Кто не спрятался - Устинов Сергей Львович - Страница 25

– Где он висел? – продолжал расспрашивать Дыскин.

– Там... – парень махнул в сторону выхода из двора. – На дереве, прямо над дорожкой.

– Во сколько это было?

– Ну... часов в десять. За хлебом меня послали.

– Значит, в воскресенье в десять утра? – уточнил я.

– Угу, – подтвердил мальчишка и снова переступил ногами. Похоже, больше всего на свете он хотел поскорее отсюда удрать.

Судя по всему, Дыскин был прав. Кота не просто убили. Его еще и повесили на ветку в самом людном месте, где он был бы обязательно обнаружен. Причем повесили достаточно высоко, чтобы первый же доброхот не сумел снять его с легкостью. Снял Рыжего сам Байдаков. Похоронил и отправился справлять поминки по нему к гастроному – все, как оно и было кем-то задумано.

Дыскин встал, отряхнул землю с колен и ладоней, сказал парням:

– Сгоняйте, ребята, к молочной, принесите картонную коробку. Покрепче.

Мальчишек сдуло ветром. А я спросил удивленно:

– Ты чего хочешь?

– Пока возьмем его с собой. – Дыскин бросил быстрый косой взгляд на Панькина и коротко отрезал: – Пригодится.

Через полчаса мы стояли на последнем этаже мрачного пятиэтажного дома из бурого кирпича – их тоже строили после войны пленные немцы. Перед нами была высокая дверь, обитая дерматином, из-под которого там и сям лезла серая от времени вата. В левой руке Дыскин держал под мышкой картонную коробку, правой нажимал на звонок. Дверь не открывалась. Тогда он, оставив церемонии, принялся колотить в нее ногой.

– Да слышу, слышу, – донесся до нас далекий недовольный голос. Замок цокнул, и перед нами возникла удивительно неприятная на вид личность. Маленький, меньше Дыскина, тщедушный человечек, над узкими плечами которого на тонкой шее держалась голова ископаемого ящера. Сплошная челюсть, а плоский нос, крошечные глазки и мохнатые ушки – все в придачу к ней.

Увидев Дыскина, ящер коротко моргнул и попытался захлопнуть перед нами дверь, но не на того напал. Валя уже шагнул вперед, за порог, напирая сразу грудью и коробкой. Я держался вплотную за ним.

– Ты что же, Сипягин, не рад гостям? – громко спросил Дыскин, и я догадался, что хозяин, видимо, глуховат.

– Рад, рад, – пробормотал Сипягин, отодвигаясь. – Тебе попробуй не обрадуйся.

Он ухмыльнулся, и я увидел, что челюсть у него сплошь стальная.

Мы прошли в комнату, и я с интересом огляделся в ней. Здесь повсюду лежали и висели ковры: на полу, на стенах, на диване. Два полированных серванта были плотно забиты разнообразным хрусталем и удивительно безвкусным фарфором – какие-то слоны, футболисты и медведи с баянами. Я глянул на потолок – он оказался без ковра, но зато с хрустальной люстрой. Воздух был затхлый, пахло пылью.

Дыскин тоже огляделся и сказал, почти проорал:

– Все копишь добро? А кому достанется?

– Не тебе, – буркнул карлик, буравя нас настороженными глазками.

Сев без приглашения на стул, Дыскин спросил:

– Знаешь, зачем пришли?

Сипягин поджал губы.

– И знать не хочу.

– Хочешь! – крикнул Дыскин. – Еще как хочешь! А мы тебе не скажем! Ну-ка, угадай, что у нас в ящике?

Но Сипягин демонстративно отвернулся.

– Ладно, – смилостивился Дыскин. – Открой, посмотри.

Секунду-другую Сипягин колебался, потом любопытство пересилило, и он открыл коробку. Когда он разогнулся, на лице его не было ничего – ни удивления, ни страха. Нормальная реакция мезозойского ящера.

– Кошка, – сказал он. – Дохлая.

– Твоя работа? – грозно придвинулся к нему Дыскин, и Сипягин отшатнулся.

– С чего взял? – завопил он.

– Не ори, – оборвал его Дыскин. – Это ты глухой, а не я. С того взял, что больно ловко сделано. Руку видно. Или это не ты всю жизнь на собаколовке проработал? Тут все, – уже потише сказал мне Валя, обведя комнату рукой, – на собачьих шкурах построено.

– Работал я, – проворчал Сипягин. – А кошку вашу не трогал. Нужна она мне!

– Конечно, – согласился Дыскин. – Бродячих собак ловить – это одно, а чужих кошек вешать в общественном месте – совсем другое. За это статья теперь, да, Сипягин?

Ящер молчал. Тогда Дыскин наклонился и крикнул ему в самое ухо:

– Сколько тебе заплатили?

Но и этот вопрос остался без ответа.

– А если мы поищем и найдем у тебя дома вот такую сеть и вот такой провод, а?

– Ордер на обыск покажь, – с ненавистью процедил Сипягин.

– Проняло, – с удовлетворением констатировал Дыскин. – Собирайтесь, гражданин Сипягин, пойдете с нами.

– Куда?

– Тут недалеко. В отделение. Там напишете объяснение, и заодно решим насчет обыска.

Когда мы спускались по лестнице. Валя негромко сказал мне, ткнув пальцем в худую спину перед нами:

– Ты не смотри, что он такой щуплый. Между прочим, две судимости – и оба раза за нанесение тяжких телесных. Зверь.

Возле отделения мы расстались. На прощание Дыскин ткнул меня кулаком в бок и шепнул:

– Можешь не нервничать, я его расколю. У меня на этого говноеда давно материал копится.

Я шагал по улице в приподнятом настроении. Если Дыскин действительно сумеет выколотить из Сипягина, кто поручил ему убить кота, с этим, пожалуй, уже можно будет идти к Валиулину. А то и к Степаниде. Как-то они запоют!

А если не сумеет? У этого гнома, похоже, не только зубы железные... Что тогда у меня останется?

Сашка Пузырь, Валька-хромой и никогда не снимающий шляпы Петр Сергеевич, с которыми в день убийства пил у гастронома Байдаков.

Председатель ЖСК “Луч” Кадомцев, обладатель пяти чешских стаканов со старинными автомобилями на боку. Правда, когда в последний раз он угощал меня минеральной водой, я отметил, что “форд-Т” 1908 года стоит в стойле, а гуляет где-то “мерседес-бенц”.

И наконец, последнее. Если я прав и ворованные вещи вместе со списком подброшены, смерть Шкута под пытками связывает между собой убийство Черкизова и кражи из квартир. О кражах я собирался подробно и обстоятельно беседовать с Лериком.

Всё. “Негусто”, – подумал я, взглянув на часы. Скоро двенадцать. Лерика, конечно, нет дома, он занят своими кооперативными делами. К Кадомцеву идти просто не с чем, о нем нужно подсобрать информацию более подробную, чем та, которую предоставила мне моя голубоглазая подружка. Как подсобрать и где – над этим еще предстоит подумать.

Таким образом, методом исключения остается гастроном. И кстати, самое время участковому инспектору вспомнить о своих обязанностях, посетить криминогенную точку.

Но посетить оказалось не так просто. Толпа вокруг входа в винный отдел стояла плотно, как на митинге. Все лица были повернуты к высоким ступеням, на которых заметно пьяный парень с мучнистым нездоровым лицом и в сером грязном халате на голом волосатом торсе руководил процессом. Властью, данной ему высоким званием гастрономовского грузчика, он бесцеремонно материл и отпихивал всех напиравших, держа оборону цитадели. Стоявшие впереди не обижались ни на ругань, ни на тычки, потому что тоже знали про него, что он – власть, но не напирать не могли, ибо на них жали задние. Внутрь запускали пятерками, при этом, как только дверь открывалась, кто-нибудь предпринимал отчаянную попытку влезть без очереди, и возникал скандал. Впрочем, по утреннему времени до мордобоя не доходило.

– Чего дают? – спросил я красную плотную шею, обладатель которой терся на периферии, поднимаясь на цыпочки и стараясь заглянуть поверх голов.

– Партейное вино привезли, – ответила шея, не оборачиваясь.

Пристроившись в сторонке под деревом, газон вокруг которого был истоптан стадом бизонов и напоминал к тому же обширную плевательницу, я принялся наблюдать. Очень скоро я заметил, что царь горы в сером грязном халате проявляет свою агрессивность выборочно. Несколько одних и тех же потертых и не слишком трезвых личностей нечувствительно проскакивали у него под рукой, когда дверь отворялась, впуская или выпуская очередных клиентов. Вскоре потертые вываливались наружу, нагруженные бутылками с водкой и портвейном. Их уже ждали. Тариф или был известен, или обговорен заранее – расчет происходил мгновенно. Получил свое и обладатель красной шеи, так и не повернувший головы в мою сторону: незнакомый милиционер смущал его не больше, чем дерево, которое он подпирал. Отстрелявшись, ястребки устремлялись буравить толпу для нового захода.