Незримая паутина: ОГПУ - НКВД против белой эмиграции - Прянишников Борис Витальевич - Страница 29

Вечером в международном вагоне в Москву выехали Рейли, Якушев и Мукалов. Старов выехал раньше, чтобы организовать встречу в Москве. На вокзале в Москве Рейли встречали Старов, Дорожинский и Шатковский — деятели «Треста», агенты ОГПУ.

В воскресенье 27 сентября на даче в Малаховке было инсценировано заседание Политсовета «Треста», на котором присутствовали Потапов и Александр Ланговой.

После обеда на даче состоялся деловой разговор. Речь шла о деньгах на работу «Треста». Рейли предлагал «трестовикак» вступить в сотрудничество с Интеллидженс Сервис.

«Трест» должен проникнуть в Коминтерн и добывать сведения о его деятельности. Даже сфабрикованные о нем материалы могли бы быть использованы для пропаганды против СССР.

День клонился к вечеру. Рейли напомнил собеседникам, что с вечерним поездом ему нужно вернуться в Ленинград. Рейли попрощался с Якушевым, Потаповым и другими «трестовиками». В первую автомашину сели Рейли, помощник начальника КРО Пузицкий и Старов.

Чекисты намеревались арестовать Рейли на пути в Москву. Но он пожелал написать за границу открытку друзьям, тем свидетельствовавшую о его пребывании в Москве. Пока Рейли писал открытку, Старов доложил по телефону о ходе дела и получил приказ ОГПУ арестовать Рейли после того, как открытка будет опущена в ящик. Доставленный на Лубянку, Рейли был допрошен Пилляром и заключен в одиночную камеру внутренней тюрьмы.

После ареста Рейли ОГПУ занялось маскировкой деятельности «Треста». В ночь на 29 сентября Пузицкий с помощниками выехал в Ленинград. На границе около деревни Ала-Кюль была инсценирована перестрелка между Рейли и пограничниками из заставы, во время которой он и сопровождавшие его лица были якобы убиты.

«Трест», словно не зная о происшествии на границе, должен был получить известия о несчастье из Финляндии. 29 сентября Захарченко послала из Гельсингфорса телеграмму:

Захарченко волновалась и рвалась в Москву. Она писала Якушеву:

«У меня в сознании образовался какой-то провал. У меня неотступное чувство, что Рейли предала и убила лично я… Я была ответственна за „окно“».

В Гельсингфорс приехала жена Рейли Пепита. Захарченко убедила Пепиту в непричастности «Треста» к гибели Рейли. Удостоверившись в смерти мужа, Пепита поместила в газете «Дейли Экспресс» траурное объявление.

Вслед за арестом Рейли на квартире Стауница была инсценирована тревога с целью отвести подозрения от «Треста». Совещались Якушев, Ланговой, Зубов, Стауниц и эмигрант Мукалов. Решили послать Зубова и Мукалова расследовать, что же произошло на границе в ночь на 29 сентября. Побывав на месте происшествия, коротко ответили Марии Захарченко:

Свидетельство Мукалова было для эмиграции веским аргументом. Но этого чете Шульц было недостаточно. Из Финляндии в Москву спешно выехал Радкович. Встретившись со Стауницем, он требовал объяснений. Стауниц изворачивался и расспрашивал, что было известно на финской стороне границы.

Радкович рассказал, как в назначенное время он и капитан Розенстрем ожидали Рейли на границе. Вдруг до них донеслись выстрелы и крики. Они сперва думали, что то была перестрелка с контрабандистами. До утра прождали на берегу реки. Напрасно — Рейли не появился… А на советской стороне маячили конные пограничники.

Убедившись в гибели Рейли у деревни Ала-Кюль, Радкович выехал в Польшу. Советскую границу он перешел через «окно» близ станции Столбцы.

8 октября варшавский представитель «Треста» Артамонов писал:

«Происшествие, по-видимому, случайность. „Тресту“ в целом опасность не угрожает. А это уже счастье, так же как и то, что Якушев не поехал провожать Рейли».

Гибелью Рейли не был встревожен и Второй отдел польского генерального штаба. В знак своего доверия поляки подарили Якушеву, Потапову и Ланговому браунинги с золотыми монограммами и часы каждому.

Рейли погиб. Но не 29 сентября и не на границе. После долгих и мучительных допросов в ОГПУ, 3 ноября 1925 года его расстреляли, приведя в исполнение приговор, вынесенный ему еще 3 декабря 1918 года.

В. В. Шульгин в сетях «Треста»

Член 4-й Государственной Думы, волынский помещик, редактор газеты «Киевлянин», Василий Витальевич Шульгин вписал свое имя в историю февральской революции. Вместе с А. И. Гучковым, главой октябристов в Думе, Шульгин приехал в Псков к императору Николаю Второму с требованием отречения от престола. Акт отречения был подписан в их присутствии.

В годы Гражданской войны Шульгин был на юге России. В 1918–1919 годах он возглавлял конспиративную организацию «Азбука», действовавшую против большевиков с ведома главнокомандующего Добровольческой армией генерала А. И. Деникина. Агенты «Азбуки» были во многих городах России — в Петрограде, Москве, Киеве, Одессе, в Крыму и на Кавказе. У них были клички по буквам азбуки, Шульгин значился под буквой «Веди».

В дальнейшем, оставаясь частично конспиративной, «Азбука» превратилась в Южно-Русский Национальный Центр, возглавленный Шульгиным. В этот Центр вошли многие известные политические деятели, профессора, журналисты, сторонники белого движения.

В начале двадцатых годов Шульгин жил в Сремских Карловцах. Летом 1925 года на совместной прогулке в близлежащей старой крепостце Петроварадин Чебышев спросил Шульгина:

— Правда ли, что вы собираетесь ехать в Россию?

— Да, собираюсь.

— В Сремских Карловцах все знают об этом. Даже и говорят.

— Да, поговаривают, я об этом знаю.

— Василий Витальевич, вы имеете полное право распоряжаться своей жизнью, как вам угодно. Но как политический деятель, вы должны учитывать грозящую вам опасность. Если вы окажетесь в руках большевиков, то они припишут вам такие политические отречения, как приписали уже не так давно Савинкову.

— Это я учитываю и приму меры, — холодно ответил Шульгин.

Еще раз Чебышев пытался отговорить Шульгина от поездки, но безуспешно. Шульгин упорствовал:

— Если «Трест», как вы утверждаете — отделение ГПУ, во что я не верю, то в таком случае я совершенно спокоен лично за себя. Если Федоров и все они — провокаторы, то им полный расчет выбросить меня обратно, ибо я сам не представляю для них лакомой добычи. Мое благополучное возвращение создаст в их пользу доверие, которое они смогут широко использовать.

Тогда Чебышев просил генерала Врангеля повлиять на Шульгина:

— Вы согласны со мной, что Федоров — провокатор. И вот на ваших глазах Якушев-Федоров увозит от вас в Чеку такого человека, как Шульгин. Помешать ему можете только вы.

Врангель говорил с Шульгиным, но Шульгин своего решения не изменил. Не подействовали на него и слезные мольбы его жены Марии Дмитриевны.

Мысль о поездке в Россию была у Шульгина давнишней и навязчивой. Уже в 1921 году он отправился из Варны на шхуне в Крым. Он и его спутники высадились близ Гурзуфа. Сына он не нашел, пятеро его спутников пропали без вести, а самому Шульгину и остальным едва удалось выбраться живыми из опасной экспедиции.

Познакомившись у генерала фон Лампе с Якушевым, Шульгин возложил свои надежды на «Трест». Через Климовича, переписывавшегося с Якушевым, Шульгин условился с «Трестом» о поездке. Якушев, не гарантируя полной безопасности, пригласил его в Москву.

Поездка Шульгина как нельзя больше была на руку ОГПУ. После сенсационно трагического конца С. Рейли благополучное возвращение Шульгина за границу лишний раз доказывало бы добротность «Треста», укрепляя его реноме в глазах связавшихся с ним иностранных штабов и русских эмигрантов.

В сентябре 1925 года Шульгин выехал из Югославии в Польшу. В Ровно, где его хорошо знали до революции, он прожил несколько недель. Здесь он отрастил длинную бороду и стал похожим не то на факира, не то на раввина.