Кто не спрятался - Устинов Сергей Львович - Страница 24

– И вообще, молодой человек, кое-чего вы просто не сможете понять...

Тут я решил, что настал мой черед разозлиться. И сказал как можно жестче:

– Почему же не смогу? Мы про это проходили. Вор в законе не может убить другого вора в законе без решения воровской сходки. А если он это сделает, то ему одна кара – смерть! Вы об этом, что ли?

Он смотрел на меня во все глаза и молчал. Помолчав немного, встал и произнес так, словно речь шла о расписании автобусов:

– Я наведу справки.

После чего пошел к выходу, стуча палкой.

Позвонила Марина и осведомилась о моем здоровье. Я ответил, что здоровье ужасно и что она должна поторопиться, если хочет успеть со мной попрощаться. Она ответила, что у ее папa какой-то важный прием, полный дом иностранцев, которым ей надо соответствовать, и умоляла продержаться до завтра. Я уныло обещал, что постараюсь. Послонявшись по квартире, я выпил чаю и решил, что самое лучшее, что смогу сделать, – это завалиться обратно в постель и наконец-то выспаться. Что и сделал.

Проснулся я в холодном поту, с сильно бьющимся сердцем. Кругом была полная темнота. В дверь звонили. Светящиеся стрелки показывали половину четвертого утра. Первая мысль была: Господи, почему меня третий раз за сутки будят звонками в дверь?! Вторая: что-то случилось!

За дверью стоял Черкизов. Палку он держал за середину, как жезл тамбурмажора.

– Я все выяснил, – сообщил он, даже не подумав извиниться.

– А что, до утра не могли подождать? – грубо поинтересовался я.

– Не мог! – отрезал он, похоже, даже не собираясь проходить в квартиру. – У меня через два часа самолет.

– Ну и что вы выяснили?

– Некоторое время назад Леха-маленький попросил брата устроить так, чтобы его дочь получила квартиру в Москве, предлагал деньги. Брат вскоре ответил, что все сделает, причем без денег, и пообещал, что квартира будет двухкомнатная. Так что на Леху время не тратьте, ему незачем было такое устраивать.

Это больше смахивало на приказ, чем на совет, и я уже было собрался напомнить ему в нелицеприятной форме, что в ихней шайке не состою, но он, не попрощавшись, повернулся и пошел к лифту, бросив через плечо:

– Вернусь через два дня.

– Да хоть совсем не возвращайтесь! – обозлившись, сказал я ему в спину, но он ответом не удостоил.

Сон как рукой сняло. Запахнув халат, я сел за письменный стол, зажег настольную лампу. Мысли играли в чехарду, требовалось призвать их к порядку. Положив перед собой лист бумаги, я начал записывать факты не в порядке их поступления, а так, как они выстраивались логически.

В квартире Шкута, в третьем ящике кухонного стола, я наткнулся на открытую коробку с чешскими стаканами, украшенными изображениями старинных автомобилей. Их было пять, одно гнездо пустовало. Запершись в туалете, я переписал для памяти названия моделей: “крайслер” 1926 года, “шевроле” 1930-го, “мерседес-бенц” 1934-го, “рено” 1928-го и “бебе-пежо” 1912-го.

В ответ на мой вопрос эксперт НТО Леня Гужонкин сообщил, что на стакане с отпечатками пальцев Байдакова изображен “форд-Т” 1908 года. Тот самый, которого не хватало для комплекта на кухне у Шкута.

Шкут свел дочь Лехи-маленького с Байдаковым, предложив ему за фиктивный брак с последующим разменом тридцать тысяч.

Но примерно в это же время Черкизов пообещал Лехе, что его дочь получит квартиру бесплатно, причем двухкомнатную.

У Байдакова двухкомнатная квартира. Шкут – человек Черкизова.

Или я чего-то не понимаю, или по всему выходит, что Викентий Федорович Черкизов сам организовал собственную смерть.

13

– Кто бы мог подумать, – Дыскин плюхнулся на свой стул, нашарил в кармане мятую пачку сигарет, закурил, пустив струю дыма в потолок, и оглядел меня с заметным уважением. – Ну, поздравляю...

– С чем? – спросил я.

– Он еще кокетничает! – вскричал Дыскин. – С наводчиком, с чем же еще! Быстренько проведи со мной семинар, как это у тебя получилось.

Я молчал. Остаток ночи после ухода Черкизова я больше не ложился, проведя его наедине с кофе и своими мыслями. Кофе было чашек пять или шесть, чего не скажешь о мыслях. Мыслей, как я ни пытался их умножить, было всего две: очень мало шансов на то, что с помощью моих умствований, основанных на приватных сведениях от весьма сомнительного близнеца покойника, удастся убедить упертого на своем Валиулина, и совсем никаких шансов сдвинуть с места железобетонную Степаниду.

– Не скромничай, не скромничай, – нетерпеливо подбадривал меня Дыскин. – Колись, как на духу.

И я вдруг вспомнил. Как это он сказал тогда? Тот, кто наводит, если у него есть хоть капля мозгов, дома ворованного держать не станет. Мне немного было известно про человека по фамилии Шкут, но считать его полным болваном оснований нет никаких. Все эти дурацкие дубленки, брошки, видеомагнитофоны в количестве... И наконец, список. Список уж ни в какие ворота не лезет! Список – это, знаете ли, из дурного водевиля.

– Шкут не наводчик, – сказал я.

– Что?! – Дыскин выпрямился на стуле и вылупил на меня глаза.

– Не ори. – Я оглянулся на дверь, и он тоже автоматически посмотрел туда же. – Нам его подставляют.

– Кто? – спросил он на три тона ниже, и я увидел, как загорелись его маленькие глазки.

Мне стало окончательно ясно, что если я где и найду понимание, так это здесь. Я рассказал ему все. Все, кроме вкладышей к сберегательным книжкам. Вкладыши были моей наполеоновской гвардией.

Дыскин слушал молча, не перебивая. И я в конце даже засомневался, уловил ли он ход моих рассуждений. Когда я умолк, он пожевал губами и произнес непонятно, глядя куда-то сквозь меня:

– Тише, мыши, кот на крыше...

Я решил не реагировать, а еще немного подождать, не скажет ли он чего-нибудь более определенного. И он сказал:

– Если мы не можем пока найти убийцу Черкизова, давай поищем убийцу кота.

– Какого кота? – не понял я.

– Рыжего такого котика. Который жил у Байдакова.

– А при чем здесь кот?

Дыскин покачал головой, глядя на меня с сожалением.

– Байдаков был в завязке целый месяц и развязывать не собирался, так? А если ты прав и его планомерно подставляли под мокрое, то надо было заставить его развязать. И не просто развязать – а надраться как зюзя, до беспамятства. Тот, кто все это придумал, должен был хорошо знать Байдакова. Он рассчитал, что, если удавить любимого Витькиного кота, тот наверняка слетит с катушек. И еще он должен был знать, что, когда Витька пьет по-черному, он на утро ни черта не помнит. Так что первым грохнули котика – с него и надо начать.

Ай да Валечка, ай да сукин сын! Все он уловил и даже, кажется, больше того!

Дыскин решительно поднялся и ткнул пальцем в телефонный аппарат:

– Звони своему другу Панькину, проси у него пару лопаток, – почесал в затылке и прибавил: – Много чего у меня в жизни бывало, но эксгумация кота – первый раз.

Рыжий был завернут в наволочку. На наволочку налипли комья сырой глины. Дыскин отложил лопату, присел на корточки и принялся разгребать их руками. Вокруг стояли несколько мальчишек, которые показали нам могилу кота, и Панькин, не только лопатами нас снабдивший, но и пожелавший присутствовать при процедуре.

Наконец тело было извлечено, и Дыскин довольно бесцеремонно вытряс его из импровизированного савана. Рыжий умер в борьбе – оскалив зубы и выпустив когти. Вероятно, чтобы поймать, его накрыли рыболовной сетью, в которой он основательно запутался. А потом, уже поверх сети, накинули на шею удавку из толстого двойного провода с хлорвиниловым покрытием, задушив животное с редкостной жестокостью.

– Вот живодеры, – пробормотал Панькин. Дыскин задумчиво потрогал пальцем длинный конец провода, потеребил зачем-то краешек сети и поднял глаза на мальчишек.

– Кто из вас его первый увидел?

– Я, вроде... – Один из мальчишек, толстый, веснушчатый, сглотнул и переступил с ноги на ногу. На кота он старался не смотреть.