Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Судникова Ирина В. - Страница 11

11

* * *

Однажды докладывают Московскому митрополиту Платону, что хомуты в его шестерике украдены и ему нельзя выехать из Вифании, а потому испрашивалось его благословение на покупку хомутов. Дело было осенью, грязь непролазная от Вифании до Троицкой лавры, да и в Москве немногим лучше. Митрополит приказывает везде осмотреть, разузнать, но без всякого успеха. Митрополит решается дать благословение на покупку, но передумывает. Он распорядился, чтобы в три часа, по троекратному удару в большой вифанский колокол, не только вся братия, но и все рабочие, даже живущие в слободках, собрались в церковь и ожидали его.

В четвертом часу доложили митрополиту, что все собрались. Входит митрополит. В храме уже полумрак. Перед царскими вратами в приделе Лазаря стоит аналой и перед ним теплится единственная свеча. Иеромонах, приняв благословение владыки, начинает мерное чтение псалтири. Прочитав кафизму, он останавливается, чтобы перевести дух, а с укрытого мраком Фавора раздается голос Платона:

— Усердно ли вы молитесь?

— Усердно, владыко.

— Все ли вы молитесь?

— Все молимся, владыко.

— И вор молится?

— И я молюсь, владыко.

Под сильным впечатлением общего богослужения, отрешившись мысленно от житейского, вор невольно проговорился. Вором оказался кучер митрополита. Запираться было невозможно, и он указал место в овраге, где были спрятаны хомуты. (6)

* * *

Московский генерал-губернатор Николай Петрович Архаров сказал раз в разговоре Преосвященному Платону, что он «Большой поп».

— Конечно. — не обиделся владыка. — я большой поп, то есть пастырь, а ты — крупная овца. (6)

* * *

Вольнодумный Дидро, быв в Петербург, имел с тогдашним учителем Наследника, митрополитом Платоном, разговор о вере и начал опровергать бытие Бога. Тогда наш первосвященник замкнул его уста, сказавши по-латыни: И рече безумец в сердце своем: несть Бог. (6)

* * *

Когда преосвященный Платон путешествовал в Киев, тамошний митрополит Серапион приказал ученому протоиерею Леванде изготовить приветствие. Получилось витиевато и смешно: «Приветствуем тебя, владыко, тем, что такового архиерея нам и подобает имети». (6)

* * *

В царствование Екатерины в некоторые торжественные дни безденежно давались спектакли для увеселения всех сословий публики, кроме черни.

На одном из таких представлений в театре, в открытой и несколько выдававшейся вперед ложе, присутствовала Императрица. В продолжение пьесы на руку ее, которая лежала на перилах ложи, упал плевок. Она спокойно отерла его платком. Сидевший сзади нее обер-шталмейстер Л. А. Нарышкин выбежал разыскивать виновного и поднял тревогу в ложах, бывших над императорскою ложею. По возвращении его Императрица спросила:

— О чем это хлопотал ты, Лев Александрович?

— Да как же, матушка-Государыня… такая неслыханная дерзость.

— Послушай, Лев Александрович. — сказала Екатерина. — если это сделано умышленно, то какое наказание тому, кто всенародно осмелился таким образом оскорбить меня, свою Императрицу?.. Если же неумышленно, а только по неосторожности, как я и полагаю, то виновный и теперь уже более пострадал, нежели заслуживает. (1)

* * *

В один из торжественных дней, в которые Екатерина всенародно приносила в Казанском соборе моление и благодарение Господу Богу, небогатая дворянка, упав на колени пред образом Божьей Матери, повергла пред ним бумагу. Императрица, удивленная таким необыкновенным действием, приказывает подать себе эту бумагу и что же видит? — Жалобу Пресвятой Деве на несправедливое решение тяжбы, утвержденное Екатериной, которое повергает просительницу в совершенную бедность. «Владычица, — говорит она в своей жалобе. — просвети и вразуми благосердную нашу Монархиню, да судит суд правый». Екатерина приказывает просительнице чрез три дня явиться к ней во дворец. Между тем требует из Сената ее дело и прочитывает его с великим вниманием.

Прошло три дня. Дама, принесшая жалобу Царице Небесной на Царицу земную, является, ее вводят в кабинет; с трепетом приближается она к Императрице.

— Вы правы, — говорит Екатерина, — я виновата, простите меня: один Бог совершенен, а я ведь человек, но я поправляю мою ошибку: имение ваше вам возвращается, а это (вручая ей драгоценный подарок) — примите от меня и не помните огорчений, вам нанесенных. (1)

* * *

Обер-секретарь Сената Северин часто приносил во дворец портфель с бумагами генерал-прокурора князя Вяземского. Раз, в дождливый и ветреный день, Северин проходил по Дворцовой набережной под зонтиком. Императрица, увидев его в окно, сказала:

— Кажется, это сенатский чиновник идет пешком и в такую ненастную погоду?

Кто-то из окружающих доложил ей, что это честнейший из обер-секретарей, а потому и небогатый. В тот же вечер Северин был в клубе. Вдруг его вызывают в приемную комнату. Он выходит и встречает гоф-фурьера, который подает ему толстый пакет со следующей собственноручной надписью Императрицы: «Нашему обер-секретарю Сената Северину 5000 рублей на экипаж». (1)

* * *

Д. П. Трощинский, бывший правитель канцелярии графа Безбородко, отличный, умный чиновник, но тогда еще бедный, во время болезни своего начальника удостаивался чести ходить с докладными бумагами к Императрице.

Екатерина, видя его способности и довольная постоянным его усердием к службе, однажды по окончании доклада сказала ему:

— Я довольна вашею службою и хотела бы сделать вам что-нибудь приятное, но чтобы мне не ошибиться в этом, скажите, пожалуйста, чего бы вы желали?

Обрадованный таким вниманием Монархини. Трощинский отвечал с некоторым смущением:

— Ваше Величество, в Малороссии продается хутор, смежный с моим, мне хотелось бы его купить, да не на что, так если милость ваша будет…

— Очень рада, очень рада!.. А что за него просят?

— Шестнадцать тысяч, Государыня.

Екатерина взяла лист белой бумаги, написала несколько строк, сложила и отдала ему. Восхищенный Трощинский пролепетал какую-то благодарность, поклонился и вышел. Но, вышедши, развернул бумагу и к величайшему изумлению своему прочитал: «Купить в Малороссии такой-то хутор в собственность г. Трощинского и присоединить к нему триста душ из казенных смежных крестьян». Пораженный такой нечаянностью и, так сказать, одурелый Трощинский без доклада толкнулся в двери к Екатерине.

— Ваше Величество, это чересчур много, мне неприличны такие награды, какими вы удостаиваете своих приближенных. Что скажут Орловы, Зубовы?..

— Мой друг, — с кротостью промолвила Екатерина, — их награждает женщина, тебя — Императрица. (1)

* * *

Екатерина чрезвычайно любила маленьких детей. Она привязывалась даже к детям своих служителей или к сиротам, которых воспитывала и которыми постоянно окружала себя, забавляясь их проказами. Однажды полиция нашла на улице ребенка, покинутого родителями. Императрица взяла его на свое попечение, и так как он оказался красивым и умным мальчиком, то сама занялась его образованием и каждый день посылала в школу брать уроки немецкого языка. Раз ребенок возвратился из школы весьма печальный. Императрица посадила его к себе на колени и с участием спросила о причине горя.

— Ах, матушка, — отвечал он, — я много плакал: наш учитель умер, его жена и дети в большом отчаянии, в школе говорят, что они очень несчастны, потому что бедны, и теперь у них нет никого, кто бы дал им обедать.

Выслушав это, Императрица поцеловала ребенка и тотчас же послала одного из своих придворных к директору школы узнать подробнее о положении бедного семейства. Когда ей донесли, что учитель умер, оставив семью в крайней нищете, она приказала выдать вдове триста рублей, а детей поместить на казенный счет в одно из учебных заведений. (1)