Мастер силы - Жвалевский Андрей Валентинович - Страница 41

— Ну как, — спросил Емельян Павлович у “близнецов”, — что узнали?

— Всё в порядке, — ответил Сергей Сергеич, — прогнозы оправдались.

— Он сильнее, — сказал Николай Николаевич, — но у вас лучше подготовка.

— И штаб, — добавил от себя Леденцов.

Минич и Романов одинаково — губами и бровями — изобразили неуверенность.

— Ваших помощников, — сказал подполковник, — придётся не задействовать. Это может заметно осложнить ситуацию.

— И жене вашей, — попросил Романов, — тоже ничего не говорите о точной дате. А ещё лучше соврите. Вы ведь не хотите, чтобы по ней или по вашей дочери ударило рикошетом?

— Кстати, — Леденцов вспомнил телефонный разговор, — а мои способности… или, скажем, свойства “компенсатора” передаются по наследству?

— Нет, — сказал Николай Николаевич, — это всегда внезапная комбинация генов. Если других вопросов нет, давайте приступим к тренировке.

“Опять, — незримо вздохнул Емельян Павлович. — Слава богу, скоро всё это закончится”.

— Александр, — спросил Минич, — вы готовы поучаствовать?

Саня резво замотал головой, в зубах у него был зажат уже кусок копчёной колбасы.

— Тогда начнём с повторения теории. Напоминаю: ваша цель — не соперник, а его оружие. Вы должны его уничтожить.

— Но так, — подхватил Романов, — чтобы и ваше оружие было уничтожено в тот же миг…

Леденцов почувствовал себя в кинотеатре с системой Dolby Surround — слова лились в уши то слева, то справа.

Слова накатывались, как морской прибой, а на песке сознания оставался улов.

Нужно было не победить. И не проиграть. Нужна была акция по уничтожению световых мечей и тяжёлых щитов. Следовало довести себя и соперника до той точки кипения, когда каждый удар кажется последним, когда не думаешь о сбережении сил — только о силе удара. И тогда, в яркой вспышке, тень боя будет выжжена дотла.

— А что потом? — перебил Леденцов кого-то из говорящих. — Когда я и он… выгорим? Когда сгинут все эти “топоры” и “отбойники”?

— Не беспокойтесь, — сказал Минич, — свято место пусто не останется.

Романов промолчал.

И тут Емельян Павлович сообразил, что эти двое всё-таки разные. В глазах Сергея Сергеевича горела живая надежда на приключение, во взгляде Романова — уверенность в благополучном исходе.

— Николай Николаевич, — спросил Леденцов, — а вы Сергея Сергеевича намного старше?

— Раз в пять, — ответил Николай Николаевич.

24

— Ну и куда мы лезем? — Катенька понимала, что следует немедленно вмешаться и вытащить ребёнка из лужи, но сил уже не было.

Плюмбум, который мог бы пресечь Юлькино хулиганство, третий день кашлял, и его оставили дома.

Юлька остановилась у самой кромки воды и испытующе посмотрела на маму. Она уже знала, что перегнуть палку нельзя — мама уведёт с улицы и отправит в детскую “подумать о своём поведении”. Но и лужу следовало изучить, она так и манила плюхнуться в самую середину. По маминому лицу ничего разобрать было нельзя, и Юля уточнила:

— Моно?

— Нельзя.

— А чиво?

Это был тестовый вопрос. Если мама ответит “А ничего!”, значит, нарываться не стоит. Если “Надо так!”, то можно немного повыпендриваться. А уж если начнёт честно объяснять — все, гуляй сколько хочешь, мама сегодня добрая.

— Надо так! — сказала Катенька.

— А где папа? — спросила Юлька, заранее зная ответ.

— В командировке. У него завтра важная встреча. А через день он должен вернуться. Подожди немного.

На этом активный словарный запас девочки закончился, и она решила повторить любимый вопрос.

— А чиво?

— Ой, зайка, — мама применила неожиданный ответ, — пойдём домой, а? Я сегодня такая уставшая.

Юлька бросила последний взгляд на призывное зеркало лужи и протянула ладошку.

Катенька приготовилась к марш-броску мимо старушек у входа. Обычно они устраивали громкое обсуждение непутёвых молодых матерей (Кати), которые морозят ребёнка (Юльку). Морозят — то есть выпускают в погожий майский день на улицу без шапочки.

Но сегодня бабушки были заняты обсуждением новостей. Катенька воспользовалась этим и, пробормотав короткое “Здрассте”, отбуксировала Юльку в подъезд. Осталось только закрыть дверь, но название города, долетевшее от скамейки, заставило замереть на пороге.

Речь шла о том чёртовом городе, из которого её муж вернулся осунувшимся и потухшим — и в который он снова улетел снимать с себя проклятие своего дара.

— …так я ж тоже смотрела, Климовна! Там пожар был страшный, натри дома, а погорел всего один человек.

— И дом был всего один, и человека два.

— Не путай! Это снаружи кто-то помер. А в доме угорел один только.

— А остальных чего, вытащили? — вступила старушка, которая пропустила новости и теперь жадно утоляла информационный голод.

— Да в том-то и дело, что никто никого не вытаскивал! Все сами выскочили, причём ещё до пожара!

— Тьфу, нечистый! А который снаружи, он что, внутрь полез?

— Ты, Марковна, слушай, не перебивай. Он рядом стоял. А потом в обморок — бряк. И помер.

Катенька влетела в квартиру, прижимая к себе Юльку, как последнюю надежду. “Телефон! — бормотала она. — Почему я не взяла мобильник, дура!” Впервые Катенька бросила дочку в прихожей нераздетой. И впервые помчалась по любимому ламинату в обуви.

На экране телефона горела отметка неотвеченного вызова. Звонил муж.

— Вот видишь, — сказала себе Катя, — все хорошо! Он звонил! Это не он упал в обморок и помер.

Ей пришлось трижды глубоко вздохнуть, прежде чем пальцы стали попадать в кнопки. Трубку поднял Николай Николаевич.

— Не волнуйтесь, Екатерина Владимировна, — сказал он, и сразу захотелось волноваться ещё больше, — с вашим мужем всё в порядке. У него просто упадок сил.

— Позовите его!

— Он спит. Все хорошо.

— Вы меня обманули! Вы говорили, что это завтра!

— Простите. Нам пришлось. Но теперь все позади.

— Дайте ему трубку!

— Обещаю: как только он проснётся, он сразу вас наберёт.

Катенька замолчала. Она не могла объяснить этому очень тупому человеку, что ей нужно, очень нужно, жизненно необходимо услышать голос мужа.

— Я его не чувствую, — сказала она наконец. — Он не умер, правда?

— Жив-здоров. А не чувствуете вы его потому, что Емельян Павлович больше не мастер силы. И не мастер сглаза. Всё закончилось. Он просто ваш муж. Вы же этого хотели?

— Да. Только пусть он мне позвонит. Обязательно!

— Через час. Максимум полтора.

Разговор зашёл в тупик. Можно было бросать трубку, но Катенька задала ещё один вопрос:

— А тот… второй…

— Гринев? В соседней палате. Он тоже освободился.

Катя дала отбой, закусила губу и завыла. Сзади в неё ткнулся её бедный нераздетый ребёнок. Юлька обхватила маму за бедро и стала помогать — тоненько, безутешно. Катя обернулась к дочке, подхватила её на руки, и ещё добрых полчаса они сидели и плакали.

А потом позвонил Леденцов. Голос у него был слабый, но уверенный.

— Всё кончилось, Солнышко. Всё кончилось.