Андреевское братство - Звягинцев Василий Дмитриевич - Страница 153

– Что же за идея такая? – искренне удивился я.

– Великопольша от моря и до моря. Начинали – Польши вообще не было, кусок немецкий, кусок австрийский, кусок русский. Потом независимая Речь Посполита возникла, через двести лет как Феникс. А все равно неполная. Опять кусок под Литвой, кусок под немцами, почти треть у красных с белыми...

– А сколько тебе нужно?

– Вся с Вильно, с Гданьском, с Карпатами...

– С Одессой, и с Киевом, и с Крымом, – добавил я. – А зачем?

Что удивительно, в голосе ее не было национального фанатизма, скорее грусть и усталость.

– А зачем вам, русским, и то, и другое, и третье, и Сибирь, и Камчатка?

– Мне незачем. Я бы обошелся.

– Ты – может быть. А вы все – завоевываете, завоевываете, остановиться не можете. Теперь еще Интернационал придумали, чтобы дальше завоевывать...

Я подумал, что этот мир испытывает такие же проблемы, как наш. Если мы избежали крупных мировых конфликтов между «приличными» державами, так в полном объеме получили бесконечную череду локальных войн как раз на этноплеменном уровне. Рано или поздно почти каждое этническое образование воображало, что без собственной территории, армии, парламента и прочих глупостей – жизнь не в жизнь. И начиналось. Причем в итоге они теряли до половины населения и те жалкие блага цивилизации, которые имели до этого, а кое-как выбравшись из кровавой каши начинали зализывать раны и в равно степени проклинать своих вождей и более сильных соседей.

– Русские, кстати, я к этим русским (что совершеннейшая правда) и не слишком принадлежу, никогда ничего не завоевывали. В общепринятом смысле. Они, по возможности, убегали от своей центральной власти, а она за ними гналась. Вот и добежали до всех наличных океанов, кроме Атлантического пожалуй... И никого по дороге особенно и не трогали, в отличие от вас, так сказать, европейцев... – Я постарался вложить в голос возможную степень иронии, потому что знал дальнейшую судьбу Польши, хотя бы и в моем мире.

Она не успела мне возразить или, наоборот, согласиться. По лестнице сбежал Станислав в сопровождении еще двоих человек, выглядевших куда более воинственно, чем толпящиеся во дворе инсургенты.

– Все, сейчас начинаем двигаться, – сообщил он нам.

А те люди стали командовать с выраженным прибалтийским акцентом, строить бойцов в колонну, оглашать боевой приказ.

– Это кто еще? – поинтересовался я.

– Те, кто нужно. Представители Латышской дивизии. Они только что привели целый укомплектованный полк. Через час подойдут остальные два. Вот тогда и ударим. Возможно, перелом наступает. Утром все станет ясно. Должны восстать Алешинские казармы, а в них стоит почти две дивизии, набранные из крестьян с Тамбовщины и Ярославщины. Они-то не забыли и не простили Троцкому и Тухачевскому 1918 и 1920 годы...

Можно представить, что здесь начнется, если и в самом деле на улицы выйдет несколько дивизий с той и с другой стороны и разгорятся ожесточенные уличные бои... Однако меня больше интересовало ближайшее будущее.

– Сейчас мы прогуляемся не слишком далеко. Этих, – он пренебрежительно махнул рукой за плечо, – отправим на передовые позиции, а с надежными латышами нанесем дружеский визит кое-кому...

... Во главе двух хорошо вооруженных рот полного штатного состава мы двигались в сторону Поварской улицы. Успокоивший меня и даже повеселевший Станислав рассказывал нечто, вроде бы совершенно не относящееся к происходящему. Впрямую не относящееся, а косвенно, конечно, да. В частности, он произнес довольно примечательную фразу:

– Правильные вещи обычно случаются в неправильное время. А другие правильные вещи вообще не случаются. Этот дефект исправляют историки. В данном случае – мы!

– А что это значит? – не совсем понял я. В этом мире я вообще многое понимал не совсем так, как имели в виду мои собеседники.

– Только то, что подобную акцию следовало бы провести лет на пять раньше. Когда большевики сидели в Кремле и готовились избавиться от Деникина. Если бы мы свергли их тогда, мир был бы избавлен от множества бедствий.

– И что помешало? Вы же были союзники Деникина... И если располагали такими возможностями и не реализовали их...

– Имперское мышление. Знаете, что это такое? Слишком многие власть имущие считали, что после гибели трех великих континентальных империй, своими руками восстанавливать одну из них, да еще наиболее опасную для мирового равновесия – по меньшей мере неразумно. А с победившими, но истощенными войной и лишенными интеллектуального и военного потенциала большевиками договориться будет гораздо проще. Это была ошибка. Теперь мы имеем чрезмерно активную Югороссию и еще более непредсказуемую Советскую Россию, которая выполняет более чем странную роль...

– И что теперь, если все удастся, – интервенция?

Он посмотрел на меня подозрительно, будто я выведывал у него военные тайны, а не поддерживал им же начатый теоретический разговор.

– Да господи, плевал я на ваши секреты, – пришлось мне сказать, что, кстати было правдой. – У меня одна мечта, в отличие от вас, – уехать подальше с приличной суммой в бумажнике, а еще лучше с чековой книжкой на солидный банк, и творите, что заблагорассудится. «Есть острова, далекие, как сон, и нежные, как тихий голос альта – Майорка, Минорка, Родос, Мальта...» Поняли, к чему это я?

– Не похожи вы на человека, способного жить в таком захолустье, – вмешалась в разговор Людмила.

– А на кого же я похож? Уж во всяком случае, не на того, кто готов класть голову за бессмысленные абстракции вроде величия империи или чего-то там от моря до моря... Скажите лучше, куда мы сейчас-то направляемся?

– Теперь можно и сказать. Сейчас нападем на посольство Югороссии, устроим там хо-ороший погром, вряд ли сумеем удержать массы революционных бойцов от пролетарского гнева в адрес кровопийц и золотопогонников, что скорее всего повлечет за собой врангелевский ультиматум, наподобие предъявленного Австро-Венгрией Сербии в четырнадцатом году...

– Казус белли, короче говоря. Много стрельбы и трупов, случайно найденные в посольстве секретные документы, подтверждающие все, что угодно, демарш Югороссии, оскорбительно грубый ответ «нового» советского правительства, вторжение белых дивизий... Красиво придумано, – я говорил, не скрывая иронии, потому что мне стала понятной игра обеих сторон. Такая «тонкая» операция – вообще верх макиавеллизма.