Андреевское братство - Звягинцев Василий Дмитриевич - Страница 152

– Так куда все-таки ехать? – вмешался я в их спор. – Налево, направо?

– Где мы сейчас?

– Налево – Яузский бульвар, направо – Устьинский мост...

– На мост, через Замоскворечье и к Арбату. Попробуем еще кое-что сделать. Рано отчаиваться. Наступление, наступление и еще раз наступление. Если удержим инициативу, то победим. Пусть хоть одна боевая группа выполнит свою задачу, и остальные воодушевляться. А помирать, так с музыкой...

... Надо признать, взял себя в руки Станислав, он же, как выяснилось, Сидней, так же быстро, как до этого сорвался. Глухими купеческими и мещанскими переулками Замоскворечья, где обывателям было, кажется все равно, что там происходит в центре, мы добрались до Крамского моста, с него выехали на Остроженку.

Здесь было почти тихо, только со стороны храма Христа Спасителя изредка постреливала малокалиберная пушка. Наверное с броневика или танка.

Дорогой мои пассажиры обсуждали положение, в котором мы оказались. Станислав все еще не оставлял надежды, что случившееся на Лубянке – только неприятный эпизод. Что все еще можно изменить.

– Предположим, Агранов, Самсонов, Вацетис действительно нас предали. Перешли на сторону Троцкого и Муралова вчера-сегодня или даже с самого начал вели двойную игру. Но есть и другие. Нам обещали поддержку конвойная дивизия, бронедивизион, Ходынский полк, кавалеристы... Они должны были выступить одновременно с нами... Если выжидают, надо их заставить. Любой ценой. И есть еще наши два батальона. Слышишь, – он указал пальцем в сторону едва угадывающегося вдали храма, – бой продолжается. Там до Кремля тоже недалеко. Дождемся утра – посмотрим еще. А пока есть у меня одно дело...

Во дворе приземистого двухэтажного особняка толпились люди, горело несколько костров, перед воротами попыхивали моторами грузовики, в кузовах которых виднелись треноги пулеметов.

Здешние бойцы мало чем отличались от тех, что я видел на Лубянке. Одетые в штатское и форму, примерно так же вооруженные, только настроение их показалось мне не слишком боевым. Курили, перекусывали, грели над огнем руки, переговаривались хриплыми голосами.

Пока Станислав искал старшего, мы с Людмилой потолкались между кострами, прислушались к темам разговоров.

О неудаче штурм Лубянки здесь уже знали, но в основном по слухам, которые имеют свойство распространяться непонятным образом и с немыслимой скоростью. По моим часам с момента начала боя прошло лишь сорок пять минут.

Задачей этого подразделения – батальоном я бы его не назвал – было пробиться к Боровицким воротам и штурмовать их по общему сигналу. Сигнала не последовало, и передовые отряды вели сейчас вялую перестрелку с силами прикрытия «троцкистов», окопавшихся за оградой Александровского сада.

– С утра надо ехать по заводам, поднимать рабочих, раздавать оружие...

– Каких там рабочих, деревня одна на заводах, настоящих за войну повыбивало...

– Глупо было, что войск не дождались, пока войска на улицы не вышли все без толку...

– Точно, как в Питере в семнадцатом...

– Х.... городите. В Москве в ноябре семнадцатого все войска против нас были, и юнкера тоже, а за неделю разделались...

– То семнадцатый, а то сейчас, ты одно с другим не равняй. Теперь ни вождей, ни лозунгов...

– Красные курсанты если по Кремлю ударят, за час все решится.

– Они ударят, только вот по ком, в чем вопрос.

– Брешут все, никогда армия против Троцкого не пойдет, и станут нас с вами завтра на фонарях вешать...

– Не болтай, чего не знаешь, армия не за Троцким, а за Фрунзе пойдет, а он за нас...

– Ты как хочешь, Михалыч, а я бы сейчас винтовку в кусты, и тишком-тишком домой. Хлопнут нас или те, или другие, а кто мальцов наших кормить будет?..

Обрывки этих и им подобных разговоров я слышал, перемещаясь по двору и стараясь не привлекать к себе внимания.

Пахло вокруг густо, так, что горло перехватывало. В замкнутом квадрате стен и каких-то амбаров неподвижно висела парфюмерная композиция из дыма сырых дров, махорки, дегтя и колесной мази, которыми здесь смазывают сапоги, несвежих портянок, развешанных перед кострами на палочках для просушки, переполненным отхожим местом и просто мочой, обильно стоящей лужами вдоль стен... Людмила держалась за моим правым плечом как привязанная.

– Что-то непохоже это на лагерь победоносной армии, – тихо сказал я ей. – Или надо немедленно и их вести в бой, или к утру половина разбежится. По опыту знаю – волонтерам для начала нужна хоть маленькая победа, а главное – постоянная и настойчивая агитация, иначе они задумываться начинают...

– Будто я не понимаю. Сейчас Станислав вернется, посмотрим...

– Не мое, конечно, дело, но, может, его лучше вправду Сиднеем называть? Вроде как поддержку Запада символизировать...

– Да какая разница? Сейчас не слова и не имена решают, а пушки. И ты бы лучше не выведывал, кто да что. Я же не добиваюсь, как тебя правильно звать. Игорь, так Игорь...

– А мне как-то Ванда больше, чем Людмила нравится...

Она как-то странно хмыкнула.

– Ну, если и это знаешь... Может, и сам признаешься, кто же ты есть? Вдруг до утра не доживем, хоть знать буду, с кем судьба свела...

– Доживем, куда денемся? Я вообще, по методу того мужика, считаю, что пора винтовку в кусты, и искать место, где отсидеться и сообразить, что дальше делать. А если так интересно, могу сказать – имя у меня настоящее, национальность – русский, хотя отдаленные какие-то поляки у меня в роду тоже были, а по натуре авантюрист, как вы все тут. Ты, может быть, себя новой Мариной Мнишек вообразила?

В углу двора, рядом с крыльцом черного хода, между двумя кустами пышной, наверное, по весне сирени, а сейчас голыми, мокрыми и жалкими, оказалась почему-то незанятая скамейка на чугунных лапах. На нее мы и присели.

– Ты говорил, у тебя коньяк есть? Дай, – попросила женщина.

Я протянул ей плоскую серебряную фляжку, подаренную Шульгиным. Пока еще полную до пробки за всю ночь не довелось причаститься.

Отпили. Я глоток, она гораздо больше.

– Какая из меня Мнишек? Я за идею воюю. Лет десять уже. Войны начинаются и кончаются. Люди приходят и уходят, а я воюю и воюю. Втянулась...