Жизнь за гранью жизни (СИ) - Басаргина Е. - Страница 87

ВОЗВРАТИВШИЕСЯ ИЗ НЕБЫТИЯ

кресения посвящаемого". "Главная часть церемонии состояла в умерщвлении и воскресении посвящаемого^ который таким образом приобретал магическую силу"1 "С наступлением назначенного дня сельский маг пот-j рясает трещоткой по направлению к юношам, которые падают замертво. Их одевают в погребальные' одежды и уносят в загороженное место вне деревни, называемое вела. Предполагают, что эти "мертвецы" разлагаются, и что маг-волшебник собирает кости и возвращает юношей к жизни".

Этому умиранию и воскресению приписывали приобретение магических свойств. Одной из форм временной смерти было вскрытие человека или его разрубание на куски. Мы знаем, что обряды, имеющие предметом вскрытие или разрубание, действительно производились, но сведения об этом очень скудны. Так, у австралийцев племени варрамунга юноша погружается в сон, а жрецы "во время сна его убивают, вскрывают труп, меняют его органы и вводят в него маленькую змею, которая воплощает магические способности".

Если всмотреться в эти случаи, то видно, что прободение копьем языка производилось действительно, а вскрытие тела и перебирание внутренностей производилось при бессознательном состоянии неофита, т. е., по-видимому, не производилось фактически; вызывалось только впечатление этого.

Есть сведения, что фактически убивался военнопленный или раб. В некоторых случаях отрубание головы производилось над изображениями.

Мотив разрубания и оживления очень популярен и в сказке.

Один из сюжетов, в котором имеется разрубание, это сказка о невесте в разбойничьем лесном доме, разновидностью которого является "Синяя Борода". В сказках типа "Синяя Борода" девушка в запертом чулане видит изрубленных жен Синей Бород л. У Гримм: "Но что увидела она, когда она заглянула внутрь? Большой кровавый таз стоял в середине, а в

нем лежали мертвые разрубленные люди. Тут же стояла плаха, и на ней блестящий топор". Когда колдун обнаруживает, что девушка была в запертом чулане, "он бросил ее наземь, таскал ее за волосы, отрубил ей на плахе голову и разрубил ее, так что по земле текла кровь". В северной сказке девушка и мальчик попадают в дом разбойников. Ее приглашают в дом: "Заходите пообедать". Зашли, налили щей и принесли белого хлеба, принесли говядину. Когда приходят разбойники "они побежали в странную комнату (т. е. в комнату странников) - тащат мальчика за махало в кухню. Топится печка и чугун кипит. Мальчика пихнули в чугун и сварили к ужину. Закричал мальчик по худому, и недолго кричал - умертвился. Вынесли мальчика на тарелку, сели кушать; накушалися и успокоились спать".

Итак, в лесной избушке в разных типах сказок производится разрубание человека.

Другим типом разрубания, уже тесно связанным с определенным сюжетом, является разрубание в сказках о неудачном врачевании. Это - популярная сказка с несколькими разновидностями. Старик попадает в кузницу или встречает Николу, который его разрубает, оживляет и омолаживает. "Ложись, старче, в корыто" - говорит странник. Старик лег, а странник взял топор и изрубил его на мелкие части. Поп принес воды; странник спрыснул ею изрубленное тело - стала пена; он в другой раз спрыснул стало мертвое тело; в третий раз спрыснул - стал молодой человек". Здесь ясен смысл обряда - разрубание создает нового человека.

Разрубленные тела часто варятся. Огонь так же омолаживает, как разрубание.

Мы знаем, что в обрядах инициации неофиты в самых разнообразных формах подвергались воздействию огня.

Сжигание, обжаривание, варка посвящаемых прослеживаются уже на наиболее ранних известных нам ступенях обряда посвящения. Спенсер и Гиллен записали

ВОЗВРАТИВШИЕСЯ ИЗ НЕБЫТИЯ

эти обряды среди астралийцев. Обряд, записанный ими, длился много дней и представлял собой нечто вроде спектакля. Один из его эпизодов состоял в том, что предварительно было вырыто в земле длинное углубление такой величины, чтобы вместить в себя тело мужчины. Это и есть "печь". Один из представляющих был уложен в углубление, другой стал на колени у его ног, а третий - у головы. Двое последних изображали собой мужчин арунта, жаривших человека в земляной печке. Каждый из этих двух при помощи бумеранга делал вид, что поливает жарящегося и засыпает его тело угольями; при этом они удивительно хорошо подражали звукам шипящего и лопающегося жарящегося мяса... Тогда из темноты выступил четвертый артист, представлявший мужчину тотема лягушки времени Дльчеринга (т. е. глубокой древности). Он шел неуверенным шагом, беспрестанно втягивая в себя воздух, как бы чувствуя запах жарящегося мяса; но, по-видимому, он был не в состоянии открыть, откуда несся запах.

Таков рассказ Спенсера и Гиллена. Последний исполнитель приходит уже к самому концу представления. Посвящаемый к тому времени уже сгорел. Никаких следов старой, смертной, человеческой натуры не осталось, что и выражается в том, что после сгорания ничего нельзя было обнаружить по запаху.

В этом случае обряд выполнялся символически. Он мог выполняться более жестоко. Юношей держали на огне по 4-5 минут. В Верхней Гвинее посвящаемые "убивались, жарились и совершенно изменялись". Обряд в Виктории описывается так: "Сильный огонь, зажженный в предыдущую ночь, к этому времени уже сгорал, так что он содержал только золу и тлеющие уголья. Над огнем держат шкуру опоссума, и на нее лопатами насыпают угли и золу. Юноши проходят под шкурой, и их осыпают углями и золей"

Мы знаем, что при посвящении юноша как бы получал новую душу, становился новым человеком. Мы здесь стоим перед представлением об очистит

ной и омолаживающей силе огня - представлением, которое затем тянется до христианского чистилища.

В Океании еще накануне "разжигают огромный огонь. Мужчины приказывают неофитам присесть к нему. Сами мужчины рассаживаются в несколько тесных рядов позади них. Вдруг они схватывают ничего не подозревающих мальчиков и держат их близ огня, пока не будут спалены все волосы на теле, причем многие получают ожоги. Никакие вопли не помогают.

Сжигание, обжигание, обжаривание во всех этих случаях ведет к величайшему благу, к тому благу, к которому приводит весь обряд вообще, т. е. к тем способностям, которые нужны полноправному члену родового общества.

Мы знаем, что весь обряд представляет собой нисхождение в преисподнюю. То, что происходило с посвящаемыми, происходило и с умершими. На островах Согласия представляли себе, что "душу варили или пекли в земной печке, подобно тому, как свиней пекут в земле, и что ее затем помещали в корзину из листьев кокосовой пальмы, ранее чем подать ее тому богу, которому умерший поклонялся в жизни. Этим каннибальским божеством он теперь съедается, после чего, посредством некоего необъяснимого процесса, умерший и растерзанный человек эманировал из тела божества и становился бессмертным".

Мы не будем останавливаться на стадии первобытного мифа, а прямо перейдем к сказке, причем проследим сперва сжигание как благо. В новгородской сказке мальчика отдают в науку "дедушке лесовому". Его дочери топят печь. "Дед и бросил мальчика в печь - там он всяко вертелся. Дед вынул его из печки и спрашивает: "Чего знаешь ли?" "Нет, ничего не знаю" (трижды пень накаляется докрасна). - ^Ну теперь, научился ли чему?" - "Больше твоего знаю, дедушко", - ответил мальчик. Ученье окончено, дед лесовой и заказал батьку, что он приходил за сыном". Из дальнейшего видно, что мальчик научился превращаться в животных. В вятской сказке мальчик

также попадает к лесному учителю. Отец за ним приходит. "Нет, еще не отдам. Я его еще варить стану в котле". Расклал огнище, поставил котел, сына как сцапал, бросил в этот котел. Тот выскочил невредимым. В другой раз бросил, тоже невредимо. "Будет ли ужо?" - "Нет, еще разок... Ты теперь больше меня знаешь, так будет". Здесь мальчик научается понимать крик птиц. В обоих случаях сохранена первоначальная охотничья основа: прошедший посвящение приобретает качества животного.