Перст судьбы - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 33

Стейн внимательно оглядывался, пробираясь вслед за Смоляном. Он знал, что медведь хитер и любит путать след, хотя ему самому еще не приходилось с этим сталкиваться. Несколько человек, прошедших впереди, проложили на снегу почти что дорогу, но все же он уже устал и разгорячился, как и все остальные. Но азарт гнал его вперед, глаза жадно выискивали среди белого снега, темных еловых стволов, черных ветвей и зеленой хвои бурую шевелящуюся тушу врага. С ветром не повезло — он дул в спину, поэтому собаки не могли заранее учуять зверя, а вот он их отлично мог.

И вдруг что-то случилось — сзади. Стейн не успел осознать, то ли звук услышал, то ли его толкнули, но понял одно — за спиной что-то происходит. Уперевшись рогатиной в снег для устойчивости, он развернулся… и увидел ту самую бурую тушу, которую выискивал впереди: голову с широко расставленными ушами, горбатую спину… А из-под туши виднелся затылок с рассыпанными русыми волосами; выброшенная вперед рука без рукавицы, покрасневшая от холода, последним напрасным усилием сжалась в кулак, загребая пальцами снег.

Стейн увидел все это до малейших мелочей — царапину на костяшке пальца, серый край рукава, снежинки в слипшихся, давно не мытых волосах, каждую шерстинку на загривке зверя. Он только не успел осознать, что все это значит, а ноги уже нашли опору, руки поудобнее перехватили рогатину, и он изо всей силы ударил зверя. Метил в шею, но попал в плечо. Зверь заревел, поднялся на задние лапы; невиданная сила вырвала рогатину из рук Стейна, а сам он отшатнулся назад — отскочить не позволял снег. На расстоянии чуть больше вытянутой руки от него стоял оживший ужас — медведь выше человека ростом, окровавленная морда, огромные желтые клыки, маленькие свирепые глазки. Казалось, что время остановилось или еле-еле тянется, даже жаркое вонючее дыхание этой пасти накатывалось медленно, медленно опускались лапы… И туда, под лапу, вошел клинок рогатины, пришедший откуда-то сзади.

Остальные тоже заметили, что происходит, и успели вернуться. Смолян по своему следу, отпихнув с дороги Стейна, а Радобож и Селяня по бокам — им пришлось лезть по колено в нетронутом снегу, и поэтому они немного отстали. Но рогатина Смоляна, вонзившись зверю в грудь, задержала его на необходимые мгновения. Косолапый, продолжая оглушительно реветь, нажал, навалился, клинок погрузился в тушу до самого перекрестья, Смолян под напором отклонился назад и наткнулся на Стейна, а тот, уже опомнившись, поддержал Смоляна и не дал упасть. И в это время Селяня и Радобож вонзили сразу две рогатины в бока медведя. Он еще раз взревел, дернулся вверх, будто хотел подпрыгнуть, но все четверо поднажали, и туша опрокинулась на спину. Стейн, выскочив из-за Смоляна, подобрался к упавшему зверю и стал бить топором по шее и по морде, пока рев не прекратился. Ему казалось, что потребовалось очень много времени.

Но вот медведь затих. Селяня первым вытащил рогатину, махнул двоим другим, которые так и стояли, пригвоздив зверя к затоптанному снегу. Радобож не сразу освободил оружие — клинок застрял в ребрах, да так плотно, что пришлось помогать топором. Но теперь, несмотря на вошедшую в предания живучесть оборотней, медведь был мертв.

Ловцы так и сели прямо на снег, не выпуская, однако, рогатины из рук и не сводя со зверя глаз — а вдруг только притворяется? От разгоряченных парней валил пар, никто пока не вспоминал о потерянных шапках и оброненных рукавицах.

— Шкуру-то как попортили, — наконец выдохнул Смолян.

— А он у нас троих попортил, — бросил Селяня, обернувшись к лежащему на снегу Бежану. Торвид, стоявший там на коленях, поднял глаза и покачал головой. Все было ясно. — Одного — насовсем.

Прочие, оставив медведя, подтянулись к телу. Хитрая зверюга все же сделала петлю, вернулась к своему следу и там залегла. Но то ли медведь успел в самый последний миг, то ли ему тоже надо было отдышаться — он пропустил пятерых и набросился на шестого, шедшего последним. Обрушившись на спину Бежана, он опрокинул того, подмял под себя и перекусил шейные позвонки. Что-то делать было бессмысленно — парень погиб мгновенно. Так они и лежали в трех шагах один от другого — медведь-обротень с острова Йуури и его последняя жертва.

Глава 7

Всего жертв оказалось даже больше, чем раньше думали. Когда, преодолев ужас и отвращение, Селяня заглянул в старую избу, там, кроме копыт, оставшихся от лося, обнаружился полусъеденный человеческий труп. Вот почему медведь в эти ночи не выходил на промысел к Юрканне — нашел добычу в другом месте. От человека уцелело так мало, что ни Пето, ни Лохи, подошедший позже, его не узнали. Сказали только, что это мужчина-чудин, видимо, одинокий охотник. Его вещи остались в лесу, там, где медведь напал на него и начал есть, и на теле сохранилось лишь несколько обрывков некрашеной шерстяной рубахи и волчьего кожуха.

На волокуше, предназначенной для туши медведя, в Юрканне сначала перевезли тело Бежана с навек зажмуренными глазами. Витошка пришел сам — у него пострадали только чулок и обувь, и эти вещи, чтобы дойти до жилья, ему пришлось позаимствовать у бедняги покойника. Эльвир тоже оправился, сообразил, что потеряна только шапка, а голова по-прежнему на плечах, и даже успел к месту сражения раньше остальных. Его сила пригодилась тащить через снег и кусты волокушу с телом. И хотя все были потрясены смертью Бежана и вымотаны, у ладожских «волков» имелась веская причина гордиться: они все-таки вышли победителями.

Погибшего похоронили в тот же день. Такого погребения Стейн еще никогда не видел: Селяня отыскал в лесу вывернутую ель, из-под ее корней выгребли снег и в образовавшуюся яму затолкали скрюченное тело вместе со всем, с чем Бежан пришел в лес. А потом плотно забили в отверстие под корнями корягу, чтобы никакой зверь не смог туда попасть. Принадлежа во время зимнего промысла лесу, ловцы и после смерти оставались в нем. Стейн понимал, что последним на тропе мог оказаться он. И тогда его посмертный дом был бы под корнями этой ели, но это не поражало его. Он вообще заметил, что изменился за этот месяц или полтора. Весь человеческий мир ушел куда-то далеко, а они, пятнадцать парней, были словно единственные люди на земле, живущие наедине с бескрайним лесом. Как-то само собой становилось ясно, откуда взялись все те сказки про олених и медведиц, способных превращаться в женщин. А еще — с чего пошли все те веселые игры, в которых ни в коем случае нельзя становиться последним в веренице…

— А как же его родные будут сюда приносить жертвы? — только спросил он у Селяни.

— Да откуда у этого чучела родные? — со снисходительным сожалением ответил баяльник. — Один он… был. На том свете разве что кого-нибудь повстречает…

Уже в сумерках в Юрканне привезли медвежью тушу. Все обитатели вышли посмотреть, но даже теперь не сразу решились подойти. Только Хелля приблизилась и некоторое время разглядывала зверя, сделавшего ее вдовой; на лице ее отражались горе и ненависть, и видно было, как ей хочется закричать, пнуть тушу, ударить по окровавленной морде, но она сдержалась. Горе горем, но и дух зверя нельзя обижать, иначе он принесет новые беды.

До утра тушу оставили в холодной клети, а на следующий день приступили к разделке. Поглядев на почки зверя, Лохи сказал, что самке около двадцати лет, но в этом году медвежат у нее не было, из-за чего, вероятно, ей и пришлось покинуть привычные места. Как Стейну объяснил Селяня, в угодьях одного медведя-хозяина обычно кормится по две медведицы, рожающих через год, и старшей считается та из них, у которой есть медвежата в эту зиму. Видимо, старшая изгнала соперницу, или та сама ушла, не найдя удобного логовища.

— Ну вот, а ты говорил, дух старого Йуури! — поддразнивала Ильве своего брата Пето. — Да разве стал бы дух нойда вселяться в самку?

— Никогда! Его другие духи на смех поднимут! — отвечал ей Селяня и подмигивал.

И девушка смущенно отводила глаза, силясь подавить улыбку. Селяня и в Ладоге считался парнем хоть куда, а Ильве поразил в самое сердце: она едва ли за всю свою жизнь видела хоть пятерых парней, которые не были бы ее братьями, не считая, конечно, негодяя Тарвитты. К тому же он знал ее родной язык и мог с ней разговаривать, был старшим среди ладожских «волков» и принимал участие в убийстве злого духа-медведя. В глазах девушек из Юрканне Селяня был просто неотразим, и товарищам оставалось только досадливо вздыхать и завидовать.