Жанна д'Арк - Твен Марк - Страница 112

— Оказывается, эта твоя миссия, которую ты считаешь ниспосланной от бога, была направлена на разжигание войн и пролитие человеческой крови.

Жанна кратко и просто разъяснила, что война была не первым ее ходом, а вторым — вынужденным:

— Сначала я предложила заключить мир, но, ввиду отказа, была вынуждена сражаться.

Судья, говоря о противниках Жанны, смешивал бургундцев и англичан. Жанна заявила, что различала их и в делах своих и в словах; бургундцы — это французы, а следовательно, и обращение с ними должно быть мягче, чем с англичанами.

— Что касается герцога Бургундского, — сказала она, — я потребовала от него письменно, а также устно через его послов немедленно заключить мир с королем. С англичанами же условия мира были таковы: покинуть нашу страну и убираться восвояси.

Дальше она пояснила, что даже по отношению к англичанам она не была настроена враждебно, ибо всякий раз предупреждала их письменно, прежде чем напасть на них.

— Если бы они послушались меня, — сказала она, — они поступили бы разумно. — И еще раз во всеуслышание она повторила свое пророчество: — Не пройдет и семи лет, как они сами в этом убедятся.

После этого судьи снова принялись изводить ее расспросами о мужской одежде, пытаясь во что бы то ни стало добиться добровольного отречения от нее. Я никогда не отличался особой проницательностью, поэтому не удивительно, что я был просто поражен их настойчивостью в таком, казалось бы, маловажном вопросе: я не мог понять, какими мотивами они руководствовались. Но теперь нам все известно. Теперь все мы знаем, какой это был коварный заговор против нее. Да, если бы только им удалось заставить ее формально отречься от своей мужской одежды, они бы так повернули игру, что Жанна в два счета была бы уничтожена. Итак, они продолжали свои злонамеренные усилия до тех пор, пока ее не взорвало:

— Довольно! Без разрешения божьего я не сниму ее, если бы вы даже грозили отрубить мне голову!

В один из пунктов обвинения она внесла поправку, заявив:

— Вы мне приписываете, будто я сказала, что все, что я ни делала, делалось мною по велению всевышнего. Я сказала так: «Все доброе, что я делала… «

Под сомнение была поставлена и подлинность ее миссии, учитывая невежество и простое происхождение избранницы. Жанна только улыбнулась на это. Она могла бы напомнить этим людям, что господь, действуя нелицеприятно, выбирал для своих высоких целей людей низкого звания чаще, чем епископов и кардиналов; но она облекла свое возражение в более скромную форму:

— Право господа — избирать своим орудием того, кого он захочет.

Ее спросили, какой молитвой она пользовалась, испрашивая совета и помощи свыше. Она отвечала, что молитвы ее были просты и кратки; и тут же, обратив ввысь свое бледное лицо и сложив закованные руки, она произнесла:

— Милосердный господь, именем святых страстей твоих молю тебя, если ты любишь меня, поведай мне, как мне отвечать этим служителям церкви. Что же до одежд моих, мне ведомо, по чьей воле я облеклась в них, но я не знаю, каким образом я должна их оставить. Молю тебя, скажи мне, что делать.

Ее обвиняли в том, что она, вопреки заповедям господним и словам апостольским, в гордыне своей решилась принять на себя предводительство над людьми и стать главнокомандующим. Это оскорбило ее как воина. Она питала глубокое уважение к священникам, но, как воин, мало считалась с мнением церковников в делах войны. Она не извинялась, не оправдывалась, равнодушно взглянула на судей и ответила по-военному, вежливо и кратко:

— Я стала во главе войск лишь для того, чтобы разбить англичан!

Смерть пристально глядела ей в лицо, но что ей до этого! Ей доставляло удовольствие заставлять извиваться этих французских червей с английскими душонками, и она не пропускала ни одного удобного случая задеть их за живое. Эти небольшие эпизоды действовали на нее освежающе. Дни ее жизни были пустыней, а эти стычки — оазисами.

Ее пребывание на войне в обществе мужчин вменялось ей в вину, — она забыла женскую скромность! Она ответила:

— Везде и всюду, где только можно, — в городах и на квартирах — возле меня была женщина. В поле я всегда спала в доспехах.

Ей также вменялось в вину ее дворянское звание. Привилегии, пожалованные королем ей и ее родным, рассматривались как доказательство ее корыстолюбия и алчности. Она ответила, что никогда не добивалась этой награды, но такова была воля французского короля.

Наконец завершился и этот третий этап. И снова без определенного результата.

Быть может в четвертый раз удастся сломить эту все еще непобедимую девушку? И зловредный епископ энергично взялся за дело.

Он назначил комиссию с целью извлечь из шестидесяти шести пунктов обвинения самые главные и, сократив их до двенадцати, представить эти сгустки лжи суду как основу для нового разбирательства. Так и сделали. На это ушло несколько дней.

Тем временем Кошон вместе с Маншоном и двумя судьями — Изамбаром де ла Пьером и Мартином Ладвеню явился к Жанне в темницу с намерением обмануть ее и уговорить дать согласие на то, чтобы вопрос о божественности ее миссии решался церковью воинствующей — то есть той ее частью, представителями которой был он сам и его послушные ставленники.

Жанна еще раз наотрез отказалась. Изамбар де ла Пьер не был лишен сострадания; ему до такой степени стало жаль этой бедной гонимой девушки, что он отважился на весьма рискованный шаг: он спросил, не согласится ли она передать свое дело на рассмотрение Базельского совета[58] , пояснив при этом, что в совете столько же священников, преданных Франции, как и сторонников англичан.

Жанна воскликнула, что с радостью предстала бы перед столь справедливым трибуналом, но, прежде чем Изамбар успел ей ответить, Кошон яростно набросился на него:

— Заткните глотку, черт вас дери!

Тогда Маншон, в свою очередь, решился на смелый поступок, хотя и дрожал за свою жизнь. Он спросил Кошона, должен ли он внести в протокол согласие Жанны предстать перед Базельским советом.

— Нет! Незачем! — заорал епископ.

— Ах, вот как! — промолвила бедная Жанна. — Вы записываете все, что против меня, и пропускаете все, что говорит в мою пользу.

58

Базельский совет. — Базельский церковный собор (1431—1449) был созван с целью проведения реформации церкви. От Франции на соборе были представители как англо-бургундской партии, так и сторонники Карла VI — арманьяки-патриоты.