Средина. Том 1 - Асеева Елена Александровна - Страница 50

В этой низине кыызам и влекосилам пришлось задержаться, потому как всем интересующийся и вельми любознательный Яробор Живко, давеча изучающий русло горной реки, неудачно соскользнул с влажного камня и упал в воду. Захваченный кипучим течением реки, коя как дотоль перекатывала каменья, протащила юношу далеко от места падения. Когда на зов Айсулу, теперь бессменного охранника Яробора Живко, примчались Волег Колояр и Гансухэ-агы и помогли ему выбраться на берег, оказалось, что падение в воду и, удары о ее выстланное огромными валунами дно, не прошло бесследно. И у мальчика была разбита не только голова, но и сломаны несколько ребер… И хотя Яробор Живко бодрился, не желая, абы из-за него менялись замыслы старших, и, несмотря на то, что поколь проделывал путь только верхом на лошади, дальше он ехать не смог.

Потому к вечеру, когда спустились с высокогорья в ту самую обширную долину и расположились подле небольшого, соленого озера с дюже прозрачной водой, решили остановиться там на дольше. Само озеро поместилось в небольшом углубление в непосредственной близи от высоченного хребта обряженного снегами. По брегам того озера с одного окоема росли лиственные леса, а две мощные реки питающие его спускаясь с ледника несли прозрачно-пенные, пресные воды.

Яробора Живко на руках Волег Колояр отнес в юрту, каковую разбили за месяц странствия впервые, понимая, что в связи с произошедшим, остановка в этой долине может затянуться. Когда юношу раздели и Тамир-агы его осмотрел, первый чувствовал себя весьма плохо. Легкий озноб бил тело мальчика и острой болью отзывалась разбитая голова и поломанные ребра. Обрядившись в свой долгий плащ, представляющий из себя ничто иное, как шкуру медведя, водрузив на голову корону с оленьими рогами, Тамир-агы развел в юрте костер. Не долго бил шаман в свои три бубна: малый, чуть больший и здоровущий (символ высокого его сана), а после, напоив слабеющего мальчика настойкой, которую он изготовил по указу беса, покинул юрту, сомкнув полог и запретив кому бы то ни было туда входить… Чтобы духи Предков могли излечить лежащего в чаде дыма Яробор Живко.

В этот раз юношу не забирали на маковку, Родитель, абы не беспокоить Крушеца, повелел излечить первого на Земле. Потому доставленные в юрту Богом Седми бесицы-трясавицы, хоть и поначалу возмущались ненормальными условиями для благополучного излечения господина, но стоило Расу на них шыкнуть, тотчас приступили к врачеванию. Прибывших Трясцу-не-всипуху и Гнетуху, Крушец не приметил, так как на тот момент Яробор Живко потерял сознание.

После обряда Тамир-агы и дотоль пользующийся уважением у кыызов, стал не просто почитаем, а скажем так мягко почти полубожеством. Еще бы ведь за один обряд ему удалось полностью излечить Яробора Живко. Впрочем, влекосилы приметив чудное полыхание златыми всполохами войлока юрты пришли к выводу, что такое достаточно скорое выздоровление не могло пройти без вмешательства божественных сил.

И хотя мнение кыызов и влекосилов разнилось, и первые, и вторые признали уникальность самого мальчика и стали это признание ему демонстрировать при встрече, не только улыбаясь, но и трепетно приклоняя пред ним головы.

Сам же Яробор Живко вопреки вмешательству бесиц-трясавиц окреп не скоро… Выздоровел быстро, ибо было не допустимо, чтобы как-то пострадал его бесценный мозг, каковой нес в себе знания, мысли, хранил воспоминания, выплескивал чувства. Потому-то Волег Колояр и задержался в этой лощине, как и остальные ханы, на общем совете единогласно высказавшись зимовать тут. Еще и потому, что приближающийся первый, осенний месяц велесень должен был принести и первое похолодание в горные края.

Юноша дня через три после проведения лечения смог выйти из юрты. И это разрешение Тамир-агы, как и понятно озвучил ему, допрежь того получив от беса. Каковое в свой черед, прошло вельми долгую цепь утверждения и согласования королевы марух, Господа Вежды и главного в том распорядителя Трясцы-не-всипухи. Яробор Живко чувствовал вину пред людьми и осударем, что по собственному необдуманному поступку, задержал их в этой низине. О чем только ему полегчало не преминул сказать Волегу Колояру. Осударь ласково провел по волосам юноши, растрёпано укрывшим подушку, и благодушно заметил:

— Ничего, Яроборка, единожды Дравидии мы бы в это лето не достигли… По сохраненным у нас влекосил преданиям путь туда дальний и занимал не менее трех-пяти лет… Да, и скоро зима, а там впереди хоть и земля предков влекосил тивирцев, но все же неведомая. Так, что будет благом перезимовать в таком благодатном месте. Озеро верно на зиму и не замерзнет, подле нас леса, в реках много рыбы, а сколько птицы, зверья… В общем, это весьма удачное место для зимовки, ибо люди тоже не стой тебя утомились… Потому не грусти, мальчик… Оно знаешь говорится: «Все, что не делается — все к лучшему».

Дурная поговорка, судя по всему придуманная человеком, чтобы оправдать собственную немощь пред появившимися обстоятельствами и успокоить… в первую очередь успокоить душу, оной человек, как таковой никогда и не имел.

Выйдя из юрты, после болезни Яробор Живко прошелся повдоль вновь возникшего селения и недвижно замер. Сегодня на небе почти не зрелось облаков, они инолды ажурно-косматыми полосами присоседившись осторонь кудлатых вершин, надрывисто шевелились, словно жаждая уползти али все же рассеять свою дымчатость. Еще достаточно жаркое для начинающегося велесень месяца солнце душно придавливало людей, а подымающаяся едва зримым туманом соляная морока, от поверхности озерной воды, колыхая прозрачно-преломляющимися боками несла на себе легкий горьковато-соленой привкус.

Юноша неотрывно смотрел на поместившийся весьма удлиненный, прямоугольный валун с угловато-округлым завершием, иным концом намертво вошедшим в землю. Макушка валуна по краю смотрелась витиевато-изрезанной, словно на ней чего пытались выпилить. Той своей искареженостью ноне валун зарился на подымающее… медлительно подползающее к полудню круглое солнечное светило, массивный газовый шар, образованный из газово-пылевой среды и дарующий нашей Земле жизнь как таковую. А Яробор Живко оцепеневший подле вероятно творенного когда-то людскими руками изваяния огладил его тепловатую в лучах солнца поверхность кончиками перстов, пройдясь потому, что могло изображать лицо.

— Из него можно сотворить чур, — прервал царящую тишину голос Гансухэ-агы, бесшумно подошедшего к юноше сзади.

Яробор Живко медленно повернул в сторону хана голову и улыбнулся. Та теплота с каковой на него смотрел Гансухэ-агы свидетельствовала не только о его трепетном отношении, но и говорила о нем, как о высоконравственном человеке. Во всем, всегда и везде находящем светлые стороны, кои тот старался не только сберечь, но и украсить. Как правильно при первом знакомстве догадался юноша, Гансухэ-агы был наполовину белым. У него точь-в-точь, как и в случае с Айсулу, мать, сродница Волега Колояра оказалась единоплеменной им расы, являясь отпрыском Небо. Это был мощный, высокий муж, с широкими плечами и крепкими мышцастыми руками. На его уплощенном и единожды каплеобразном лице, с выступающими скулами придающими ему мужественность, поместился приплюснуто-широкий нос, узкие, выразительные губы и крупные светло-серые очи, да множество мелких шрамов, полученных в стычке с латниками, в целом не портящие его.

— Это же камень, — произнес негромко Яробор Живко, понеже после падения в воду, к чисто физическим увечьям добавилась простуда и нынче хрипота, поколь не покинула горло. — А чур… идол в основном творят из дерева. Так как дерево обладает магической силой и таким побытом единит священную его мощь и мощь того божества в честь оного он поставлен.

— У, какой ты умничка, — по теплому отозвался Гансухэ-агы, и, вскинув руку, провел широкой дланью по волосам парня, не столько оглаживая их, сколько взъерошивая. — Правильно сказываешь про древо. Однако древо не столь долговечно, сколь бессмертен камень. И коли выбить на этом валуне лик Бога, тогда на долгие годы останется память о нашей вере и о том, кто тут шел.