Черная богиня - Вронский Константин - Страница 42

Глава 22

МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА

…– Мой Мин-Осирис был очень похож на твоего друга, – прошептала Сикиника, неотрывно глядя на Павла и не видя его при этом.

Перед взором царицы-богини открывались совсем другие сцены.

…Когда Сикиника встретила Мин-Осириса, по мероитским меркам ей было девятнадцать зим. Это была удивительная девушка, ставшая в древнем городе чудес величайшим чудом. Ее отец царь Рамфис умер полгода назад; о матери Сикиника ничего не знала, а от Домбоно, уже в те времена бывшего верховным жрецом Мерое, правдивого ответа было не добиться. Сикиника взошла на трон, именно ее, а не брата Раненсета, провозгласили царицей-богиней, она жила под маской из золотой пудры и алмазных теней на лице, воспитанная Домбоно скорее как ожившая статуя, а не человек, не ведавшая ничего, кроме своей божественности.

И тут появился Мин-Осирис. Они лишь взглянули с Сикиникой друг на друга и уже не смогли отвести глаз. Сквозь завесу длинных ресниц Сикиника созерцала благородный облик юноши, его гладкую бронзовую кожу. На его широких плечах покоилось драгоценное ожерелье с медальоном, покрытым многоцветной эмалью. Мин-Осирис осторожно подошел к девушке:

– Богиня, твоя красота сияет ярче солнца в зените, сильнее луны и звезд в синеве ночного летнего неба, – и он протянул пораженной Сикинике золотую сандалию, унесенную когда-то орлом. – Эта туфелька – знак…

«Ешкин кот, экая Золушка по-мероитски…» – пронеслось в голове у внимательно слушавшего рассказ царицы Савельева.

… Их свадебное торжество сопровождалось всеобщим народным ликованием, но молодожены его даже не заметили, так им хотелось скрыться от всего мира и видеть лишь друг друга.

Но едва только погасли праздничные костры, завяли венки и были сброшены роскошные одежды, темные тучи начали сгущаться на горизонте Мерое. Наибольшую угрозу представляли Тааб-Горус, воспитатель ее неуравновешенного братца Раненсета, и недорвавшийся до власти принц.

Уже появился на свет Мин-Ра, получивший традиционное звание «сына Солнца», уже прошло десять зим с его рождения, когда Сикиника стала свидетельницей страшного разговора…

По огромной зале с золотыми колоннами прогуливались Тааб и Раненсет. Мужчины подошли к большой бронзовой двери, за которой притаилась в тот момент Сикиника. Она была страшно недовольна и совершенно не хотела появляться перед братом, не внушавшим ей никаких симпатий.

– Я не могу больше ждать, – пожаловался Раненсет своему наставнику.

Тааб-Горус укоризненно покачал головой.

– Мне кажется, что время еще не пришло, Раненсет. Народ расстроится, если погибнет твоя сестра или кто-нибудь из ее семьи.

– Народ! Народ! Достаточно того, что кто-то думает за этот самый народ, – с нескрываемым сарказмом отозвался принц. – Народ – это животное, и если ты знаешь, как с ним обходиться, погонять его можно куда угодно. А Сикиника и ее муж думают только о любви. Чем же не время-то?

– Любовь может иссякнуть, – задумчиво отозвался Тааб. – Может, просто достаточно отдалить от твоей сестры супруга? Устранить его?

Глаза Раненсета опасно сверкнули.

– Моя царственная маленькая сестричка слишком прекрасна, – промолвил он. – Когда Мин-Осирис будет мертв, ей придется избрать нового супруга. Какая царица захочет прожить всю жизнь в одиночестве?

Тааб молчал. Замысел воспитанника был ему ясен: он собирался избавиться от Мин-Осириса, а затем в полном соответствии с заветом черных фараонов взять в жены сестру-царицу и завоевать престол.

– Ты прав, – наконец произнес старик. – Но к чему такая спешка? Дай ей время пресытиться своим любимчиком.

– Хватит того, что подрастает наследник! Нет, Тааб, надо сделать все прямо сейчас, без промедления! Могу ли я рассчитывать на тебя?

Тааб-Горус молчал. А затем темные губы разомкнулись, и старик произнес:

– Мин-Осирис часто охотится и даже берет на охоту маленького сына, о, Раненсет.

Не сказав больше ни слова, Раненсет слегка поклонился своему наставнику и скрылся за колоннами. С усмешкой прислушивался Тааб к шороху его сандалий, раздававшемуся в темноте.

С тех пор Сикиника чувствовала себя неспокойно. А вот Мин-Осирис был весел и доволен жизнью. Как же! Ведь он опять собирался на охоту!

– Я бы хотела, чтобы ты не ехал на охоту сегодня, возлюбленный мой, – взмолилась царица-богиня. – Останься со мной…

Мин-Осирис рассмеялся и заключил царицу в объятия.

– Не тревожься, моя нежная лань, со мной ничего не случится. Я и Мин-Ра возьму с собой: нечего воспитывать из него боязливое дитя.

– Я боюсь за вас! – выкрикнула Сикиника. Нежно, но настойчиво высвободился Мин-Осирис из ее объятий. В дверях возникла внушительная фигура Домбоно.

– Я поеду с мальчиком, богиня, – спокойно произнес верховный жрец.

Сикиника подбежала к нему и заломила руки.

– Домбоно, обещаешь мне охранять царя? Я умираю от страха.

– Пойдем, Домбоно, – хладнокровно промолвил царственный супруг. – Я хочу поскорее вернуться, чтобы успокоить богиню.

Ужас охватил Сикинику, сдавил горло, руки бессильно повисли. Она поняла, что не увидит своего мужа больше никогда. Это было окончательно и неизбежно…

– А дальше ты все знаешь – Домбоно рассказывал тебе финал этой истории, – грустно прошептала Сикиника.

– Но почему ты не казнила этого гнусного Тааба и Раненсета? – возмущенно воскликнул Савельев.

Сикиника поглядела на него заплаканными глазами:

– Но у меня нет доказательств. Правда, я ничего не забыла. И я обязательно отомщу. Рано или поздно.

– Как бы совсем поздно не оказалось, – проворчал Савельев по-русски.

– Вот как все это было, – прошептала Сикиника. – А теперь появился твой друг, такой похожий на моего Осириса. И я вновь почувствовала себя женщиной.

– Но Ника… – едва слышно прошептал Павел.

– Да! Я ненавижу ее!

– А он любит, – Савельев чувствовал себя самым несчастным человеком на свете. – Я боюсь. Вы погубите друг друга, Сикиника.

– Смерть от любви? Единственно достойная царицы!

– Неужели ты хочешь уничтожить Мерое?

– Я прикажу убить Домбоно, Раненсета, Тааба, а его сделаю своим верховным жрецом! – с пугающей невозмутимостью ответила она. – Он выучит наш язык, ты ведь смог, сможет и он, и мы будем счастливы. Мы будем самыми счастливыми людьми во всей звездной Вселенной. Я… я люблю его, – еле слышно призналась она. – Я люблю его… я люблю его…

Павел потерянно молчал. «Мне нечего сказать ей. Любое слово было бы самым форменным убийством. Она ищет себя и обязательно найдет: богиню Мерое…»

– Не убивай Мерое ради смертной любви, богиня, – прошептал Савельев и заглянул в глаза царице. – Единственная сказка на земле должна выжить…

Взгляд богини вновь был холоден.

«Она вернулась, – догадался Павел, и сердце радостно защемило. – Ну, что ж, слава богу! Ее душа вернулась в золотой панцирь тела земной богини».

– Присматривай за Мин-Ра как следует! – внезапно приказала царица Сикиника. – Ему многое предстоит сделать для своего народа. Ведь он – сын Солнца…

…Эта ночь никогда не кончится. Она наполнена страшными откровениями и предательскими шорохами. Павел проснулся как от толчка. Вот, что это? Чьи-то шаги? И Савельев осторожно выглянул в коридор. С факелом в руках куда-то шел верховный жрец. И Павел решился на немыслимое: он пошел следом.

Маленькая дверца. Сквозь щель пробивается свет. Войти или не войти? Савельев, чуть дыша, замер. И практически потерял сознание от ужаса, когда услышал голос Домбоно:

– Входите, вы ж все равно пришли. Савельев, покаянно понурив голову, вошел.

– Сам знаю, что подглядывать постыдно и нехорошо, но…

Он огляделся. Простая комната, без каких-либо золотых изысков. Глиняные таблички на полках, свитки папируса, древние манускрипты, золотые маски. А на столе… знаменитая раскрашенная головка прекрасной Нефертити!

– Что это? – ахнул Павел.

– А то вы не знаете? – насмешливо протянул Домбоно. – Нефертити, жена фараона Эхнатона. Его Солнце.