Повесть о доме Тайра - Монах Юкинага - Страница 67

67

«Так и есть! О нежное сердце! Значит, в думах о государе она выбрала эту мелодию из многих других!» Волнение охватило душу Накакуни, он вытащил из-за пояса флейту, дунул в нее, а потом тихонько постучал в дверь, и струны тотчас умолкли.

— Отворите! Это я, Накакуни, посланец из дворца! — громко возгласил Накакуни, но никто ему не ответил. Лишь спустя какое-то время во дворе послышались шаги. Обрадованный, Накакуни ждал, и вот заскрипел засов, ворота чуть приоткрылись, и какая-то юная миловидная женщина, просунув голову в щелку, сказала: «Вы, наверное, ошиблись. Не такой у нас дом, чтобы к нам пожаловал посланец из дворца!»

«Насилу дождался я ответа, и обидно будет, если она снова запрет ворота!» — подумал про себя Накакуни и, с силой распахнув створки, вошел во двор. Поднявшись на помост у закрытых дверей хижины, он сказал:

— Зачем ты скрываешься в этом убогом жилище? Государь пребывает из-за тебя в глубокой тоске, похоже, что сама жизнь его того и гляди угаснет. Не думай, что я обманываю тебя. Я привез письмо от него! — С этими словами он достал и подал письмо государя. Женщина, хозяйка хижины, приняла письмо и передала госпоже Кого. Та развернула — и в самом деле то было письмо государя. Кого тотчас же написала ответ, завязала утлы письма и велела женщине передать его Накакуни вместе с подарком — женской одеждой. Накакуни перекинул одежду через плечо и сказал:

~ Будь на моем месте другой посланник, он не стал бы, пожалуй, еще о чем-то тебя просить, но вспомни, как часто, в прошлом, когда ты во дворце играла на цитре, меня, Накакуни, приглашали сопровождать твои струны флейтой. Как же ты позабыла про эту мою службу? Обидно и горько вернуться, так и не услыхав от тебя ни слова!

И госпожа Кого, рассудив, наверно, что слова его справедливы, соизволила сама обратиться к нему с речами:

— Ты, верно, тоже слыхал об ужасных угрозах Правителя-инока. В страхе перед ним бежала я из дворца, все это время ютилась здесь и ни разу не играла на цитре. Но вечно оставаться здесь мне нельзя. Завтра я уеду еще дальше, в горы Оохара, и вот здешняя хозяйка, грустя о предстоящей разлуке, упросила меня сыграть что-нибудь на прощание, уверяя, что настала глубокая ночь и никто меня не услышит... И вспомнилось мне былое, и так жаль стало прошлого, что достала я заветную мою цитру, и по звукам ее ты легко меня отыскал! — так говорила она, и слезы лились рекой. Прослезился и Накакуни.

— Итак, ты собралась завтра уехать в Оохару? — спустя немного сказал он. — Стало быть, ты решила принять постриг... И во сне об этом не помышляй! Подумай, какое горе постигнет государя, если ты станешь монашкой! — так на все лады уговаривал он Кого; а потом, крепко-накрепко наказав сопровождавшим его слуге и конюшему не смыкая глаз сторожить хижину, вскочил на коня и возвратился во дворец. А ночь меж тем стала уже светлеть.

«Государь, наверное, удалялся в опочивальню... Кто бы смог доложить обо мне?» — размышлял Накакуни. Он привязал коня, повесил полученную в дар одежду на ширмы с изображенном скачущих коней, что стоят в галерее, а сам направился к Южному павильону. Оказалось, что государь все еще оставался там. Он читал вслух стихи:

О дикие гуси, посланцы далекого юга!Вы осенью снова вернетесь в родные края.Но вести заветной от вас не услышит подругаО том, как в разлуке тоскую на севере я.Встает на востоке и, ночью по небу кочуя,На западе светит порой предрассветной луна.Сегодня луне о разлуке поведать хочу я,Но вздохам любви безучастно внимает она.[461]

Накакуни приблизился быстрым шагом и подал письмо — ответ госпожи Кого. Государь несказанно обрадовался.

— Приведи же ее немедля, сегодня же ночью! — сказал он.

И хоть страшился Накакуни гнева Правителя-инока, но разве посмел бы он ослушаться приказания самого государя?! Он раздобыл погонщиков, пажей, прекрасную карету — все как положено, — поехал в Сагу, и хотя Кого твердила: «Во дворец не поеду!» — он всячески ее успокоил, усадил в карету и вернулся вместе с ней во дворец. Государь спрятал Кого в укромном месте и призывал ее к себе каждую ночь. Со временем родилась у нее маленькая принцесса — дочь, ставшая впоследствии госпожой Бомон-но Нёин[462].

Неизвестно, как и откуда, но Правитель-инок узнал о возвращении Кого.

— Слухи, будто Кого исчезла, — наглая ложь! — сказал он. И схватили Кого, насильно постригли и прогнали прочь из дворца.

Госпожа Кого и сама желала когда-то принять постриг, но теперь ее силой принудили стать монахиней, хотя от роду ей было всего лишь двадцать три года. Она поселилась в окрестностях Саги, против воли сменив яркий наряд на черное рубище схимницы. Вот из-за таких-то поступков Правителя-инока и страдал жестоко государь Такакура, оттого-то он в конце концов и скончался — говорили в народе.

А на государя-инока несчастья сыпались одно за другим. В минувшие годы Эйман умер его старший сын, прежний император Нидзё. В седьмую луну 2-го года Ангэн скончался внук — прежний император Рокудзё. Государыня Кэнсюнмонъин, та, с которой, указывая на звезды Ткачиху и Волопаса, обменялись они нерушимой клятвой:

Так быть вместе, чтоб нам в небесах птиц четой неразлучной летать, так быть вместе, чтоб нам на земле раздвоенною веткою расти![463] — уязвленная осенним туманом, исчезла как роса поутру. С тех пор миновали годы, но казалось, он разлучился с ней только вчера, и слезы скорби все еще не иссякли. Тем временем в пятую луну 4-го года Дзисё убили его сына принца Мотихито. Теперь же, когда в Довершение всех бед не стало и последнего сына, прежнего императора Такакуры, — его опоры и в нынешней и в грядущей жизни, — горю государя-отца не было предела; и некому было поведать об этом горе, и без конца лились слезы.

Теперь в полной мере постиг он чувства советника Асацуны Оэ, когда тот, схоронив сына Сумиакиру, начертал своей прославленной кистью:

Из бедствий наихудшего страшней[464] — Для старца пережить своих детей.Нет на земле плачевнее конца, Чем юноше — не пережить отца...

Погруженный в глубокую скорбь, государь-инок громко неустанно читал святую Лотосовую сутру, непрерывно исполнял все обряды вероучения Сингон. Государь-инок облачился в траур, и вслед за ним все придворные тоже сменили яркие одеяния на траурные одежды. Мрак и печаль поселились в его дворце.

5. Круговая грамота

Вот сколь жестокие дела творил Правитель-инок! Но все же сам, наверное, убоялся своих деяний, потому что решил утешить государя-инока и прислал к нему свою дочь, рожденную от старшей жрицы храма Ицукусимы. Ей исполнилось восемнадцать лет, и она была дивно хороша. В услужение к ней назначили множество знатных дам; множество знатных вельмож и царедворцев состояли в ее свите, так что поезд ее точь-в-точь походил на свадебную процессию законной супруги государя. А меж тем не прошло еще и двадцати семи дней со дня кончины прежнего императора Такакуры, и люди украдкой шептались, что не следовало бы затевать свадьбу в такую пору!

Тем временем разнесся слух, что в краю Синано, в местности Кисо, объявился отпрыск рода Минамото по имени Ёсинака. Отец его, Ёсиката, пал от руки Гэнды-лиходея[465] из Камакуры в шестнадцатый день восьмой луны 2-го года Кюдзю. В то время Ёсинаке было всего два года. Мать, обливаясь слезами, с ребенком на руках бежала в Синано, пришла к Тюдзо Канэтоо, владетелю Кисо, и взмолилась:

вернуться

461

«О дикие гуси, посланцы далекого юга!..» — стихотворение на китайском языке поэта Асацуны Оэ (886—957) (Антологии «Хонтё-мондзуй» и «Вакан-роэйсю»).

вернуться

462

Бомон-но Нёин (собств. имя — Норико) была назначена названой матерью (воспитательницей) малолетнего императора Цутимикадо (годы правления — 1199—1210). Почетный титул Бомон-но Нёин был ей присвоен в 1206 г.

вернуться

463

«..чтоб нам на земле //раздвоенною веткою расти!» — Цитата из поэмы Бо Цзюйи «Вечная печаль» (пер. Л. Эйдлина).

вернуться

464

«Из бедствий наихудшего страшней...» — стихотворение на китайском языке поэта Асацуны Оэ (Антология «Хонтё-мондзуй»)

вернуться

465

Отец его, Ёсиката, пал от руки Гэнды-лиходея... — Гэнда-лиходей (яп. Аку-Гэнда) — старший сын и наследник Ёситомо Мина-мото, старший брат Ёритомо, будущего диктатора Японии. Прозвище Лиходей получил за убийство Ёсикаты, родного дяди, в 1155 г. Во время смуты годов Хэйдзи Гэнда был схвачен и казнен.