Приданое для Царевны-лягушки - Васина Нина Степановна - Страница 34

– Обидно? – удивился Платон.

– Идея была хороша. Финансирование проведено грамотно, но живем ведь среди дураков, Платон Матвеевич! Самую изящную идею запорят грубыми ошибками. И среди этих чяусов-скаусов тоже за советские годы европейское чутье вымерло. Не умеют себя вести! Прокололся ваш протеже.

– Минуточку, – Платон сложил перед собой ладони, соединив подушечки пальцев, – вы хотите сказать, что я деньгами Богуслава со товарищи провел финансирование президентской кампании Литвы, чтобы поставить на эту должность купленного литовского летчика-героя? И можете это доказать?

– Доказать? Зачем это мне? Я вычислил ваш почерк, я знаю, что идея была ваша. Мне достаточно одной уверенности. Мы не в суде.

– Любопытный у вас на мою тему сюжет получается. Какую роль в нем играют племянники?

– Проходных статистов, – уверенно заявил Птах. – Они мне интересны ровно настолько, насколько могут потрепать одним только присутствием рядом ваши нежные нервы. Видите? Я откровенен. Теперь ваша очередь.

– Отвык я от очередей!.. – осторожно потянулся Платон, закинув руки за голову. – У меня в ходе нашей беседы возникло такое предположение, что Богуслав, говоря о завещании на сыновей, имел в виду семейные деньги. Так, парочка фирм, парочка клубов. А вы раздули из этого возню на уровне отношений с мафией. Чего вы добиваетесь?

– Семейные денежки или мафиозные, мне один хрен, – Птах отсел от потягивающегося Платона подальше. – В нужный момент вы сами выведете меня на нужных людей. А может, Платон Матвеевич, вы мне просто черканете вот тут, в блокнотике, номера счетиков и наименования банков, а? Не надо всех, парочка-тройка... Наизусть помните? У вас ведь, как у бухгалтеров, должна быть отменная память.

– Что вы, Николай Батькович, – Платон укоризненно покачал головой, – это же будет самое настоящее оскорбление взяткой офицера при исполнении. Да и с памятью у меня после болезни проблемы. Давайте лучше поговорим о женщинах.

– О женщинах? – разочарованно спросил Птах.

– Ну да. Об Авроре, к примеру. О домработнице.

– Хотите разговаривать о домработнице? Ну что ж... Не замужем, не состояла, не привлекалась. Последнее место работы – администратор московского фитнес-клуба.

– Она ненормальная, – уверенно заявил Платон. – Зачем администратору фитнес-клуба идти ко мне в домработницы?

– Вопрос понял, – по-деловому отреагировал Птах. – Выясним. Хотите, я с ней поговорю? Прямо сейчас.

– Сейчас не выйдет. Она пьяная, лежит в кухне на полу, пристегнутая к батарее наручниками.

– Фу! – укоризненно заметил Птах.

– Да, я такой! – Платон встал.

Они прошли в кухню. Авроры не было ни на полу, ни под столом, ни на диване. Поблескивая, висели на трубе у батареи застегнутые наручники.

Решив хоть как-то употребить присутствие Птаха себе на пользу, Платон решил выяснить, какие неприятности грозят его племянникам в связи с несанкционированным захоронением Богуслава.

– Да хрен с вами, Омоловы, – отмахнулся Птах, брезгливо скривив сочный рот. – Вы не обо мне беспокойтесь. О братве пусть племянники подумают. Братва не поймет – никого не пригласили на такое торжественное мероприятие.

– Я еще хотел сказать... Пропавшая личинка богомола...

– Знаю, – кивнул Птах. – Сперли вещественное доказательство.

– Это не я.

– Знаю. И с большим интересом прослежу, что из этого получится. – Птах решительно направился к выходу.

– А что из этого должно получиться? – догнал его Платон. – Хотите привлечь племянников к ответственности?

Задрав голову, Коля Птах весело посмотрел в лицо Платону:

– Зря вы тогда в моем кабинете не просмотрели материал по богомолам более внимательно. Зря. Передайте вашему садовнику, что через три-четыре месяца детки вырастут и войдут в стадию половой зрелости. При условии, конечно, правильного и обильного питания, – уточнил он, ткнув в живот Платону пальцем. – Самки, кстати, могут вырастать до семи сантиметров в длину! Самцы поменьше.

– И что? – не понял Платон. – Эти насекомые все равно долго не живут. Если я правильно запомнил, к зиме умирают. Месяца через три-четыре.

– Платон Матвеевич! – воскликнул Птах, в странном азарте блестя глазами. – Эти три месяца они плодятся! Вы у нас кто? Бухгалтер? Ну так посчитайте! В оотеке может быть до трехсот яиц. Это триста маленьких богомольчиков. А самка склеивает не одну оотеку. Выходит в среднем по тысяче потомков. От одной самки! А сколько у вас самок вывелось в оранжерее, знаете? Хоть кто-нибудь знает?

– Ерунда все это, – пробормотал пораженный Платон. Его воображение напрочь отказывалось равномерно расселить в оранжерее тысячу насекомых, по семь сантиметров каждое.

Они услышали шум в коридоре и вышли. Федор тащил из ванной мокрую Аврору, кое-как обернутую махровой простыней.

– Что опять?! – простонал Платон.

– Ничего, Тони, – племянник изображал бодрую улыбку, пока Аврора пинала его ступней в лодыжку. – Жрать охота. Решил напомнить кошелке о ее обязанностях. Представь, она валяется в твоем жакузи, кофе хлебает и курит ментол. Вот, попросил вежливо приготовить нам завтрак, а она сопротивляется.

– А действительно, почему бы нам всем не позавтракать? – потер ладошки Птах. – Вы, Федор Богуславович, отпустите дамочку, она оденется и сразу же приготовит омлет, так ведь?

Нервно подергиваясь, Аврора сердито простучала босыми пятками в кухню.

Через полчаса все собрались там за столом. Платон с изумлением разглядывал огромный омлет на сковороде. Восхищенно крякнув, Птах встал и бесцеремонно залез в холодильник.

– Чего рыскаете? – любезно поинтересовалась Аврора.

– Спасибо, уже нашел! – Птах открыл пакетик с тертым сыром и посыпал омлет.

– А я люблю с оливками, – намекнула Илиса.

Теперь Платон встал, достал банку оливок и выложил их на омлет. – Не возражаете? – он показал баночку с маринованными улитками.

Никто не возражал. И между оливками на тертом сыре удобно расположились скользкие тушки улиток.

– А я когда был маленький... – мечтательно заметил Веня, – почему-то ел омлет со сладким.

Аврора резко дернулась, вставая из-за стола. С грохотом упала табуретка. Женщина, спеша, как на пожар, подняла сиденье дивана, достала литровую банку. И только когда открытая крышка звякнула, упав на стол, когда ложкой были выужены на блюдо ягоды, все поняли, что в банке был вишневый компот. Аврора не успокоилась, пока не достала все вишни, потрясла их в небольшом дуршлаге, чтобы стекли, и быстро рассыпала по омлету, который теперь больше напоминал странно украшенный торт.

– Так, Венечка? – спросила она, облизывая руку, с которой капал красный сок. – Чего уставились? – она резко сменила тон, осмотрев остолбеневших присутствующих. – Каждый добавляет, чего любит!

– Ну, если каждый... – Федор встал и полез в холодильник.

Через три минуты вся лепота на омлете была засыпана рубленой розовой ветчиной.

– Ох, граждане!.. – только и смог восторженно вымолвить Птах.

Концентрированный компот разлили по бокалам. Федор добавил в свой водки. Платон – холодной минералки, Веня и Илиса – шампанского, Птах – кубинского рома, а Аврора выпила, не разбавляя.

– С косточками было бы вкусней, – заметила она, вставая, чтобы убрать со стола.

Женщина подошла к раковине, сначала сполоснула банку, потом капнула на губку немного моющего средства и засунула ее в банку, тщательно натирая стекло изнутри.

Не в силах отвести глаз от ее руки, Платон вдруг отметил, как легко, без напряжения кисть Авроры вошла в отверстие, и от этого ему почему-то стало муторно и страшно. Наручники... Все еще висят на трубе. Естественно, с такой узкой кистью Аврора стащила браслет. Смутное воспоминание, забытое ощущение – когда-то он уже восторгался узкой рукой, легко, без напряжения проникавшей в горлышки банок, ему знаком этот изгиб у косточки, этот изогнутый мизинец!

Раздался звонкий хлопок.

– Тони! – крикнул Вениамин.