Вождь окасов - Эмар Густав - Страница 80

Жоан почтительно поклонился, вынул из-за пояса кусок от плаща Курумиллы и молча подал его ульмену.

– Кусок от плаща Курумиллы! – вскричал с горячностью Трангуаль Ланек, схватив этот кусок и передавая его Валентину, столь же взволнованному, как и он. – Говори, вестник несчастья, брат мой умер? Какое ужасное известие принес ты? Говори, именем Пиллиана! Скажи мне имена его убийц, чтобы из их костей Трангуаль Ланек сделал воинские свистки.

– Я действительно принес дурные известия; однако ж в ту минуту, когда я оставил Курумиллу и его товарищей, они были в безопасности и не ранены.

Трангуаль Ланек и Валентин перевели дух.

– Курумилла, – продолжал индеец, – отрезал этот кусок от своего плаща и отдал его мне, говоря: «Ступай к моим братьям и покажи им этот кусок; тогда они поверят тебе... перескажи им во всех подробностях, в каком положении мы находимся». Я ушел, сделал двенадцать миль не останавливаясь, и вот я здесь.

По знаку Трангуаля Ланека, Жоан сообщил ему и Валентину все, что мы уже описали. Рассказ его был продолжителен; ульмен и Валентин выслушали его с величайшим вниманием. Когда Жоан кончил, наступило молчание. Трангуаль Ланек и Валентин размышляли о том, что передал им посланный.

Известия действительно были неутешительны: осажденные очевидно находились в критическом положении. Невозможно было, чтобы трое человек, как бы ни были они мужественны, могли долго сопротивляться объединенным усилиям тысячи воинов, озлобленных поражением, которое они понесли от испанцев, и горевших желанием отомстить.

Помощь, которую они могли бы принести друзьям своим, была бы очень невелика и может быть явилась бы слишком поздно. Что делать? Об этом спрашивали себя Валентин и оба индейца и не могли дать себе удовлетворительного ответа. Они видели перед собою одну невозможность ужасную, непреодолимую! Им оставалось только оставить друзей своих в опасности, не стараясь спасти их – об этом они даже и не подумали – или умереть вместе с ними. Что более могли они сделать? Напрасно ломали они себе голову, чтобы разрешить эту неразрешимую проблему. Зло было неотвратимо. Валентин решился первым.

– Хоть бы нам пришлось только умереть с нашими друзьями, – вскричал он, вскочив, – поспешим присоединиться к ним; смерть покажется им приятнее, если мы будем возле них.

– Пойдем! – решительно ответили оба индейца, как погребальное эхо.

Они вышли из хижины. Солнце лучезарно выходило на горизонте.

– Ба! – сказал вдруг Валентин, развеселившись от свежего утреннего воздуха и ослепительных лучей солнца. – Может быть нам и удастся... Пока душа держится в теле, еще есть надежда! Не будем унывать, вождь; я уверен, что мы спасем их.

Ульмен печально покачал головой.

В эту минуту Жоан, который удалился, так что товарищи его этого не заметили, вернулся, ведя за узду трех оседланных лошадей.

– На лошадей, – сказал он, – может быть, мы приедем еще вовремя.

Трангуаль Ланек и Валентин вскрикнули от радости и, вскочив на лошадей, поскакали таким бешеным галопом, который ни с чем не может сравниться. Это продолжалось шесть часов. Было уже около полудня, когда они подъехали к Корковадо.

– Здесь мы должны сойти с лошадей, – сказал Жоан, – продолжать ехать верхом опасно: нас могут заметить лазутчики Антинагюэля.

Лошади были оставлены. Величайшее безмолвие царствовало в окрестностях. Валентин и индейцы начали взбираться на гору. Спустя некоторое время они остановились, чтобы перевести дух и посоветоваться.

– Подождите меня здесь, – сказал Жоан, – я пойду посмотреть: мы вероятно окружены шпионами.

Ульмен и Валентин легли на землю отдохнуть; Жоан удалился. Вместо того, чтобы взбираться выше, Жоан, рассчитав, что он находится почти на одной высоте со скалами, повернул в сторону и скоро исчез.

Отсутствие его продолжалось довольно долго; прошло около часа прежде чем он возвратился. Ульмен и Валентин, встревоженные продолжительным ожиданием, не знали на что решиться и что думать. Они боялись, не попал ли Жоан в плен.

Они уже приготовлялись пуститься в путь, как вдруг увидали, что он стремительно бежит к ним, не доставляя себе труда прятаться.

– Ну! – с живостью спросил его Валентин. – Что такое случилось? Отчего вы так веселы?

– Курумилла вождь благоразумный, – отвечал Жоан, – он сжег лес позади скал.

– Какую же выгоду это доставляет нам?

– Огромную. Воины Антинагюэля сидели в засаде за деревьями, а теперь они принуждены удалиться; стало быть, дорога свободна, и мы можем присоединиться к нашим друзьям, когда захотим.

– Пойдем же когда так! – закричал Валентин.

– А Курумилла? – спросил Трангуаль Ланек. – Как предупредить его о нашем прибытии?

– Я уже его предупредил, – отвечал Жоан, – он заметил мой сигнал, он нас ждет.

«Эти демоны индейцы ничего не упускают из виду, – сказал про себя Валентин, покручивая усы, – пойдем, Цезарь, пойдем, моя добрая собака! Это будет величайшее несчастье, если с помощью трех таких решительных людей я не успею спасти моего бедного Луи; горизонт однако ж помрачается страшным образом! Надо постараться не оставить здесь своей кожи».

И в сопровождении Цезаря, который смотрел на своего господина, махая хвостом и как будто понимая что огорчало его, Валентин пошел за Трангуалем Ланеком и Жоаном. Через двадцать минут они благополучно добрались до подошвы скалы. С площадки дон Тадео и Курумилла весело приветствовали их знаками.

ГЛАВА LXII

Волчья пасть

Оставим на некоторое время Валентина и его друзей, чтобы рассказать о том, что происходило в лагере окасов после битвы с испанцами в ущелье.

Чилийцы, укрывшиеся на вершинах скал, заставили окасов понести значительные потери. Главные ароканские вожди, выйдя невредимыми из ожесточенной битвы, происходившей утром, были потом опасно ранены невидимыми стрелками.

Пуля сшибла Бустаменте с лошади, но к счастью для него, она только слегка задела кожу. Ароканы, озлобленные неожиданным нападением, в первом пароксизме гнева поклялись отомстить. Это намерение поставило авантюристов в критическое положение.

Бустаменте унесли с поля битвы совершенно без сознания и спрятали в лесу вместе с Красавицей. Дон Панчо, немедленно перевязанный, скоро пришел в себя. Первым его движением было узнать, где он и осведомиться что случилось. Антинагюэль объяснил ему все.

– Как теперь поступит брат мой? – спросил его генерал.

– Я дал слово Великому Орлу и сдержу его, – отвечал токи, – пусть отец мой исполнит то, что обещал мне.

– У меня не двойной язык, – возразил Бустаменте, – когда я снова получу власть, я отдам ароканскому народу прежде принадлежавшие ему земли.

– Что же прикажет отец мой? Я буду повиноваться... – вскричал Антинагюэль.

Гордая и презрительная улыбка сжала губы генерала; он понял, что не все еще кончилось для него и приготовился смело сыграть последнюю партию, от которой зависело его счастье или погибель.

– Где мы? – спросил он.

– Подстерегаем бледнолицых, которые так славно приветствовали нас при въезде нашем в долину.

– Что же намерен делать брат мой?

– Захватить их, – отвечал Антинагюэль, – они должны умереть.

При этих последних словах токи поклонился Бустаменте и ушел. После его ухода дон Панчо погрузился в мрачную задумчивость. Он очень хорошо видел, что упорное желание окасов уничтожить горсть авантюристов, – сопротивление которых будет без сомнения продолжительно, – могло расстроить замышляемые им планы, дав Мрачным Сердцам время приготовиться к новой борьбе.

Для успеха его намерений скорость была необходимым условием, поэтому он проклинал гордость индейцев, которая заставляла их жертвовать такими важными вопросами для пустого предприятия, не имеющего никакой цели кроме смерти нескольких человек. Печально опустив голову, Бустаменте был погружен в эти размышления, как вдруг кто-то дернул его за платье. Он обернулся с удивлением и едва удержался, чтобы не вскрикнуть от ужаса.