Средина. Том 1 - Асеева Елена Александровна - Страница 34

Не раз за эти три года меж Богами возникал следующий разговор, который в основном всегда начинал Седми.

— Ты просто не понимаешь, что это Вежды… не понимаешь, — горячился Рас, которому тягостно давалось утаивание информации от Родителя и особенно от Першего, почасту его к себе вызывающего, несомненно, жаждущего узнать, что происходит со старшими сынами. — Это однозначно видения грядущего. Я помню, так начиналось все у малецыка Дажбы… Поначалу туманные блики, яркость света, а после придут четкие фрагменты грядущего. И их узрит не только Крушец, но и мальчик… И эти видения значат одно, у лучицы начинается общее формирование естества. Быть может Крушец готов к перерождению.

— К какому перерождению? К какому? — болезненно отзывался Вежды, также как и Рас измученный сокрытием правды пред старшими и тревогами за лучицу. — У Крушеца зачатки рук… Ног нет… Здесь не может быть перерождение. Здесь, что-то иное…

— А раз иное, тем паче не стоит это скрывать, — взволнованно выдыхал Седми, прохаживаясь по залу маковки. — Давай расскажем обо всем… — Вежды торопко качал головой. — Хотя бы Кали. Нашей Кали.

Однако даже Кали-Даруге так и не было ничего рассказано. Несмотря на частые просьбы, разговоры, Димург оставался непреклонным, каждый раз убеждая Седми, что стоит им связаться с демоницей, Родитель непременно поймет, что происходит с Крушецем. И это в свою очередь закончится гибелью лучицы.

Поколь старшие сыны Зиждителей, переживая за Крушеца, в развитие которого видели нынче определенные аномалии, спорили… замышляли о его судьбе… Яробор Живко лишившись матери и отца, именно тех связей, что его удерживали в общине, принял решение покинуть своих сродников, и, исполнив давно задуманное, отправиться на поиски ну! если не Богов, хотя бы тех, кто мыслил также как он.

О том намеченном решение Вежды на этот раз сообщил Родителю, и на удивление последний повелел не препятствовать уходу из общины юноши.

— Родитель считает, мальчику нужны зрелища, знания, события, которыми он наполнится, — пояснил Вежды младшему брату данное решение. — Которые сформируют его мозг, даруют особые переживания. А в общине царит умиротворение и тишь, там сейчас нет необходимого для взросления плоти.

Яробор Живко наметил свой уход из общины в ночь на праздник Ярило Мокрого, когда после прошедших испытаний отроки и их сродники будут заняты. Празднование Ярилы Мокрого затягивалось на всю неделю, ибо в этот срок, символизирующий конец весны и начало лета, было принято творить обереги, устраивать пиры, где одним из главных продуктов на столе считались крашенные яйца — символ Родителя, когда-то разрушившего явленные стены Золотого Яйца и даровавшего жизнь дольнему миру. Длинными ночами, старые сказывали предания, пели песни подле костров, а молодые водили хороводы. До восхода, вступающего в свои права Солнца Дажбы, умывались росой, освещали избы, обходили поля со злаками. Единожды в данную неделю отмечали проводы русалок. Предполагая, что на брегах рек, в лесах, борах, рощах появляются эти чудные создания, наполовину человекообразные, имеющие вместо ног рыбьи хвосты, которых надо задобрить особыми обрядами и тем самым заручиться поддержкой, благополучием на все лето и будущий урожай. И главное верили лесики, что в такие дни и ночи Мати Земля открывала жаждущим свои недра и даровала возможность посвященным заглянуть в собственные тайны.

Посвященным…

Вне всяких сомнений Яробор Живко был посвященным, так он думал, хранившим в себе не только слышимый разговор Богов, но и истинную веру в чистоту обоих Творцов. Равных по силе и моще, Першего и Небо.

Посему юноша собрал в дорогу немного пожитков: пару рубах, портки, кафтан; еды; колчан со стрелами; дареный ему отцом самострел; топор и кинжал. Все то, что могло пригодится в странствии и чем он, Яробор Живко, умел пользоваться. Да сложил припасенное в лодку плоскодонку, еще на вечерней зорьке.

И поколь Чеслав Буй, как старшак общины вызывал наново нарождающийся огонь (первоначальный, который положено было ежелетно простым способ трения возрождать в одрябшей трухе древа и точно сызнова даровать рождение свету и добру), Яробор Живко углубился в гай. Уходя в густой лес, подсвеченный блеклым сиянием круглого Месяца, почасту теперь называемого Луной, так или иначе величаемого днесь лишь в силу занимаемой этим спутником формы в небосводе.

Он шел по одной из проторенных троп, желая достигнуть глубокой и неширокой реки, которой дали величание Белая Вада. За ее порой становящиеся мутно-белыми воды, абы уже по ней спустится вниз по течению на лодке. Так, что б уйти как можно дальше от общины, и братьям не пожелалось его разыскать и вернуть домой.

И тогда, когда сродники затушили весь огонь в новом селении, словно отделили весну от лета, юноша вже садился в плоскодонку, коя неспешно покачивала на водах реки своими бортами с ровным почти плоским дном и заостренным носом. Такая лодка была вельми неповоротлива в ходу, но удобна в рыбацком деле, с одной скамлей посередь и двумя веслами. Она, несомненно, могла помочь Яробору Живко в его жажде искать тех, кто думал и ощущал также как он. Не тех, кто, по сути, находился всегда рядом, каждый миг приглядывая и кого люди величали Богом, Творцом, Господом… А тех простых человеческих созданий, каковые сейчас только и сумели бы поддержать Яробора Живко.

Забравшись в плоскодонку юноша уселся на скамлю, подтолкнул к носу котомку с вещами, уперся голыми стопами в дно да взявшись за весла, замер.

Еще миг он медлил…

Может ноне в нем заговорила его кровь… на самую толику надавившая на мозг…

Мальчик прислушался к нарождающемуся огню… к жизни селения, общины, сродникам которые были простыми людьми, потому наслаждались той самой простотой, природностью бытия, а после вздел голову, всмотрелся в далекое, черное небо, где призывно перешептывались звезды, и рывком воткнув в воду лопасти весел, принялся грести. С каждым движением весел степенно выводя лодку на середину реки и почему-то, вспять ранее принятому решению, направляя ее нос не вниз, а вверх по течению. И тотчас в глубинах леса, где подле мощной ели, ибо в этих краях не росли дубы, Чеслав Буй внезапно припомнив про младшего братца, к которому испытывал особый трепет, встревожено оглядел своих сродников. Да вроде, как приметил его светло-русую голову в одном из хороводов кружащих подле вспыхнувшего костра… Очевидно, ту игру с Чеславом Буем сыграла лебединая дева, долгое время влияющая на его мысли и скорей всего сами чувства.

К утру Яробор Живко подвел плоскодонку к берегу, поросшему хвойными деревьями, и, покинув ее, расположился на отдых. Юноша весьма тягостно дышал, понеже греб достаточно быстро, порой уставая так, что взмахивая лопастями, лишь ударял ими о воду, тем самым просто не давая возможности утягивать лодку вниз течению. И то хорошо, что течение реки не было бурным, або не обладая мощью, Яробор Живко явно вельми скоро выбился из сил, а так все же сумел продержаться до утра. Хотя, как ему самому казалось, ушел он от селения не далеко. Потому передохнув немного и перекусив, юноша выволок лодку на брег, в надежде, что ее вскоре найдут сродники, и отправился повдоль реки вверх, уже пехом.

Белая, мутная вода Вады точно купно пенилась, касаясь низких берегов поросших травами, обильно перевитых порослью черники, брусники, земляники и низкими кустарниками, каковые наполнили зеленью жизни листы, ветви и мясистые стебли. Сама же река была плотно объята с двух сторон могутными пущами краснолесья. Впрочем, по мере движения, хвойные дерева стали расти реже, уступая сквозные пространства наливающейся голубизне неба и вырисовывающимся впереди, встающим хребтам гор…дотоль зревшимся всего-навсего далекими тенями.

Днесь пред очами юноши, шагающего по значительно пологому брегу реки, живописались воочью удивительные по протяженности и высоте цепи горных гряд, даже отсюда из далече глядящие на него стреловидными вершинами, покрытыми ярчайшей зеленью трав, присыпанных сверху серыми пятнами каменного отсева или белыми пежинами снега. Кряжистые утесы с обрывистыми склонами, с прорубленными в пологих али откосых боках ущельями, пропастями, узбоями рек степенно надвигались на мальца, своей неудержимой и пугающей величественностью. Почасту Яробор Живко взбирался на деревья и оглядывал с высока пролегающую впереди землю, однако поколь лицезрел окрест себя всего-навсе пирамидальные кроны елей, рыхлые, туповершинные лиственницы, густые, многовершинные кедры и пихты. И сие краснолесье ноне, в кресень месяце, смотрелось такое светло-нежное, покрытое мягкой зеленью красок, совсем недавно распустившего, набравшего яркости и жизни.