Перст судьбы - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 34

34

Лохи-ижанд тем временем отделил от туши передние лапы и голову; голову обмыли от крови и даже постарались придать ей более пристойный вид — Стейн в горячке уж слишком изрубил ее топором. Правда, и на топоре остались зазубрины от крепчайших клыков зверя. После того каждая из женщин Юрканне взяла горящий смоляной факел, они выстроились, окружив тушу, и запели, притоптывая на снегу и обводя по кругу огнем. Селяня прислушался.

Милый Охто,[26] мой красивый, Милый Охто, медолапый, Не сердись уж, косолапый, Что такое вышло дело, Ненароком хрустнул череп, Голова на снег упала. То не я тебя обидел: Злой клинок напал на зверя. А клинок не я сработал: Злой руотс[27] ковал железо…

«Хозяина леса» с почетом провожали на Тот Свет и всячески старались примириться с ним, чтобы не мстил за свою смерть. По этому поводу устроили целое празднество: нечто среднее между победным пиром и поминками. Все три хозяйки жарили мясо, варили кашу и овсяный кисель, пекли блины, тоже из овсяной муки, к которым подавали соленые грибы, творог и бруснику. Пекли особые чудинские оладьи под названием «снежники» — из гороховой муки, перемешанной и взбитой со снегом. Из напитков достали мед, простоявший в клети довольно долго и ставший очень крепким.

Стол накрыли в избе Кульво, самой большой. Со всех трех домов сюда собрали самую красивую утварь из дерева, глины и бересты, принесли лучшие шкуры, чтобы покрыть ими лавки, а на столе расстелили льняную скатерть, вышитую красными шерстяными нитками — гордость хозяйки. Посреди стола водрузили голову медведя — он был не только поводом, но и почетным гостем праздника. Суксу-эмаг внесла на блюде курящийся березовый гриб и окутала голову очистительным дымом, потом обнесла и всех присутствующих, отгоняя духов смерти.

Почетное место рядом с хозяином дома по обычаю принадлежало охотнику, убившему зверя, но сейчас было трудно разобрать, чья же рука нанесла последний удар, и по бокам от Лохи-ижанда теснились все четверо: Селяня, Смолян, Радобож и Стейн. Потом сидел Эльвир, как первый проливший кровь зверя, и хохотал, показывая женщинам свою растерзанную шапку, за ним Витошка — хоть и молодой, да удалый. Теперь-то Селяня смеялся, рассказывая, как Витошка чуть не принял медведя на закорки, но едва ли ему было смешно при мысли, что он мог бы вернуться с зимнего лова без младшего двоюродного брата по отцу. Как бы он потом Велему в глаза посмотрел? В лесу все бывает, но кто вожак — тот и не уберег.

От каждого блюда Суксу-эмаг брала лучшие куски или несколько первых ложек и клала в большую миску, стоявшую перед головой «милого Охто». Лохи держал на коленях кантеле, чтобы веселым пением услаждать дух медведя.

Будь поласковее, корба,[28] Благосклонною будь, чаща, И к охотникам-мужчинам, И к охотничьим собакам! Лес, на кантеле сыграй нам, Покукуй, кукушка, в чаще, Чтобы звери золотые, Чтоб серебряные звери Замерли под елкой пышной, В можжевельнике красивом!

Пока хозяин пел, Селяня выбрался из-за стола, отставив свой берестяной кубок, пролез на свободное пространство перед очагом и стал приплясывать, подражая движениям медведя. Повизгивая от радости, четыре девушки запрыгали вокруг него, изображая не то зайчиков, не то лисичек, не то куниц.

Миэликки,[29] хозяйка леса, Женщина с лицом пригожим, Приготовь-ка мне добычу, Поднеси-ка мою долю! В чаще синей, глухоманной, На цветном холме высоком, Выпусти ты золотого И серебряного зверя! Пусть бредут навстречу мужу Светлому, под стать березе!

Селяня по очереди ловил скользящих вокруг него «лисичек» и каждую целовал, и они охотно обвивали его шею руками на зависть всем остальным парням. Тем более что старшие смотрели на это со снисходительным и даже довольным видом: «поминки по медведю» и положено сопровождать любовными песнями и играми. В прежние века нойд, облаченный в медвежью шкуру, на медвежьем пиру обладал молодыми женщинами рода, чтобы взамен убитого «хозяина леса» вызвать к жизни еще множество зверей. Потом на место Селяни выходили в круг другие парни, потом жена Лохи, отобрав у Хелли младенца, силой вытолкнула ту в круг и велела танцевать. Та влетела прямо в объятия Эльвира, так что они вместе чуть не упали на стол — последние оладьи-снежники прыснули с блюда в разные стороны, и голова медведя закачалась, будто тоже хохотала. И никто не заметил, как Ильве, уворачиваясь от ловящих рук Селяни, проскользнула между родичами к двери, потом в сени, потом наружу — и он за ней. Закончилась погоня где-то в избе Хелли, сейчас пустой, и обратно к пирующим охотник и добыча вернулись не слишком скоро.

Веселились долго, пока не закончилось угощение и мед и пока и гости с хозяевами не уснули, кто где нашел себе место. Наутро ловцов снова накормили овсяными блинами и обжаренной медвежатиной с брусникой, а потом Лохи повез медвежью голову и лапы хоронить в особое тайное место, где находили последнюю берлогу все убитые родом «большелобые». А ладожане тронулись в обратный путь, чтобы успеть к ночи. Стало их на одного меньше, зато на волокуше они везли, сменяя друг друга, половину медвежьей туши и свежую шкуру. Витошка щеголял новыми шерстяными чулками, которые достала из ларя с будущим приданым Леммикки, и поршнями, подаренными Ярко, а на голове у Эльвира красовалась новая меховая шапка, сшитая Хеллей. Веселее всех выглядел Селяня. Он мог гордиться победой, одержанной его «стаей». Но, видно, у него были еще какие-то причины для радости, потому что он даже на ходу распевал песню своей чудинской бабки:

Дева чудная, лесная, Дочь полночного покоя, В долгих сумерках сидишь ты, Нитки для силков прядешь ты. Нитку протяни по рекам, Через синие просторы, Чтобы все зверье лесное Вдоль нее скакало бойко…

Воспоминаний и разговоров о поединке с медведем хватило надолго, и в первые вечера после возвращения на займище скучать не приходилось. У ловцов вошло в обычай каждый раз, принимаясь за ужин, откладывать несколько кусочков мяса в плошку для Бежана — еще сорок дней его дух будет приходить в свое последнее жилище. Эти дни Селяня теперь считал, делая зарубки на палочке. Зарубок набралось уже десять или одиннадцать, как недавнее происшествие получило продолжение.

Однажды, когда в ранних сумерках ловцы вернулись к займищу, неся подстреленных куниц и лисиц, возле закрытой и подпертой от зверья двери обнаружился сидящий человек. Услышав скрип снега под лыжами, он поднял голову, и ладожане узнали Пето. Выглядел он изможденным и усталым.

— Ты чего сидишь? — охнул Терпень, старший в этой четверке.

— Никого нет, — устало ответил Пето, поднимаясь, и поклонился. — Терве![30]

вернуться

26

Охто — ласкательное название медведя. По мотивам карельской народной песни.

вернуться

27

Руотс — название скандинавов (шведов). Здесь и далее — стихи на основе карело-финских народных песен в переводе Олега Шестинского (с небольшими изменениями).

вернуться

28

Корба — мрачный еловый лес в низине.

вернуться

29

Дух, царица леса.

вернуться

30

Здравствуйте.