Росас - Эмар Густав - Страница 44

— Мы подъезжаем, дорогой Мигель, через десять минут мы будем там, прелестная Аврора вблизи тебя, а Эрмоса одна со вчерашнего дня, но я не жалуюсь, нет! Мужайся же, друг мой, умоляю тебя! О, только бы кончилась скорее эта ужасная жизнь! Будут наши друзья завтра здесь, как ты думаешь?

— Да, так предполагалось, атака может быть начата послезавтра, вот почему я и требовал так настоятельно, чтобы

отъезд состоялся сегодня же ночью. Я знаю себя: если бы Аврора была здесь, я бы наполовину менее стоил, так я дрожал бы за нее во время сражения.

— Увы! Эрмоса отказывается уехать.

— Эрмоса мужественнее Авроры, у нее более твердый характер, никакая человеческая сила не могла бы помешать ей разделить твою участь. Ты остаешься здесь и она здесь; она — твоя тень.

— Нет, она — мой свет, моя жизнь! — страстно вскричал дон Луис.

— Вот мы и приехали! — сказал дон Мигель.

Выехав вперед, он приказал Тонильо поставить карету у противоположной стены дома, как только дамы выйдут из нее.

Окна дачи в Лос-Оливос были совершенно темны, тишина нарушалась только шумом ветра в вершинах деревьев.

Но едва карета остановилась, дверь открылась и на пороге появились Эрмоса и Лиза, между тем как старый Хосе с беспокойством выглядывал в низкое окно.

Мадам Барроль вышла сильно ослабевшая, почти лишившаяся чувств, но Эрмосой все было приготовлено для приема гостей, и скоро бедная больная немного собралась с силами.

На даче была освещена только одна комната, спальня молодой вдовы, окно которой выходило в маленький двор дома, остальные комнаты были темны.

Донья Аврора была бледна и взволнована; сердце ее трепетало, но она почти забывала о самой себе и думала только о своей матери и любимом ею человеке, которого она оставляла в страшной опасности.

Дон Мигель вышел, обменялся несколькими словами с Тонильо и затем опять вернулся.

— Теперь около десяти часов, — произнес он, — нам надо сесть у окон столовой и следить за сигналом со шлюпки, которая не замедлит приехать. Лиза останется здесь, чтобы принести мне зажженную свечу, как только я прикажу. Ты слышишь, Лиза?

— Да, да, сеньор! — отвечала она живо.

— Пойдемте, матушка, — сказал дон Мигель, беря мадам Барроль под руку, — идите и вы помогать нам наблюдать за рекой.

— Да, пойдем, сын мой, — отвечала гордая портенья. — Вот чего со мной никогда не случалось!

— Чего же матушка? — спросила у нее с беспокойством Аврора.

— Того, чтобы я хоть на один миг принуждена была стать федералисткой, употребляя свои глаза на шпионство в темноте, никогда я не думала, что настанет день, когда я вынуждена буду уезжать так, подобно преступнице.

— Да, но не более чем через восемь дней вы вернетесь сюда при солнечном свете в вашей карете, сеньора.

— Восемь! Как! Неужели нужно столько времени, чтобы прогнать всех этих негодяев из Буэнос-Айреса?

— Нет, сеньора, но вы останетесь в Монтевидео до тех пор, пока мы все не приедем за вами! — мягко сказал дон Луис.

— И этот день будет днем падения Росаса! — прибавил дон Мигель.

По мере того как время проходило, сильное беспокойство начинало овладевать всеми.

— Они немного опоздали! — проговорила дрожащим голосом Эрмоса.

— Противный ветер, вероятно, задержал их! — отвечал дон Мигель, старавшийся найти предлог, объясняющий опоздание шлюпки.

— Там! Я вижу ее там! — вскричала вдруг молодая вдова, указав рукой на реку.

— Это они? — спросила дрожа Аврора у дона Мигеля. Молодой человек, открыв окно, убедился в том, что свет

был виден действительно на реке, и затем позвал Лизу.

Сердца всех начали усиленно биться.

Горничная принесла свечу.

Дон Мигель, сделав условленный сигнал, повернулся к своим друзьям.

— Идем! — сказал он.

Донья Аврора была очень бледна. Мадам Барроль спокойна и уверенна. Молодой человек, выйдя из дому, остановился.

— Чего мы ждем, — спросил дон Луис, подавший руку донье Авроре, тогда как дон Мигель вел мадам Барроль.

— Вот чего! — ответил дон Мигель, указывая на тень, поднимавшуюся по холму.

Оставив руку мадам Барроль, он сделал несколько шагов вперед.

— Есть кто-нибудь, Тонильо? — спросил он.

— Никого, сеньор.

— На каком расстоянии?

— Около четырехсот метров с каждой стороны.

— С берега видно шлюпку?

— Теперь, да, сеньор, так как она пристала к песку; вода очень высока, можно садиться, не замочив ног.

— Хорошо, ты все помнишь?

— Да, сеньор.

— Отведи тотчас же мою лошадь к белой скале, в трех четвертях лье отсюда, иди в воде по пояс, чтобы быть совершенно скрытым скалой. Через два часа я буду там, но, для большей предосторожности, садись на лошадь и жди меня.

— Хорошо, сеньор.

Все начали беспокоиться, но дон Мигель успокоил их одним словом. Затем они спустились с холма, а Тонильо направился выполнять приказания хозяина бегом.

Свежий ночной воздух, казалось, начал возвращать силы больной, шаги которой стали увереннее и походка спокойнее, она шла, опираясь на руку своего будущего зятя.

Донья Аврора и дон Луис шли впереди.

Донья Эрмоса и Лиза, ее маленькая камеристка, храбро завершали шествие.

Через несколько минут они были на берегу реки.

Шлюпку, качавшуюся на воде, держали два рослых матроса, нарочно соскочивших для этого на землю.

Заметив дам, французский офицер сошел на берег и галантно подошел к ним, чтобы помочь им сесть.

Странное зрелище представляли эти люди, собравшиеся здесь, среди ночи на этом пустынном берегу перед лодкой, которая должна была помочь им бежать из их отечества, может быть, — увы! — навсегда.

Мадам Барроль простилась, проговорив только:

— До скорого свидания, Эрмоса!

Но донья Аврора, нежное и любящее создание, почувствовав, что мужество оставило ее, разразилась слезами.

Они с Эрмосой плакали в объятиях друг у друга, не будучи в состоянии расстаться.

— Идем же! — сурово вскричал дон Мигель, чувствуя, что сердце у него разрывается на части.

Он силой разнял обеих женщин, поднял на руки донью Аврору и посадил ее в шлюпку возле мадам Барроль, которая села рядом с французским офицером, затем сам сел в шлюпку.

Все обменялись последним печальным «прости», и затем по приказу офицера шлюпка отчалила и, повернув на юг, поплыла вдоль берега, без тех предосторожностей, с которыми она четвертью часа раньше приближалась к нему.

Донья Эрмоса, дон Луис и юная камеристка провожали взглядом шлюпку до тех пор, пока она не скрылась в ночной темноте.

Затем донья Эрмоса с задумчивым, но решительным видом положила свою руку на руку дона Луиса, и, не обменявшись ни одним словом, они медленно стали подниматься на холм. Сердца у них разрывались от печали и тревоги.

Едва прошло, однако, десять минут, как среди ночного мрака блеснул свет и раздался гром залпа из мушкетов, выстреливших в том направлении, где исчезла шлюпка. Молодые люди, достигшие в это время вершины холма, вздрогнули от испуга.

— Боже мой, защити их! — вскричала донья Эрмоса, которая шла в полубесчувственном состоянии, поддерживаемая доном Луисом.