Заговорщица - Зевако Мишель - Страница 99

— Вы отказываетесь?

— Да, я отказываюсь выступать пособником убийцы, — твердо ответил Пардальян.

Жак Клеман был поражен. Он провел рукой по лбу и пробормотал:

— Проклятье! Проклятье!

В этот момент у гостиницы появился взволнованный Крийон. Увидев Пардальяна и его собеседника, он бросился к ним.

— Вы знаете этого преподобного отца? — спросил капитан у шевалье.

— Знаю, — сказал Пардальян.

— Слава Богу, — облегченно вздохнул Крийон и повернулся к Клеману. — Отец мой, вы нужны в замке. Духовник короля уехал, а королеве-матери очень плохо. Она просила привести исповедника, и как можно скорей. Пойдемте со мной, святой отец! Воистину, сам Господь послал вас!

Жак Клеман схватил Пардальяна за рукав и прошептал:

— Слышите? Господь послал меня!

И монах бросился вслед за Крийоном.

— Действительно, это судьба! — проговорил Пардальян, как завороженный глядя на удаляющегося монаха.

Жак Клеман вместе с Крийоном вошел в замок, и их сразу проводили в покои королевы-матери, на первом этаже.

Как ни странно, никого, похоже, не волновала тяжелая болезнь Екатерины Медичи. А она, между тем, была на краю могилы; недаром же ей понадобился исповедник. Уже неделю старая королева не вставала с постели, и никто о ней толком не заботился. Даже лакеи и служанки выполняли свои обязанности кое-как. Екатерина Медичи угасала среди всеобщего и полного равнодушия. Один только Руджьери остался ей верен до конца.

Эта женщина, которая властвовала над Францией и держала в своих руках судьбы всего христианского мира, теперь умирала, но никто даже не вспоминал о ней… С ней уходила в небытие целая эпоха. Ее сын, любимый, обожаемый Генрих, всегда с трудом терпел матушку. При дворе было принято обращаться с королевой, как с посторонней, которой давно следует уйти, но которая почему-то задерживается и никак не желает прощаться. Милосерднее других оказался храбрый Крийон: он позаботился об исповеднике для королевы.

Жака Клемана поразило, что, несмотря на болезнь старой женщины, наверху, в верхних этажах замка, болтали о пустяках, смеялись и развлекались придворные.

Крийон пригласил его в комнату перед спальней. И тут Жак Клеман спросил:

— Где он?

— Кто? — удивился Крийон.

— Король…

— Вы не поняли, отец мой. Я вас позвал к королеве-матери. Ей очень плохо…

— А где же король? — настаивал монах.

— В Амбуазском замке.

— Но разве он не вернулся нынче ночью? — с надеждой спросил Жак Клеман.

— Да нет. Однако же я попрошу вас пройти к королеве.

Жак Клеман с трудом сдержал возглас разочарования. Но Крийон уже распахнул дверь в спальню, и монаху пришлось войти. Капитан удалился…

Королева лежала в затемненной комнате, всеми забытая и заброшенная. Хотя на улице было светло, шторы плотно закрывали окна, а на каминной полке горели свечи. Их неверный свет не мог полностью рассеять темноту, и мрак выползал из каждого угла спальни.

Монах пригляделся и увидел лежащую на кровати старую, морщинистую, бледную женщину; ее глаза ярко блестели и притягивали взор вошедшего, ибо лицо было неподвижным и полумертвым, а этот блеск завораживал. Казалось, королева смотрит уже не на реальный, а на загробный мир.

Жак Клеман твердил себе:

— Королева умирает! Екатерина Медичи умирает! И я, сын Алисы де Люс, присутствую при ее агонии.

Королева пошевелилась, и Жак Клеман очнулся от грез.

Екатерина сделала тонкой слабой рукой движение, приглашающее Жака Клемана подойти поближе. Она прошептала:

— Подойдите, отец мой, подойдите…

Он медленными шагами подошел к изголовью кровати. Екатерина пристально взглянула на него и с трудом выговорила:

— Я вас не знаю. Вы — не королевский духовник…

— Нет, мадам, — ответил Жак Клеман. — Духовник уехал. Я случайно оказался рядом с замком, и господин де Крийон пригласил меня, чтобы принять вашу исповедь.

— Тем лучше… — прошептала Екатерина.

Видимо, ее больше устраивал безвестный монах, чем придворный капеллан.

— Да… тем лучше… — с дрожью в голосе повторил Жак Клеман.

— Мой сын… — прошептала умирающая. — Где Генрих?.. Где мой сын?

— Его Величество в Амбуазе, мадам.

Королева закрыла глаза и замолчала. Из-под прикрытых век выкатились две слезинки и медленно сбежали по морщинистым щекам.

— Значит, я его больше не увижу? Я умираю, а сына со мной нет… Страшная смерть… Сынок, дорогой, обожаемый сынок… я умираю, а тебя нет рядом…

Потом она заговорила — быстро, лихорадочно и неразборчиво. Монах склонился над королевой, но уловил лишь какие-то обрывки фраз да имена, много имен:

— Диана Французская… Монтгомери… нет, неправда… а Колиньи… нет, не хочу… Моревер, слушай, Моревер…

Жак Клеман жадно прислушивался. Он ждал, что королева произнесет еще одно имя, но так и не дождался. Внезапно Екатерина широко раскрыла глаза; в них промелькнула тревога.

— Я что-то говорила? — спросила она.

— Ничего, мадам, я жду, чтобы Ваше Величество соблаговолили сообщить мне тайны вашей души, дабы я мог вознести их к трону великого судьи, который карает и прощает…

Старая королева с трудом приподнялась на подушках и посмотрела на исповедника.

— Отец мой, я раскаиваюсь в моих грехах, простит ли меня Господь?

— Если вы сознаетесь в содеянном…

— Тогда слушайте, отец мой…

Монах вновь склонился над Екатериной, ловя каждое ее слово. Королева задыхалась, пальцы ее конвульсивно теребили и перебирали одеяло, и эти движения свидетельствовали о близости конца.

— Я признаюсь… признаюсь… — чуть слышно прошептала она. — Я убила или приказала убить несколько десятков человек… они мешали мне… среди них — сеньоры и горожане, бедные и богатые… я не гнушалась никакими средствами: топор и петля, яд и кинжал… Конечно, этих смертей могло бы и не быть, но я действовала во благо государства…

— Дальше, мадам, — произнес монах, — это не столь тяжкий грех…

Екатерина обрадованно вздохнула и продолжала:

— Монтгомери убил моего супруга, короля Генриха II… Признаюсь, тот удар копья вовсе не был случайным…

— Король, супруг ваш, унижал и оскорблял вас. Конечно, грех тяжкий, но понять вас можно. Дальше, мадам…

Глаза Екатерины блеснули.

— Жанна д'Альбре умерла от странной лихорадки, прямо в Лувре, во время празднеств… признаюсь, лихорадка не поразила бы королеву Наваррскую, если бы она не получила от меня в подарок некую шкатулку, в которой хранила перчатки…

— Дальше, мадам, — отозвался монах.

— Мой сын, мой сын Карл, возможно, прожил бы дольше… но мне так хотелось видеть на троне Генриха…

Произнеся имя Генриха, королева всхлипнула.

— Колиньи… — чуть слышно продолжала Екатерина. — Колиньи, а вокруг него сотни, нет, тысячи людей! Их убили по моему приказу… но я хотела спасти нашу Церковь!

— Дальше! — приказал монах.

— Все, клянусь Богом, это все! Пощадите, отец мой! Отпустите грехи умирающей, иначе я умру проклятой!

— Умри, умри, проклятой! — вскричал Жак Клеман. — Умри у меня на глазах. Умри без отпущения грехов! Ты попадешь в ад и будешь вечно терпеть страшные муки!

— Пощадите, отец мой! Пощадите! — простонала старая королева.

— Будь проклята навеки! Ты забыла самое страшное, самое тяжкое из твоих преступлений!

— Кто ты? Кто ты? — прохрипела королева. — Кто послал тебя? Души мертвых?

— Ты еще не все знаешь! Твой любимый сын Генрих умрет! Умрет от моей руки! Умрет без покаяния, как и ты! И будет проклят навечно!

Жуткий крик сорвался с губ умирающей. Она попыталась приподняться, чтобы наброситься на монаха и задушить его… Но сил уже не было, и она вновь откинулась на подушки.

— Ты спрашиваешь, кто послал меня? — загремел голос Жака Клемана. — Я пришел от имени одной из твоих жертв!.. Ты уничтожила ее, разбила ей сердце, обрекла на муки! Вспомни, вспомни Алису де Люс! Ты спрашиваешь, кто я? — Монах откинул капюшон рясы. — Я имею право отказать тебе в отпущении грехов, я имею право проклясть тебя именем Бога Живого, я имею право отправить тебя в ад! Екатерина Медичи, я пришел восстановить справедливость! Я пришел отомстить за мать! Я, Жак Клеман, сын Алисы де Люс!