Перст судьбы - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 26

26

Обрадованный приездом гостя, которого хоть и ждали, но не так скоро, Домагость хотел, чтобы встреча прошла как в песне. Велемилу отвели в бабий кут и там поспешно переодели: Яромила и невестка Вышеславна напялили на нее привозную греческую рубаху из красного плотного шелка, на шею накрутили ожерелья в три ряда, косу — девичью красу, разлохматившуюся под кулючкиными кожухами, заново расчесали и переплели, толкаясь у нее за спиной, путаясь в прядях и сердито шипя друг на друга, у висков вплели по четыре серебряные заушницы с каждой стороны, увенчали тканкой, шитой золотной нитью. И, обойдя кругом, из глубины души вздохнули с облегчением — хороша! Хоть сажай на медвежину под паволокой![16]

— Готова? — В дверь сунулась Никаня, Добронина молодуха, звеня чудинскими подвесками на груди и на поясе. — Досидаются все, цьиво не идет?

— Идем, идем! — Остряна и Яромила с двух сторон схватили сестру за руки, но Велемила вырвалась:

— Пустите! Сдурели, что ли, тут вам еще не свадьба, чтоб меня под руки водить!

Ее вывели в большую избу, и сидевшие здесь гости, в основном мужчины, встретили девушку радостным и восхищенным гулом. Оставшись с некоторых пор единственной девой воеводского дома, Велемила привлекала к себе внимание не только Ладоги, но и весьма далеких городов и весей, как тот же кривичский Изборск. За невестами такого рода, бывает, и из других племен приезжают. Дарфине подала ей рог, окованный серебром, Домагость кивнул Доброне, и тот наконец ввел в избу Вольгу.

Гости радостно закричали, приветствуя молодого плесковского князя, красивого и нарядного, будто ясный сокол из песен. Вольга улыбнулся, снял шапку, низко поклонился хозяевам и гостям и отдельно — Велемиле, стоявшей с рогом посередине, перед печью. Милорада кивнула — и несколько молодух по сторонам от входа запели, притопывая, приплясывая на месте:

Долго, долго сокол не летит! Знать, что сокол за леса залетел, Что за те леса да за темные, За те горы да за крутые. Долго, долго Волегостя нет, Долго-то, долго Судиславича. Погодя маленько сокол прилетел: Конь-от под ним, да что лютый зверь, Грива у коня колесом завита, Хвост у коня, что лютая змея, По сторону пятьдесят человек, А по другую еще пятьдесят. Спишь ли, душа моя, Домагостевна? Про тебя, мой сокол, ночь я не спала, Твоему коню ковер вышила, Дружине твоей на честь и хвалу, Тебе, молодцу, на всю красоту!

Пока его прославляли, Вольга стоял, подбоченясь и изредка поправляя ус, так что золотой перстень поблескивал, будто звезда. Видно было, что он гордится собой, гордится всеобщим вниманием и восхищением, но в то же время в нем чувствовалась уверенность в том, что он этого заслуживает, благодаря которой он вовсе не выглядел самодовольным. Молодой, но уже прославленный воинской отвагой и удачей, красивый, знатнейшего рода, князь одного из крупных племен, он мог почитать себя любимцем богов. И эта девушка, не уступающая ему знатностью и вежеством, красивая и нарядная, вся в сиянии красного и золотого, блестящая в свете огня, будто вечерняя зорька, ради него стояла здесь, держа перед собой рог с медом.

Любой позавидовал бы тому, для кого она предназначена. Но Вольга, стоя напротив младшей дочери Домагостя в ожидании, когда она подаст ему медовый рог, не испытывал ничего, кроме мучительного сожаления, застарелой привычной боли, глухой и неотвязной. Дева всем взяла: и очами, и речами, как говорится, но — не та! И даже не похожа на ту, что позволило бы тешиться обманом. Он подумывал порой, а не взять ли за себя Яромилу Домагостевну, но понимал: нет, она слишком умна, она знает, что он будет любить в ней лишь сходство с Дивляной, и слишком горда, чтобы согласиться жить отсветами чужой любви. А младшая сестра в его глазах и сейчас еще была девчонкой — просто Велеськой, которая, как это свойственно младшим сестрам и братьям, вечно путается под ногами. Ее место было лишь на скамье рядом с невестой, когда десяток девок, девчонок и даже бабок рассядутся, набросив рушники на головы и пряча под ним лица, и ему, жениху, ликующие полупьяные братья предложат выбрать: которую берешь? Он бы не ошибся. Он и сейчас знал, с кем его навек связала золотой нитью сама Лада. Но, зная об этом, с открытыми глазами был вынужден брать за себя другую. Три года назад, когда его неудавшееся бегство с Дивляной грозило всерьез рассорить Ладогу и Плесков, Домагость ради примирения предложил взамен свою младшую дочь. И князь Судислав согласился, чтобы потом не болтали: у Судиславича-де невесту из-под носа увели, в глаза плюнули, а он только утерся. Для людей что Дивомила, что Велемила — одно и то же. Ради чести рода и он должен делать вид, что ему и эта не хуже той. Но знал — это неправда.

Еще пока молодухи пели, Велемила двинулась вперед мелкой плавной лебединой поступью, приблизилась, с поклоном подала Вольге рог. Он принял, поклонился, отпил немного, потом нагнулся и поцеловал ее. Она, хоть и помнила, что на нее смотрят все роды и племена, не сдержалась и слегка отвернула лицо, так что его губы и щекочущие усы скользнули по щеке. Приняв рог обратно, она опять поклонилась и отошла.

К счастью, пока от нее больше ничего не требовалось. К Вольге подошли Домагость, Святобор, Ранята, Хотонег, Вологор, все по очереди обнимали его, приветствовали, потом повели за стол, усадили на одно из лучших мест. Будучи годами моложе почти всех в этой избе и принадлежа пока к кругу неженатых парней, он, однако, своим родом и положением был настолько выше многих, что эти мелочи становились несущественны. Отец целого племени не может сидеть ниже тех, кто зовется отцом всего-то навсего десятка сыновей и внуков! А борода — дело наживное, отрастет со временем! И Вольга вовсе не чувствовал себя не на месте, он был оживлен, приветлив, весел. Этому его учили с детства, а чему не успели научить, он научился сам. Из женской избы прибежала его сестра Любозвана, Вышеславова сноха, с воплем бросилась на шею любимому меньшому брату. Принесли маленького Гостивита, чтобы плесковский князь мог вручить ему и родителям подарки: сорочок куниц, сорочок бобров, Остроладе — три красивых черных кувшина искусной заморской работы, с узорами, выложенными из кусочков белого олова. Хрёрек сказал, что они из Фризии, и даже смахнул полупьяную слезу, вспомнив места юности, которые считал своей родиной за неимением другой. Стоял гвалт, крики, песни, прославления и приветствия. Одна Велемила, ни в чем этом не участвуя, забилась в угол, все еще держа в руках проклятый рог и в досаде кусая губы. Ей хотелось расплакаться, убежать, но как тут убежишь, когда ступить некуда! Да и не отпустят ее. Лучше переждать тут, пока никто на нее не смотрит, и постараться взять себя в руки.

Любая девушка умерла бы на месте от счастья, дай ей Лада и Макошь такого жениха, но у Велемилы это счастье отдавало полынной горечью. Плесковского князя Вольгу Судиславича она получила в женихи по наследству. Больше трех лет назад, когда ей шел только тринадцатый год и она еще не думала ни о чем таком. То есть, конечно, думала, как любая девчонка, наконец получившая девичью тканку и ставшая «невестой». При ее красоте, бойкости и знатном роде она могла выбирать из лучших женихов, но выбрали за нее. Даже не выбрали — ее предложили плесковскому роду во искупление обиды, и именно так, как выкуп ради чести, ее приняли. Поначалу она радовалась. В двенадцать лет стать невестой, да не кого-нибудь, а княжича, любой приятно. Она радовалась, что ей достался жених старшей сестры, как радовалась, дура малолетняя, когда Яромила или Дивляна дарили ей свои рубахи, — в них она сама себе казалась взрослее, красивее и умнее. Тогда она мало что понимала из происходящего. И только со временем, постепенно взрослея, начала осознавать, как сильно, должно быть, Дивляна любила Вольгу, если решилась ради него на немыслимое дело — побег из дома. И как Вольга любил ее, если отважился похитить деву такого рода, невесту киевского князя, не побоялся ни мести ладожан и киевлян, ни гнева собственного отца. И это золотое варяжское кольцо, которое он неизменно носит, — ее, Дивляны, кольцо. Блеск перстня на его руке, которой он приглаживал усы, колол Велемиле глаза, заново напоминал, что она для Вольги — не желанная невеста, а лишь замена, кое-как пригодная. О чуры, да чему она радовалась! Лишь только этим летом еще радовалась, что у нее такой жених и что она сделается плесковской княгиней! Думала, дура, как приятно, что Дивляна станет в своем Киеве ей завидовать! Да уж, станет. А она, Велемила, всю жизнь будет завидовать старшей сестре, потому что ее, Дивляну, Вольга до сих пор любит. Даже на Яромилу он смотрит с большей теплотой, потому что тонкими чертами лица, изящно изогнутыми бровями и червонным золотом волос она напоминает ему Дивляну. И только сейчас Велемила со всей ясностью осознала, что полученное по наследству счастье ее счастливой не сделает. Что-то вдруг изменилось, что-то вдруг раскрыло ей глаза…

вернуться

16

То есть замуж выдавай.