Посланец небес - Ахманов Михаил Сергеевич - Страница 38

– Что-то я не пойму, из каких ты мест, приятель. Нос говорит одно, а рыжие волосы – совсем другое… Кстати, как тебя зовут?

– Тинитаур, о жемчужина славного Братства. А выгляжу я странно, потому что мой отец-жонглер был с запада, а мать-акробатка – с востока. И родился я где-то по дороге между Хай-Та и Островным Королевством, в нищей повозке циркачей. С тех пор и странствую по свету… Прости за откровенность, но разве это не объединяет нас, о благородный рапсод?

– Объединяет. Но этого мало.

– Чего же еще, о серебряный гвоздь, забитый в небо? О кубок с бесценным пибальским вином! Чего…

Тревельян расхохотался:

– Гвоздем и кубком меня еще не называли! Можешь идти со мной, Тинитаур. Ты меня развеселил, а смех продляет жизнь.

– Пусть Таванна-Шихи пошлет тебе десять танцовщиц из Тилима за твою доброту! – Фокусник живо поднялся с коленей. – Но, мой господин, звезда моего счастья, у меня есть спутник. Не такой, как ты и я или как твой прекрасный зверь, немного странный, но зато услужливый. Ест все, таскает тяжести, кувыркается на потеху публике, а ночью охраняет сон хозяина. Не гони его, молю!

– Ну и где же твой приятель? – спросил Тревельян.

Тинитаур пронзительно свистнул, и из лесной чащи выскочил рыжий мохнатый грязный пац. Несло от него так, что Тревельян отшатнулся, но потом, преодолев брезгливость, осмотрел своего нового попутчика и сказал:

– Ладно, пусть идет с нами, но ты его вымоешь в первом же ручье. – Подумал и со вздохом добавил: – Что поделаешь! Женщины всегда говорили, что у меня отзывчивое сердце.

Вскоре им попался оставленный армейский лагерь, обширная вырубка в лесу, огороженная невысоким валом и частоколом. Здесь не было никого, кроме стервятников, крыс и диких кошек, пировавших на кучах отбросов. Войско путники нагнали через пару часов, и, судя по тянувшемуся позади обозу, это была полная таркола, подразделение, эквивалентное полку или римскому легиону. Тревельян знал, что оно включает три тысячи шестьсот бойцов, из которых треть являлась легковооруженными арбалетчиками, а остальные – щитоносцами в доспехах, с мечами и копьями. Еще тут была сотня колесниц, предназначенных, видимо, для преследования, небольшие метательные машины на возах и фургон, набитый кандалами. Войско двигалось в строгом порядке, отряд за отрядом во главе со своими офицерами, носившими звание туана, и занимало половину широкого тракта. Вторая половина предназначалась для гражданского транспорта – пассажирских фаэтонов, проносившихся в ту или другую сторону, крестьянских повозок, экипажей местных нобилей и встречавшихся иногда купеческих караванов.

Тревельян со своими спутниками направился в голову войска. Пац, которого звали Тика, был уже вымыт в ручье, что сопровождалось стонами и жалобным воем, и посему солдаты от них не шарахались, а встречали рапсода и фокусника смехом, грохотом мечей по щитам и пожеланиями разделить дыхание. Армия в Империи с древних времен была наемной, и вербовали в нее большей частью рослых северян из Онинда-Ро, Пейтахи и Рингвара, а также варваров и их потомков, осевших в области Южного вала. Вербовка южан являлась важной частью имперской политики, отшлифованной и проверенной веками. Дикарям из джунглей разрешалось приходить в Империю, но не отрядами, без своих вождей и только в качестве солдат, служивших не меньше десятилетия. После этого они могли вернуться в отчие пределы, но приобщение к цивилизации, вину, звонкой монете и чистым тюфякам не проходило бесследно: многие оставались еще на десять лет, получая затем земельный надел и право селиться за Южным валом или в любом другом месте, кроме Семи Провинций. Такая политика сдерживания угрозы, исходившей из южных лесов, была чрезвычайно эффективна, а также полезна обеим сторонам: Империя приобретала солдат, а варвары, не поладившие со своими вождями или влекомые жадностью и любопытством, могли отправиться на север, зная, что там их встретят не мечами, а звоном серебра.

В тарколе, шедшей в Манкану, южан оказалось не меньше половины. То был совсем особый народ, не похожий на имперцев и жителей запада и востока. Рослые, мощные телом, с широкими скуластыми лицами, они были белокожи, и черепа их покрывали не волосы, а белесый, почти незаметный пух. По этой причине их называли в Империи безволосыми, что было гораздо приемлемей с точки зрения политики, чем оскорбительные термины «дикарь» или «варвар». Что же касается их бледной кожи, явной аномалии для южан, то этот вопрос был изучен экспертами Фонда особо тщательно. Они пришли к выводу, что в дерме представителей всех южных племен отсутствует меланин, так называемый «пигмент загара», чувствительный к ультрафиолетовым лучам. Как и почти полное отсутствие волос на голове и мощное телосложение, это был генетический признак, отличающий южную расу от остальных обитателей Осиера.

Обоз, колесницы и колонна пеших воинов растянулись больше чем на километр, но до авангарда Тревельян так и не добрался. Остановка случилась в придорожной таверне, где в окружении трех штабных офицеров и десятка вестовых сидел чахор, предводитель воинства. Он расположился под навесом в походном кресле, пил охлажденное вино и наблюдал за своими отрядами – держат ли воины строй, все ли в панцирях и при оружии, и не плетутся ли где пьяные или больные. Чахор, как и большинство туанов, был имперским нобилем и, судя по длине бакенбард, породистому носу и наушным украшениям в виде золотых цепочек, принадлежал к весьма привилегированному сословию. Не Нобиль Башни, конечно, решил Тревельян, но точно один из Восьмисот. Для членов фамилий, входящих в Башню, пост чахора был мелковат; в имперской армии они командовали корпусами из пяти-шести и более таркол.

Он подошел к военачальнику, по виду – ветерану лет за сорок, представился и испросил разрешения следовать с его воинством в Манкану. Чахор бросил взгляд на Тинитаура и Тику, втянул воздух носом, брезгливо поморщился и сказал, что всякий рапсод – приятный гость за его столом и в его палатке, а вот эта вонючая мерзость, проклятая богами, – тут он кивнул на рыжего паца, – пусть ковыляет в обозе вместе со своим хозяином и веселит ужимками солдат. Тинитаура это, кажется, не огорчило; он заявил, что готов облобызать драгоценные стопы полководца, а затем отправился в обоз. Тревельян остался пить вино с чахором и его штабными офицерами.