Автономный рейд - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 102

Обняв При, — это единственное, чем я мог сейчас ей помочь, — я гладил ее голую, покрывшуюся ознобистыми пупырышками спину, целовал солоноватый от слез висок и старался втянуть в себя, сквозь кожу, ее боль и горе. Она обхватила мою голову мягкими и такими нежными руками, словно на них истаяли вдруг заработанные в спортзале мозоли, и зашептала, дрожа:

— Не бросай меня, солнышко, никогда не бросай, я не могу без тебя... Я больше не могу никого терять! Я не могу одна.

Потом она дремала, чуть-чуть посапывая, а я грезил о нашем с ней будущем. Очень лазурное могло получиться будущее, если удастся до него дожить.

Нам с При, чтобы выжить сейчас, нужен союзник — большой и мощный. И нужно суметь как-то этому союзнику потребоваться. А чтобы выжить и потом, нужно суметь быть этому союзнику очень нужными и потом, а его врагам — наоборот, совсем не нужными ни сейчас, ни потом... Но вот как проскользнуть среди этих «потом», «сейчас» и «нужны — не нужны», у меня самого сообразить пороха не хватало, а При в этих делах советчик неважный.

В оперативном смысле она порой ведет себя как ребенок.

Потому что ее специализация, обостренная многократным обучением, — добыча информации под видом своей в доску. Она умеет обмануть, притворяясь влюбленной и страстной, глупой и доверчивой, лихой и жадной. Умеет, словечко за словечком, незаметно вытянуть все, что человек знает об интересующем ее предмете, как карманник — бумажник у собеседника. Ну ее еще научили, на всякий случай, полусотне приемов, позволяющих одолеть слишком назойливых ухажеров или соглядатаев. Но действовала она всегда только по чужим сценариям, зная только те крохи, без которых не могла выполнить свою, узенькую, задачку. И поэтому боится быть сама по себе.

Все эти спецагенты привязаны к своим «конторам», как больные к искусственным легким. Они слишком верят в эти басни о том, что «от нас можно уйти только на тот свет». Отсюда и ее «кровожадность». На самом деле она большой, грудастый и бедрастый ребенок. Она не смогла спеленать, чтобы сурово допросить, даже меня, человека намного слабее ее, но тренированного убивать. Потому что не привыкла сознательно причинять боль. Физическую. С чужой душевной болью она свыклась, как парикмахер с отрезаемыми локонами.

«Вот так-то, — предупредил я себя, — „дорогой“!»

И еще. Вспомнив кое-что из сказанного При и погрустнев, я признал: если я хочу без страха засыпать рядом с ней, мне следует забыть о других существах ее пола. Во всяком случае, как об объектах сексуального домогательства. Я видел по ТВ сюжет о студентке-медичке, которая отрезала у своего неверного дружка кое-что и подарила ему — заспиртованное в баночке.

Чутье подсказывало, что у той студентки и у При много общего.

Оставалось надеяться, что я-то не похож на того парня и не стану от добра искать добра.

Разве что в самом крайнем случае.