Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих - Горбачева Наталья Борисовна - Страница 17

– И что самое ужасное… – уныло сказала я, – наша Капа внушает детям: вы гении, гении, гении! Тоже соблазняет. Они и рады! Я до ВГИКа мехмат окончила, там не поболтаешь, как на сценарном, задачки надо решать, а для этого матчасть зубрить.

– Ну вот тебе и карты в руки! – воскликнула Ирина Васильевна. – Надо тебя отправить на Сахалин, там посмотришь, как красную рыбу ловят, и напишешь про то, что увидишь. Не тридцать седьмой год, не расстреляют. Знаешь про тридцать седьмой?

– Ну так… слышала, – ответила я. – Слышала от умных людей. Это правда?

– Правда, образованщина ты наша… Читала Солженицына?

– «Ивана Денисовича»… В «Новом мире» печатали. Сильно, конечно…

– Слава Богу, хоть так. Если напишешь талантливо, Натуля, найдется режиссер, обязательно, – улыбнулась Ирина Васильевна. – Тема, я тебе скажу, пионерская. Пионер означает что?

– «Тверже ногу. Четче шаг. Юных ленинцев отряд!» – засмеялась я.

– Фи, как по?шло. Пионер от французского pionnier, – с прононсом произнесла она, – первопроходец.

– Мам… На что ты ее подбиваешь! – вступила подруга. – Не морочь девочке голову. И как она на Сахалин попадет? У нее нет пропуска, это закрытая зона, забыла?

– Подумаем, – ответила Ирина Васильевна. – Безвыходных ситуаций не бывает.

– Натуля, попала! – вздохнула Ася.

– Не понимаю твоего скепсиса! – вскочила из кресла Ирина Васильевна. – Человек почти восемь тысяч верст отмахал, а до края земли не доедет! Обидно же!

– Пропуск надо было в Москве заказывать, поезд ушел! – воскликнула Ася.

– Летайте самолетами Аэрофлота! – с загадочным лицом потерла ладони Ирина Васильевна. – Мы Натулю пока во Владик отправим. К ежовой группе прикрепим. Пусть отдохнет…

Но именно теперь мне никуда не хотелось ехать. Потому что у Аси и Ирины Васильевны была целая библиотека дореволюционных и самиздатовских книг – лежали себе в шкафу и ничего не боялись. Бывает же такое! А я привыкла думать, что за такой «рассадник нелегальщины» могут посадить. Невозможно было прочесть и малую часть библиотеки, но хотя бы поговорить по душам с настоящим историком – для меня это было важнее просмотра самого что ни на есть «закрытого» фильма в Доме кино…

И начались наши «исторические вечера». Особенно хотелось почему-то узнать про русских царей. Про гегемона уже знали. Какими наши цари были в действительности – со всеми их венценосными достоинствами и недостатками, карикатурно раздутыми коммунистической пропагандой. Советская школа нарисовала в моей голове образ царя примерно таким: самодур, хорошо, если не жестокий, любитель балов и красивых женщин, душитель свободы, вообще – черная дыра… А если так, то и призыв Ленина – каждой кухарке научиться управлять государством – не кажется таким уж бредовым. Как в этом мире все связано и завязано… Если неправильно подумаешь тут, неправильный вывод сделаешь там, неправильно поступишь здесь, неправильно научишь другого, неправильно поймешь чью-то мысль… А если это ежедневно? Страшно! Надо было приехать на Дальний Восток, чтобы чуть ли не физически почувствовать незнакомый страх… А если мы вообще не так живем? Стоило ли ехать за восемь тысяч километров, чтобы потерять душевный покой?

– Не выйдет из меня ничего. В голове пусто и бесперспективно, – однажды сказала я с отчаянием за традиционным вечерним чаем.

– Да Бог с тобой, Натуля! – спокойно отреагировала Ирина Васильевна и ласково посмотрела мне в глаза.

– Я не понимаю теперь вообще, как жить дальше!

– Очень просто: день за днем, день за днем… У тебя совесть есть?

– У меня? – переспросила я. – Не знаю…

– Мам, ну что ты такое говоришь! – воскликнула, защищая меня, Ася. – Есть у нее совесть!

– Ну… – рассмеялась Ирина Васильевна. – Тогда все в порядке, дорогие мои, любимые девчонки, – и крепко обняла нас.

И спела песню Окуджавы:

Совесть, Благородство и Достоинство —

вот оно, святое наше воинство.

Протяни ему свою ладонь,

за него не страшно и в огонь.

Лик его высок и удивителен.

Посвяти ему свой краткий век.

Может, и не станешь победителем,

но зато умрешь как человек.

Нет, она спела какую-то другую песню, потому что эта тогда была еще не написана… Мы с Асей все равно поняли: совесть должна стать главным цензором нашей жизни. Ирина Васильевна говорила что-то и про веру в Бога, но мы тогда в этом вопросе были первоклашками. На нас больше пока воздействовала литература художественная, говорившая о расплывчатом разумном, добром и вечном. Это был необходимый этап. Потом только, напитавшись словесным молоком литературы художественной, приступила я к твердой духовной пище – писаниям святых отцов. Все они были согласны в том, что совесть – естественный нравственный закон, вложенный Богом в сердце человека при творении. Но если человек не живет по заповедям Божиим, не испытывает и не очищает в покаянии своей совести, сохранить ее не сможет. И тогда совесть перестает быть благим цензором. Но это отдельная тема…

Десять вечеров провели мы втроем в задушевных беседах, которые таинственным образом снова на несколько градусов повернули вектор моей жизни в направлении к Богу. Если бы не Ирина Васильевна, не знаю, сколько бы еще мне пришлось блуждать и заблуждаться.

Голова «распухла» от новых жизненных понятий и ничего больше не вмещала. И тут, как по мановению чьей-то воли, беседы наши вдруг прекратились. Будто тумблер переключили. Позвонили с Кинохроники, дали буквально минуты на сборы и велели ехать на вокзал. Через полтора часа отправлялся поезд на Владивосток, где работала «ежовая» киногруппа, у которой заканчивался съемочный период научно-популярного фильма про морских ежей. На Кинохронике в течение ближайших трех месяцев «масштабных работ» не предвиделось.

– Поезжай! – с удовольствием сказала Ирина Васильевна на прощание. – Тебе же надо писать отчет о практике? Вот о Владике и напишешь.

– А Сахалин? – спросила я.

– Хм… Быстро только кошки родятся! Антон Павлович добирался до Сахалина аж восемьдесят два дня.

– У меня практика всего шестьдесят дней! – грустно ответила я.

– Натуля, спокойствие! – внушительно сказала Ирина Васильевна. – О тебе телефонировали и гостиницу заказали. Отдыхай.

– Разве я не с группой буду жить?

– Да слава Богу! Они там в каких-то трущобах обитают. В частном доме без воды.

– Я бы тоже…

– Тебя не спросили, – оборвала она. – Беги, опоздаешь!

– А почему именно про ежей снимают?

– Кто ж их знает? Спустили план. Может, потому, что ежи – традиционное блюдо японцев. А японцы – как раз напротив Владивостока через Японское море. Ты там и разузнай, что за секреты… Комсомольское задание.