Лирика 30-х годов - Исаковский Михаил Васильевич - Страница 12

12

Морячка

Уезжал моряк из дoму, Стал со мною говорить:  —  Разрешите вам на память Свое сердце подарить. И, когда я плавать буду Где-то в дальней стороне, Хоть разочек, хоть немножко Погрустите обо мне. Я ответила шутливо, Что приятна эта речь, Но такой большой подарок — Неизвестно, где беречь. И к тому ж, товарищ милый, Разрешите доложить: Чтобы девушка грустила — Это надо заслужить. Он обиделся, наверно, Попрощался кое-как: Шутки девичьей не понял Недогадливый моряк. И напрасно почтальона Я встречаю у ворот: Ничего моряк не пишет, Даже адреса не шлет. Мне и горько, и досадно, И тоска меня взяла, Что не так ему сказала, Что неласковой была. А еще того досадней, Что на людях и в дому Все зовут меня морячкой, Неизвестно почему.

Вишня

В ясный полдень, на исходе лета, Шел старик дорогой полевой; Вырыл вишню молодую где-то И довольный, нес ее домой. Он глядел веселыми глазами На поля, на дальнюю межу И подумал: «Дай-ка я на память У дороги вишню посажу. Пусть растет большая-пребольшая, Пусть идет и вширь, и в высоту И, дорогу нашу украшая, Каждый год купается в цвету. Путники в тени ее прилягут, Отдохнут в прохладе, в тишине И, отведав сочных, спелых ягод, Может статься, вспомнят обо мне. А не вспомнят: — экая досада, — Я об этом вовсе не тужу: Не хотят — не вспоминай, не надо, — Все равно я вишню посажу!»

На горе — белым-бела

На горе — белым-бела — Утром вишня расцвела. Полюбила я парнишку, А открыться не могла. Я по улице хожу, Об одном о нем тужу. Но ни разу он не спросит, Что на сердце я ношу. Только спросит — как живу, Скоро ль в гости позову… Не желает он, наверно, Говорить по существу. Я одна иду домой, Вся печаль моя со мной. Неужели ж мое счастье Пронесется стороной?

Александр Прокофьев

Товарищ

А. Крайскому

Я песней, как ветром, наполню страну О том, как товарищ пошел на войну. Не северный ветер ударил в прибой, В сухой подорожник, в траву зверобой, — Прошел он и плакал другой стороной, Когда мой товарищ прощался со мной. И песня взлетела. И голос окреп. Мы старую дружбу ломаем, как хлеб! И ветер — лавиной, и песня — лавиной… Тебе — половина, и мне — половина! Луна словно репа, а звезды — фасоль… «Спасибо, мамаша, за хлеб и за соль! Еще тебе, мамка, скажу поновей: Хорошее дело взрастить сыновей, Которые тучей сидят за столом, Которые могут идти напролом. И вот скоро сокол твой будет вдали, Ты круче горбушку ему посоли. Соли астраханскою солью. Она Для крепких кровей и для хлеба годна. Чтоб дружбу товарищ пронес по волнам, — Мы хлеба горбушку — и ту пополам! Коль ветер — лавиной, и песня — лавиной, Тебе — половина, и мне — половина! От синей Онеги, от громких морей Республика встала у наших дверей!

Разговор по душам

Такое нельзя не вспомнить. Встань, девятнадцатый год! Не армии, скажем прямо, — народы ведут поход! Земля — по моря в окопах, на небе — ни огонька. У нас выпадали зубы с полуторного пайка. Везде по земле железной железная шла страда… Ты в гроб пойдешь — не увидишь, что видели мы тогда. Я всякую чертовщину на памяти разотру, У нас побелели волосы на лютом таком ветру. Нам крышей служило небо, как ворон, летела мгла, Мы пили такую воду, которая камень жгла. Мы шли от  предгорий к морю, — нам вся страна отдана, Мы ели сухую воблу, какой не ел сатана! Из рук отпускали в руки окрашенный кровью стяг. Мы столько хлебнули горя, что горе земли — пустяк! И все-таки, все-таки, все-таки прошли сквозь огненный    шквал. Ты в гроб пойдешь — и заплачешь, что жизни такой    не знал! Не верь ни единому слову, но каждое слово проверь, На нас налетал ежечасно многоголовый зверь. И всякая тля в долине на сердце вела обрез. И это стало законом вечером, ночью и днем, И мы поднимали снова винтовки наперевес, И мы говорили: «Ладно, когда-нибудь отдохнем». Бери запоздалое слово и выпей его до дна, Коль входит в историю славы единственная страна. Ты видишь ее раздольный простор полей и лугов… Но ненависть ставь сначала, после веди любовь! Проверьте по документам, которые не солгут, — Невиданные однолюбы в такое время живут. Их вытянула эпоха, им жизнь и смерть отдана. Возьми это верное слово и выпей его до дна. Стучи в наше сердце, ненависть! Всяк ненависть    ощетинь! От нас шарахались волки, когда, мертвецы почти, Тряслись по глухому снегу, отбив насмерть потроха. Вот это я понимаю, а прочее — чепуха! Враги прокричали: «Амба!»    «Полундра!» — сказали мы. И вот провели эпоху среди ненавистной тьмы. Зеленые, синие, белые — сходились друг другу в масть, Но мы отстояли, товарищ, нашу Советскую власть.