Росас - Эмар Густав - Страница 45

ГЛАВА XX. Как донья Эрмоса превратила прожорливого волка в кроткого ягненка

Но донья Эрмоса была женщиной в полном смысле этого слова: она быстро оправилась от пережитого волнения.

— Поспешим, поспешим! — сказала она. Луис понял угрожавшую им опасность — подняв на руки молодую женщину, он бросился вперед.

— Да, — сказал он, — нам нельзя терять ни минуты! Лиза побежала вперед, чтобы открыть дверь.

Почти тотчас же раздался второй залп в том же направлении.

Несмотря на опасность, нависшую над их головой, они остановились и с тревогой обернулись к реке. В этот момент легкий свет блеснул в волнах, и раздался еще залп.

— Боже мой! — вскричала донья Эрмоса.

— Последний залп раздался со шлюпки в ответ на огонь неприятеля! — сказал дон Луис, сжав губы, со смешанным выражением радости и ярости.

— Они без сомнения, ранены, Луис!

— Нет, нет, стрельба ночью очень трудна, но поспешим, нам угрожает еще и другая опасность.

— Другая!

— Идем, умоляю тебя, идем!

Они были уже в нескольких шагах от дачи, когда заметили Хосе, бежавшего навстречу к ним с своей терсеролью, коротким карабином, в одной руке и саблей под мышкой.

— Ах, вот они! — вскричал он, заметив их.

— Хосе!

— Да, сеньора, это я, но вам нельзя здесь оставаться теперь, уходите, ради неба! — сказал он с горестным выражением.

— Вы слышали, Хосе? — спросил дон Луис.

— Да, сеньор, я слышал все, но сеньора не должна…

— Хорошо, хорошо, я иду, мой хороший Хосе, — сказала ему ласково донья Эрмоса.

— Я хотел вас спросить, Хосе — начал дон Луис, когда они вошли в дом, — вы не различили из какого оружия стреляли первые два раза и из какого отвечали?

— Ба! — произнес ветеран с улыбкой, занятый запиранием двери.

— Ну, отвечайте мне, прошу вас!

— Два первых залпа были из терсеролей, а третий из ружей.

— Я так и предполагал.

— Всякий, кто знает огнестрельное оружие, не может ошибиться в этом! — сказал тот пожав плечами.

И, чтобы избежать дальнейших расспросов, он пошел зажечь свечу в той комнате, где спали дон Мигель и дон Луис, когда они проводили ночь на даче.

Когда молодой человек вошел в гостиную, он был испуган бледностью доньи Эрмосы.

Молодая женщина, сидя на стуле и опираясь локтями на стол, закрыла лицо руками и молча плакала.

Дон Луис, уважая ее скорбь, вошел в столовую, открыл окно и стал жадно прислушиваться к шуму извне.

Но он не слыхал ничего тревожного: кругом царила глубокая тишина.

Молодой человек, заперев окно, возвратился в гостиную. Донья Эрмоса сидела в прежнем положении.

— Успокойтесь, дорогая Эрмоса, — сказал он, садясь возле нее, — все кончено. Я уверен, что теперь Мигель смеется, как сумасшедший.

— Но столько выстрелов, мой друг! Невозможно, чтобы кто-нибудь из них не был ранен!

— Наоборот, дорогая моя, невозможно, чтобы пуля из терсероли попала в шлюпку в пятидесяти шагах. Масоркерос заметили ее тень на воде и стреляли наугад.

— Но они следят за всем берегом. Боже мой, как вернется Мигель!

— На рассвете, когда патрули уйдут.

— Тонильо приготовил ему лошадь?

— Да, сеньора, — отвечала Лиза, вошедшая в эту минуту с чашкой чаю для Эрмосы.

Луис встал и снова пошел прислушиваться к окну в столовой: невольно и он почувствовал какое-то смутное беспокойство.

Едва он успел простоять у окна три минуты, как со стороны Бахо послышался легкий шум.

Минуту спустя этот шум стал уже совершенно явственным, и дон Луис узнал в нем звук копыт нескольких лошадей.

Лошади остановились у подошвы холма, звук нескольких голосов достиг чуткого уха молодого человека, и затем лошади, по-видимому, возобновили свой бег.

— Это, наверное, тот патруль, который стрелял, — пробормотал про себя Луис, — без сомнения они остановились у подошвы холма и говорили, вероятно, об этом доме. Они хотят сделать круг и вернуться по верхней дороге. Несчастье! — прибавил он, кусая губы до крови.

Когда он вернулся в гостиную, донья Эрмоса прочла по его глазам, что случилось что-то необычное.

— Говорите, Луис, — произнесла она, — не скрывайте ничего от меня, мой друг, вы знаете, что я храбра и всегда готова к несчастью.

— Несчастье, нет! — отвечал молодой человек, стараясь скрыть от нее правду.

— Что же тогда?

— Может быть… Может быть ничего… ерунда, мой друг, ничего более.

— Нет, вы меня обманываете. Повторяю, хочу это знать!

— Ну, если вы этого требуете, то я вам скажу: вероятно, тот патруль, который стрелял по шлюпке, только что прошел у подошвы холма, вот и все.

— Это все? Хорошо, вы увидите, поняла ли я то, что вы хотели скрыть от меня. Лиза, позови Хосе!

— Зачем? — спросил дон Луис.

— Вы это узнаете.

Старый солдат появился на пороге гостиной.

— Хосе, — сказала донья Эрмоса, — возможно, что на дачу сегодня ночью нагрянут с обыском, поэтому заприте хорошенько двери и приготовьте оружие.

Дон Луис был поражен таким мужеством и таким спокойствием в опасности.

— Это уже сделано, сеньора, — отвечал ветеран, — я могу дать двадцать выстрелов, да имею еще саблю.

— Я — четыре и рапиру! — сказал Луис, внезапно поднимаясь со своего места.

Но еще более внезапно он снова сел.

— Нет, — сказал он, — здесь не будет пролита кровь.

— Как?

— Я говорю, Эрмоса, что моя жизнь не стоит бесполезного сопротивления, которое неизбежно приведет к гибели всех.

— Хосе, делайте то, что я вам приказала! — сказала решительно молодая вдова.

— Эрмоса! — вскричал дон Луис, — умоляю вас во имя нашей любви!

— Луис, — отвечала она с невыразимой нежностью в голосе, — я живу только вами: если вы умрете, милый, то и я умру.

Едва молодая женщина успела произнести последние слова, как на верхней дороге послышался галоп нескольких лошадей.

Дон Луис встал, спокойный и решительный; пройдя через двор, где расхаживал Хосе, он вошел в свою комнату. Скинув свое пальто, он вынул из-за пояса двуствольные пистолеты, осмотрел курки, взял свою шпагу и, вытащив ее из ножен, отнес ее в угол двора.

В этот момент на дворе появилась донья Эрмоса, за нею шла испуганная Лиза.

— Сеньора, — прошептала Лиза, — хотите, я прочту мою молитву?

— Да, дорогая крошка, — отвечала ее госпожа, целуя ее в лоб, — ступай в гостиную и молись, Бог, без сомнения, услышит твою невинную молитву.

Ночь была темна; удушливый воздух предвещал близкое наступление грозы.

Едва донья Эрмоса успела обменяться несколькими словами с доном Луисом и своим старым, верным, слугой, как вблизи дверей послышались голоса и шум шпор и сабель нескольких всадников, соскакивавших со своих лошадей.

Дон Луис и донья Эрмоса вернулись в гостиную, выходившую под навес, и увидели Лизу, которая, скрестив руки, молилась на коленях перед распятием.

Словно для того чтобы ребенок успел закончить свою молитву, в дверь раз двенадцать грубо ударили сабельными рукоятками именно в тот момент, когда Лиза поднялась с колен.

— Вот на чем мы с Хосе порешили, — сказал дон Луис донье Эрмосе, — мы не будем ни отвечать, ни открывать дверей. Если они попытаются взломать дверь, то потратят на это много времени, так как она очень толста и прочна. Если же, наконец, им удастся взломать ее, тогда у нас все-таки будет преимущество, потому что они к тому времени устанут.

Между тем удары в дверь возобновились.

— Взломать дверь! — раздался суровый голос.

Хосе рассмеялся и оперся плечом о косяк двери в гостиной.

— Это невозможно! — отвечало несколько голосов после тщетных усилий исполнить порученное приказание.

— Стреляйте по запору! — проговорил тот же человек, который отдал первое приказание.

Хосе сделал знак дону Луису и донье Эрмосе податься вправо и влево.

Одновременно раздались четыре выстрела из терсеролей — и замок упал к ногам Хосе, спокойно повернувшегося к своей госпоже.