Россия солдатская - Алексеев Василий Михайлович - Страница 41

— Есть ли вопросы?

Вопросов не было. Офицерик повернулся и торжественно проследовал к выходу, сопровождаемый двумя сержантами.

Сколько презрения к солдатам у некоторых представителей нового поколения! — подумал Григорий. — Отцы кичились пролетарским происхождением, а дети разыгрывают из себя новую аристократию.

На обед дали жидкий суп: котелок на двоих. У большинства не было собственных котелков и поэтому они ели в столовой по двое из одного котелка. После обеда всех солдат выгнали во двор на уборку мусора. Вечером дали опять по полкотелка супа. Никаких военных занятий не было.

Спал Григорий плохо на телогрейке, подаренной Марией Самойловной, а утром поймал на шее первую вошь.

Прошло три дня. Неосторожно повернувшись, Григорий сковырнул корочку, образовавшуюся на шве раны. Рана начала кровоточить. Санитар занимал крошечную комнатку около входа в бывший цех. Он равнодушно перевязал Григория и ничего не сказал. Григорий тоже ничего не сказал. Отправка в часть с кровоточащими ранами была делом обыденным.

Григорий сидел в поле на пригорке и грелся на солнце. Расторопные сержанты согнали сюда около трети населения импровизированных казарм. Предстояла отправка в какую-то часть, по видимому, пока еще не на фронт.

Григорий, впавший было в состояние апатии после госпиталя, стал постепенно приобретать обычную любознательность. Теперь он уже некоторое время присматривался к странной паре, шнырявшей между группами красноармейцев, расположившихся на сухом песчаном пригорке. Пожилой солдат самого обыкновенного вида и совсем молодой, очень красивый брюнет с живым интеллигентным лицом и хорошей военной выправкой все время затевали какие-то разговоры. Григорий встал и подошел сзади к странной паре в тот момент, когда она только что втесалась в новую кучку солдат.

— Ну как, друзья, опять на фронт? — начал пожилой солдат.

Солдаты ничего не ответили и насупились.

— Летом немцы двинут, как в 41-ом году, — подхватил молодой солдат.

Мысль была обычная, но тон задорного молодого голоса резал слух.

— Может и двинут, — сказал один из солдат, сплюнул «бычок» на землю, растоптал его сапогом и отошел в сторону.

Водворилось молчание.

Что это — переодетый офицер НКВД или немецкий шпион? — подумал Григорий и тоже хотел отойти, но молодой человек в это время улыбнулся. Улыбка понравилась Григорию и он спросил:

— Вы думаете, что Гитлер оправится после зимнего поражения?

Глаза молодого человека загорелись, к лицу прилила краска.

— И оправляться не придется! — молодой солдат смело посмотрел на Григория.

Тон опять был необычный: чересчур откровенный даже для военного времени и солдатской среды. Григорий так и не решил вопроса: диверсант это или провокатор, потому что появились представители частей и началась перекличка. Странного молодого человека вызвали одним из первых и больше Григорий его не видел. Часто думая об этом эпизоде, Григорий склонялся к тому, что молодой человек все-таки был немецким разведчиком.

С большой группой бывших раненых Григорий попал в часть, подготовлявшую формирование маршевых рот. Новая часть была расположена в центре дачного поселка, в бывшем рабочем общежитии. Подойдя в строю к одноэтажным белым баракам, Григорий прежде всего увидел непролазную грязь между бараками. По грязи, как сонные мухи, бродили красноармейцы в валенках. Вновь прибывших развели по баракам. В бараках не было даже нар. Вдоль стен лежали вещевые мешки и скудный солдатский скарб. В углу комнаты, в которую попал Григорий, стояла погнутая железная кровать, на которой, как потом оказалось, спал сержант-командир взвода. Не успели вновь прибывшие разместиться по свободным местам вдоль стен, как появился их новый начальник. Судя по цвету лица и носа, сержант был не дурак выпить. Войдя, он взглянул исподлобья на прибывших и зычно крикнул:

— А ну, построиться!

Вновь прибывшие повиновались.

— А ну, снять гимнастерки и рубашки!

Голос у сержанта был бодрый, а в тоне чувствовались задор и юмор. Сержант пошел вдоль ряда осматривая ворота и швы вывернутых наизнанку рубах. Тем, у кого оказались вши, сержант движением толстого пальца приказывал отходить в сторону.

— У меня порядочек и чистота. Завел вшей выводи! приговаривал сержант.

— А как же их выводить, товарищ сержант? — спросил один из красноармейцев.

— Как выводить? — круглая, кирпично-красная физиономия сержанта стала язвительной. — А утюжком, горячим утюжком по швам. У меня утюжок для этого припасен, вон там, в кухне, — сержант кивнул в сторону входа.

Действительно, в кухне бывшего общежития уцелел стол и большой утюг. Григорий вскоре убедился в мудрой предусмотрительности сержанта: глажение грязного провшивленного белья раскаленным утюгом давало блестящие результаты. Приняв таким образом необходимые санитарные меры, заботливый командир повел своих подчиненных за барак в сосновый лес и, не теряя времени, приступил к обучению приемам штыкового боя.

— А ну, становись в круг! — зазвенел его голос. Небось винтовку и в руках-то держать не умеете? — заплывшие жиром глаза сержанта снисходительно сощурились. — Вот глядите, как на Дальнем Востоке обучают…

Крепкая фигура задвигалась, то делая выпад вперед, то отступая назад, то отбивая штык воображаемого противника. Григорий посмотрел на лица красноармейцев. Напротив стояло несколько татар, очень похожих на того татарина, которого он тащил, когда был ранен. Упражнения сержанта не производили на них никакого впечатления. Рядом с татарами стоял маленький худой еврей с глазами, полными мировой скорби. Рядом с евреем — высокий худой парень, похожий на рабочего с полуседой щетиной на давно небритом лице и странным выражением напряженных диких глаз. Было совершенно очевидно, что никто не смотрит на упражнения командира, но сержант не замечал равнодушия аудитории: то ли он был лишен способности улавливать настроение окружающих, то ли настолько их презирал за полное невежество в военном деле, что даже не требовал должного отношения к своему искусству. Кончив цикл штыковых упражнений, сержант протянул винтовку одному из татар и скомандовал:

— А ну-ка, повтори!

Татарин покорно взял винтовку и беспомощно держал ее перед собой, не зная что делать.

— Эх ты, вояка! — покачал головой сержант, передавая винтовку маленькому еврею.

Еврей сделал выпад, с раздражением тыча штыком в воздух.

— Не так! — сержант отобрал винтовку у еврея. — Вот глядите как! — сержант сделал выпад и самоуверенно посмотрел на татарина и еврея. — Ну-ка, попробуй! — передал он винтовку Григорию.

В Григории заговорило спортивное чувство, кроме того, не хотелось притворяться и он повторил ряд несложных упражнений, показанных сержантом. На лице сержанта изобразилось искреннее удивление.

— Может, право может! — воскликнул он озадаченно. — Понимает! А вы чего стоите, как обалдуи? — цыкнул сержант на равнодушную аудиторию. — А ну, снова все по очереди!

Обучение штыковому бою продолжалось до обеда. К обеду в казарме собрался весь взвод, включая тех, кто утром уходили на занятия в поле. Больше половины бойцов были одеты в валенки, двигаясь по казарме, они смачно хлюпали. На полу образовались лужи.

Обедали в столовой и суп опять выдавали в одном котелке на двух человек. Григорию пришлось сесть с одним из татар. Это был пожилой человек, уроженец Казани. Как и Григорий, татарин уже побывал на фронте и был ранен. В свое время он прошел нормальное военное обучение. Григорию стало ясным, что неумение обращаться с винтовкой было не неумением, а нежеланием. Ел татарин опрятно и строго следил за тем, чтобы не съесть больше Григория. Суп был жидкий и Григорий встал из-за стола голодный.

— А ну, новенькие, выходи на улицу строиться — скомандовал сержант, когда Григорий хотел лечь поспать на постеленных на полу телогрейке и шинели. — Все личные вещи брать с собой, — добавил сержант.

Вновь прибывших построили на дворе в две шеренги лицом друг к другу и заставили развязать вещевые мешки. Несколько сержантов пошли по рядам, отбирая «лишние» и гражданские вещи. За сержантами шел старшина, внимательно осматривая каждую отобранную вещь. Между двумя шеренгами росла куча телогреек, ватных штанов и всякого барахла. Около кучи стояла растрепанная женщина с ребенком на руках и рылась в солдатском барахле, отбирая вещи гражданского образца от военных. Как потом узнал Григорий, это была жена старшины, жившая почему-то при части. Увидя синюю телогрейку Григория, старшина остановился и скомандовал: