Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих - Горбачева Наталья Борисовна - Страница 40

– Сирота? Почему родные не отпели?

– Да все неверующие…

Служительница подняла на меня глаза и строго сказала:

– Спрошу у батюшки, завтра приходите за ответом.

– Понимаете… – начала было я, но поняла, что ничего не объясню и что событиям лучше идти своим чередом.

 – Утром можно?

– Можете позвонить. – И она протянула мне написанный на клочке бумажки номер телефона.

– Что? Думаете, надежды нет?

– Надежда есть всегда, – улыбнулась служительница.

– Спасибо.

На следующее утро я получила ответ: неверующего батюшка отпевать не будет.

Меня охватил какой-то мистический страх: будто лезу я чуть не к черту на рога, в запретную зону, нарушаю какое-то табу. Сказали же: не надо отпевать, значит, не надо. Иначе – представилось почти явственно – беда мне… Бед в ту пору было под завязочку, спасибо, больше не надо. Что за тяжкий грех совершил дядя Володя, если в двух храмах отказали ему в отпевании? Ведь неслучайно это…

Перед отъездом я сбегала в свой храм, поставила пред иконами мученицы Натальи и Николая Чудотворца свечки, помолилась, чтобы охраняли меня в путешествии. В дверях столкнулась с духовником.

– Вот, уезжаю к родителям, благословите…

– Бог благословит, – осенил меня батюшка крестом и вдруг спросил. – Отпела?

– Нет… – пожала я плечами.

– Там отпоешь, – как бы между прочим, но повелительно сказал он.

– Там времени не будет, – ответила я. – Застолье.

– Найдешь…

С тем и расстались. Мне стало обидно: почему здесь-то нельзя было отпеть близкого человека. Новое благословение теперь попробуй выполни.

Празднование перенесли на воскресенье, третье декабря. Приехав к родителям в другой город, я сразу включилась в хлопоты приготовления завтрашнего застолья. Любил народ покушать материной стряпни и выпить «под гуся и без оного». Особенно любил этот тост дядя Володя.

Гости собирались к обеду, часам к трем – кто раньше, кто позже. Началась церемония встреч со взаимными объятиями, целованиями и передачей подарков. О новопреставленном ни один из живых не вспомнил. Может, потому, что давно не приходил на родительские застолья, года два тяжело болел. Но ведь еще и двух недель со дня смерти не прошло, неужели уже совсем забыли?.. Или вообще не знают? Что за люди! Я оделась и постаралась незаметно улизнуть из квартиры.

– Наталья, ты куда? – строго спросил отец. Он так ждал моего приезда…

– Да по делам, нужно… Я приду…

– Матери помочь надо!

– Тут теперь помощников… – присвистнула я. – Справитесь.

Мне захотелось именно сегодня вечером, в канун праздника Введения во Храм Пресвятой Богородицы, заказать отпевание. И еще мне не давала покоя мысль, что дяде Володе сейчас так грустно… Если вдруг дано ему видеть, что лучшие друзья не очень переживают о его кончине… А, собственно, в чем должно заключаться «переживание»? Более всего в молитве о прощении грехов усопшего. Но если люди к молитве не приучены – какой с них спрос!

Я отправилась в городской собор в надежде, что в его многолюдстве будет проще заказать требу. Оказалось, что праздничную всенощную возглавит митрополит. В храме шли последние приготовления, народ прибывал и прибывал. Встав в конец длинной очереди к свечному ящику, я сначала не могла сообразить, почему так много детей? Ах да, это же «детский праздник» – воспоминание о том, как в Иерусалимский храм на воспитание привели трехлетнюю Деву Марию. Дорогие детки, вот с Кого вам надо брать пример, в очереди за свечами думала я, с этой чудной Девочки, Которая была так чиста и так любила Бога, что сам Архангел Гавриил являлся, чтобы учить Ее Божественным истинам…

– Что у вас? – услышала обращенный ко мне вопрос.

– Отпеть… новопреставленного Владимира.

– Свидетельство о смерти есть?

– Нет… Понимаете… – снова попыталась объяснить я.

– Без свидетельства не отпеваем, – заученно твердо сказала служительница.

– Может, самоубийца, – услышала я сзади.

– Девушка отходите. Мне три по сто. И вот эта свеча почем?

«Три по сто» живо напомнило мне начавшееся дома застолье… И куда мне теперь идти?

Вдруг по храму пронесся громкий шепот, народ кинулся к ковровой дорожке, расстеленной от входа к алтарю. В храм вошел митрополит. Подойти к нему было уже невозможно. Подпрыгивая и пытаясь протиснуться поближе к дорожке, я видела, что митрополит благословляет исключительно детей. Ни один из взрослых не удостоился митрополичьего благословения. «Детский праздник», что тут скажешь. Началась всенощная, на которой присутствовать я не собиралась – из-за семейного торжества.

Заметив вдруг, что женщина за свечным ящиком передает дела другой и, торопливо одевая дубленку, собирается уходить, я стала пробираться туда. Попытаться в последний раз? Духовник почему-то ведь сказал: «Там отпоешь». Служба началась, народу у свечного ящика почти не осталось. Ладно, последняя попытка – и ухожу.

Новая служительница снова спросила меня, есть ли свидетельство о смерти. Почувствовав слабину в ее голосе, я стала с жаром уговаривать ее сделать такую Божескую милость – отпеть друга семьи, которого больше некому отпеть…

– Вы понимаете, что я не могу нарушить порядок? – сказала она.

– Ну при чем здесь этот порядок, если человеку на том свете плохо? Никак не прочитают над ним разрешительную молитву… Законничество какое-то! Где любовь?

– Девушка, порядок должен быть…

– Вот вы, вы лично, – напирала я, – хотели бы чтобы с вашей душой так поступили? Неверующие у него родственники, не понимают важности. А я понимаю, верю! Ведь и младенцев крестят по вере родителей. Младенцы вообще ничего не соображают, когда их крестят.

– Меня отпоют! – уверенно сказала она.

– А вдруг? Мало ли в жизни обстоятельств? Вам хорошо будет, если не отпоют? Нет, я вам не желаю этого…

– Ладно, – махнула она рукой. – Давайте деньги. Будет на вашей совести…

– Ой, спасибо, – обрадовалась я и протянула деньги. – Как ваше имя? Помолюсь.

– Виринея, – ответила она. – Ваше-то как?

– Наше… Владимир, новопреставленный.

Я отошла и на радостях решила помолиться на всенощной. В конце концов, лучший подарок на годовщину свадьбы – молитва о «молодых», чтобы продлилась их жизнь на многая и благая лета. Пусть выскажет отец свое мне недовольство, а мать – добавит под горячую руку. Что с того? Надо пострадать за доброе дело.