Черная богиня - Вронский Константин - Страница 43

Павел ничего не понимал. Но почему, почему жителя Мерое, пускай и верховного жреца, интересует жившая дико давно царица египетская? И ведь раскрашенная головка ее была найдена в закрытой мастерской скульптора Тутмоса из Амарны немецким археологом Людвигом Борхардтом…

– Все верно, – словно прочитал мысли Савельева Домбоно. – Тутмос сделал не одну копию. Одна волей судьбы оказалась в Мерое.

– Но вам-то она зачем? – продолжал недоумевать Павел.

Внезапно Домбоно встал из-за стола, подошел к Савельеву и с силой толкнул его.

– А не много ли вы на себя берете? К чему этот допрос?

От удара пуговица на воротничке рубашки Павла отскочила, и амулет Сигрид – серебряное солнце – выскользнул на свободу. Домбоно пристально смотрел на него. «Словно завороженный», – мелькнуло в голове у Савельева.

– Впрочем… Слушайте, – и верховный жрец кивнул Павлу на стул. – Что вас удивляет в этой головке, ведь вы увлекаетесь древностью, так скажите?

– У головы… – неуверенно начал Павел. – У головы только один глаз. Левый отсутствует.

– Да? – вздернул бровь Домбоно. – Так почему же вас удивляет то, что не удивило ни одного из ваших археологов?

– Да, – пробормотал Савельев. – Они решили, что скульптор Тутмос в спешке покинул свою мастерскую, оставив голову на столе незаконченной.

– Ага, все пять копий, – рассмеялся Домбоно. – А копий было пять. Слушайте…

Павел не мог, не имел права не записать его рассказ.

– Всмотрись внимательнее, чужак с амулетом Солнца. Голова Нефертити, вылепленная Тутмосом, говорит людям о том, что можно увидеть лишь половину картины, проводя разграничение между физической и духовной стороной жизни.

И верховный жрец напомнил Павлу о скульптурном изображении Эхнатона, которому тоже недостает одного глаза; он тоже может видеть лишь половину картины. Правда, у него-то, в отличие от Нефертити, отсутствует правый глаз.

Неудивительно, что головка Нефертити заинтересовала меройского жреца. Ведь он же медик! Савельев тоже сразу вспомнил, глядя на скульптуру, что женский мозг в большей степени контролирует левое полушарие, которое отвечает за слова, чувства и эмоции, в то время как у мужчин доминирует правое полушарие, определяющее предрасположенность мужчин к механике и технике.

– Пропавшие или принципиально отсутствующие глаза на скульптурах Эхнатона и Нефертити, очевидно, говорят нам о том, что человек представляет собой сразу тело и душу – Ка, но увидеть можно только одну половину, физическую сторону его сущности, – Домбоно внимательно глянул на Савельева: понимает ли, проникся ли красотой откровения.

Он проникся. А еще сразу вспомнил и египетские, и мероитские барельефы с профильным глазом у персонажей древней истории. Он изображается неправильно как полный глаз, в то время как в действительности человеческий глаз, если смотреть на него в профиль, должен выглядеть лишь как половина глаза. Эта кажущаяся художественная наивность заставила археологов поверить в то, что будто бы египтяне и мероиты не могли реалистично изображать человеческий профиль в двух измерениях, хотя они прекрасно справлялись с этим простым художественным приемом, когда высекали из камня колоссальные трехмерные изображения своих богов и фараонов. Особенно черных фараонов…

– Неужели же вы поверите в то, что наши древние предки не могли изобразить простой глаз на многочисленных рисунках и барельефах, несмотря на 3000 лет практики?

Павел покачал головой – все еще недоверчиво. И тут Домбоно встал из-за стола и бросил ему папирус, на котором была изображена… схема строения мозга и зрительной системы.

– Этому рисунку больше двух тысяч лет, – небрежно пояснил он. – Выполнен местными жрецами-лекарями.

«Он мог бы прооперировать остеому, – мелькнуло в голове у Павла. – Но почему же не решился?» Вслух Павел спросил совсем другое:

– Тогда почему же на многих древних рисунках человеческие фигуры изображены с двумя левыми руками, вместо одной левой и одной правой?

Домбоно улыбнулся. Улыбка превосходства. Улыбка посвященного во что-то далекое и удивительно тайное…

– Вы видели античные статуи? Античные римские статуи, изображающие лошадь и воина, принимают различные позы в зависимости от художественного замысла. Лошадь с приподнятой левой ногой указывает на то, что всадник пал в битве. Поднятая правая нога говорит о том, что в битве погибла лошадь. Лошадь, поднявшаяся на дыбы, означает, что и лошадь и всадник погибли в сражении. Все не случайно, чужеземец… Их двурукие рисунки таким же образом несут в себе некую дополнительную информацию, например, о том, что на картине изображен человек, который жив. Две левые руки по такой схеме означают, что в отличие от равновесия души и тела, существующего в период земного бытия, изображенный человек «весь душа» и, следовательно, в момент создания портрета он был физически мертв. – И Домбоно произнес странную фразу: – Нефертити при жизни была вся душой, как и наша нынешняя властительница…

И Павел все-таки решился:

– Вы могли прооперировать остеому, Домбоно? Скажите, ведь вы могли?

Домбоно развел руками в жреческом одеянии:

– Тогда, чужеземец, у всех вас не было бы шанса на спасение. Но – да, я мог…

– …Ну, и зачем ты вздумал записывать байки этого чертового Домбоно? – нахмурился Брет Филиппс, застав рано утром невесть откуда вернувшегося Савельева за странным занятием.

Павел оторвался от своих записей и улыбнулся.

– А кто ж меня знает! Может, потому что я разыскал ответ на загадку мероитки Нефертити…

Глава 23

ВСЕ ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ

«Мой милый, милый Павел! Если ты все-таки читаешь эти строчки, значит, все, произошло оно, неизбежное. То, чего я безумно боюсь, то, что навсегда разлучит нас с тобой. Но все равно, постарайся не сильно переживать из-за моей смерти. Пожалуйста… Врачи с самого начала были бессильны, не они писали скрижали моей судьбы. Ее вообще писали не в этом мире. Но что бы ты ни думал, мы снова встретимся. Скоро, поверь мне!

Не думай обо мне плохо. Хоть я, величайшая преступница, покидаю тебя. А еще не думай о том, что я сейчас пишу тебе. Просто прими как должное все, что произошло. Ты еще встретишься со мной. И будущее – твое будущее – ответит на все твои вопросы. Оно… наше будущее предопределено.

И еще одна просьба – не открывай, пожалуйста, второе мое письмо, не читай его пока что. Подожди немного.

Я оставляю тебе мой талисман, мое солнце. Носи его, пожалуйста, и в один из дней он обязательно спасет тебе жизнь.

И, пожалуйста, не забывай меня!

Твоя Санька».

В который уж раз подряд Павел перечитывал это письмо. С болью, горечью… Но уже спокойно. Именно Мерое даровала ему это удивительное спокойствие.

…Встреча в операционной была последней встречей Алексея Холодова с царицей-богиней. Больше он ее уже не видел, в больнице Сикиника не появлялась, не задавала никаких вопросов, не вызывала русского врача к себе. Да Алексей и не хотел видеть царицу. Узнав о гибели Ларина, он считал ее вероломной, гнусной обманщицей, неспособной сдержать данное слово. И как ни пытался Павел объяснить ему хоть что-то, Холодов ничего не желал слушать. Связующим звеном между больничной палатой и царским дворцом стал Домбоно. В последнее время он ходил мрачнее тучи. Алексей считал, что выздоровление мальчика стало для верховного жреца чем-то вроде личного оскорбления. И опять же ошибался.

Лучше всех понимал Домбоно Савельев. Он видел, что жрец переживает. Ведь эпоха тайного правителя Мерое подходила к концу. Но что-то мучило его еще. Понять бы… Их беседы и встречи становились все более продолжительными.

В тот день Савельев находился вместе с Домбоно на террасе храма. Внизу на тесных улочках толкался народ, пробирался между перегородившими проход телегами. «Надо же, – ухмыльнулся Павел, – „пробки“, как в Питере». На полях по склонам гор работали крестьяне. Постройка новой лестницы к храму бойко продвигалась вперед. И это несмотря на все страдания строителей, таскавших огромные каменные плиты.