Страсти по Марии - Бенцони Жюльетта - Страница 67

Ее отвезли в Гринвич. Там во вновь отстроенном доме, лишь в прошлом году законченном архитектором Джонсом, ее ждала королева. Светлый и просторный дом высокими своими окнами выходил на обширный парк, тянувшийся до самой Темзы. Несмотря на скверную погоду, здешние окрестности были не лишены прелести: неподалеку стояли на якорях корабли. Монтэгю рассказал Марии, что королю Карлу нравился этот воздух, пропитанный запахом смолы и свежеструганых досок, гораздо больше, нежели воздух лондонского Сити.

Генриетта-Мария приняла свою давнюю подругу с нескрываемой радостью. Она знала Марию с детства, та была замешана в интригах, связанных с ее браком, можно даже сказать, привела ее будущему супругу, и оставалась рядом в первые нелегкие недели после свадьбы. И Мария счастлива была увидеть ее, все так же по-доброму к ней расположенную. Рада была Мария и переменам в королеве: к своим тридцати годам Генриетта-Мария заметно похорошела. Когда-то хрупкая, если ли не костлявая, девчушка превратилась в цветущую красивую женщину. Очаровательные округлости, дивная кожа, нежный цвет лица и большие темные глаза, полные губы прикрывали немного крупноватые белоснежные зубы. Она была по-настоящему хороша, отвечала мужу искренней любовью, подкрепленной рождением четырех детей: двух сыновей и двух девочек. Мария также отметила, что одета она была с изыском: голубое с золотом платье было ей к лицу.

Королевская чета по большей части была неразлучна, и потому уже вечером Мария увидела и короля, нашла его в превосходном настроении, полного неизменной бодрости. Он был крепок здоровьем в отличие от своего кузена, болел лишь однажды оспой. Супруга тогда не отходила от его постели, и болезнь следов не оставила. Хотя выражение лица у него нередко было мрачноватым, он иногда проявлял такую учтивость, такую обходительность, которых Людовик XIII был лишен начисто. Карл принял мадам де Шеврез как дорогого друга и заверил ее в полной поддержке. После чего, оставив ее устраиваться, король и Генриетта-Мария направились в Вестминстерский дворец, где короля ждал ряд важных дел.

Теперь, когда ничто не препятствовало ее переписке с Францией, Мария начала с составления нескольких посланий. Первое письмо было адресовано Анне Австрийской:

«Выдвинутые против меня ложные обвинения вынудили меня уехать в Испанию, где из уважения к Вашему Величеству меня приняли и обходились со мной лучше, нежели я того заслуживала. Только это уважение заставило меня умолкнуть до того самого момента, пока я не оказалась в королевстве, сохранившем добрые отношения с Францией, и у меня теперь нет повода сомневаться в том, что вы получите отправляемые отсюда письма. Я оказалась лишенной той радости, что приносило мне общение с Вашим Величеством, когда я могла делиться своими заботами в надежде, что ваша защита оградит меня от гнева короля и от опасных милостей господина кардинала...»

В конце письма Мария посетовала на отсутствие денег, которых она была лишена с тех самых пор, когда ей достались незначительные суммы после раздела имущества с супругом.

Второе письмо было мужу, у него она, конечно же, требовала субсидий. А третье – Эрмине, она приглашала ее к себе вместе с Анной. Месяцы разлуки со своими верными помощницами показались ей целой вечностью.

Покончив с письмами, она созвала портных, модисток, белошвеек, сапожников и прочих мастеров, чтобы подготовить приличествующий ее красоте гардероб. Испанская мода не вдохновила Марию, она вынуждена была следовать ей, чтобы не выделяться при дворе. Природный веселый нрав ей приходилось сдерживать. Но в Англии, к счастью, все было иначе: двор был блистательным, элегантным, пышным, даже необузданным, и она собиралась играть здесь не последнюю роль.

На следующий день после приезда произошло важное событие – она увидела Генриха Холланда.

Он появился в свите королевы сразу после полудня, непринужденно ведя под руку красивую женщину, не спускавшую с него пылкого взгляда, но после обмена приветствиями с королевой он оставил ее и занял место рядом с королевой. Холланд наклонился и стал шептать что-то ей на ухо с самозабвением, не оставлявшим сомнения в обыденности происходящего. Быстрым и ревнивым взглядом Мария отметила, что в его наряде присутствуют те же тона, что в платье Генриетты-Марии: бархатный кафтан, голубой с золотом, и алый бант на эфесе шпаги. Когда же их увлекательная беседа подошла к концу, Холланд с уверенным видом фаворита подложил под ноги королевы подушечку.

Мария не успела осмыслить увиденное, как прозвучал громкий голос Генриетты-Марии:

– Вас ждет сюрприз, Генрих! К нам вчера из Испании явилась одна гостья, и у меня есть все основания думать, что вы будете рады вновь ее увидеть. Подойдите, герцогиня!

Мария, которая стояла позади двух дам, приблизилась к тому, кого еще недавно считала второй своей половинкой. Увидев ее, Холланд изумленно воскликнул:

– Госпожа герцогиня де Шеврез здесь? Каким же это чудом?

– Чудо – слишком громкое слово, милорд! Вашу королеву и меня, как вы, должно быть, знаете, связывают давние и глубокие чувства. И ваше удивление вряд ли уместно!

Презрение, сквозившее в дрожащем голосе Марии, заставило Холланда нахмурить брови:

– Герцог де Шеврез здесь вместе с вами, конечно?

– Герцог де Шеврез находится подле короля. Но, впрочем, и я не вижу здесь леди Холланд?! Должно быть, она снова в положении? Она еще не собирается стать бабушкой? Время летит так быстро!

Состязанию в язвительном красноречии положил приход короля. На этот раз Мария заметила, что Холланд остался стоять в отдалении, на его приветствие король ответил едва заметным кивком головы, из чего Мария заключила, что с королем у него не столь все гладко: небольшая деталь, но ее следует запомнить. Она также приметила, что красавец Генрих – он все еще был великолепен, несмотря на свои сорок восемь! – не задержался. В сопровождении своей давешней спутницы он, смеясь, удалился. И Мария испытала при этом настоящую муку: девочка была мила, молода, нетрудно было догадаться, что она и Холланд встречаются чаще в постели, чем у королевы. Она уже поняла, что это была леди Оливия Бакридж, о которой она уже слышала, супруга некоего барона, и что она является любовницей Холланда, от которого сама без ума.

На следующей неделе двор перебрался в Хэмптон Корт, где Мария некогда разродилась своими девочками, впрочем, они были дочерьми и Холланда. Она не раз видела Холланда издалека и мельком, но не встречалась с ним – они оба избегали встречи. Он иногда бывал в обществе Оливии Бакридж, а Мария повсюду водила за собой молодого Крафта, бросившегося к ней навстречу в день ее приезда и захлебывающегося от восторга, словно пес, вновь обретший свою хозяйку. Поскольку восторги Крафта бросались всем в глаза, Мария пыталась всячески остудить его энтузиазм. А он взамен не раз получал от нее соответствующую компенсацию. Мария афишировала свою благосклонность безо всякого стыда. С Уильямом Крафтом заглушала она жгучее желание, вспыхивавшее в ней всякий раз при виде Генриха.

Холланд был не единственной ее заботой. К своему удивлению, она не получила ответа от Анны Австрийской. Но зато она получила короткое письмо от Ришелье. В нескольких фразах он сообщил мадам де Шеврез, что ее попытки возобновить переписку восприняты с пониманием. Королева, которой беременность диктует необходимость придерживаться многих предосторожностей, ответит ей позже. Кардинал также писал, что не понял причин ее безоглядного бегства за Пиренеи, когда ей ничто и никто не угрожал.

Это письмо дало Марии немало пищи для размышлений. Словам кардинала она поверила, но красная книга от королевы, не приславшей ей и маленького письмеца! Это означало лишь то, что злая шутка устроена ею! Но можно ли в это поверить после стольких лет дружбы и преданности?!

Решив все же во всем разобраться, она снова взялась за перо и написала кардиналу:

«Надеясь, что и это письмо будет благополучно вами получено, я отправляю его с огромным удовольствием. Надеюсь, те беды, что сопровождали меня на протяжении всего пути из Франции, не станут преследовать меня дальше. Я поверила, что мне следовало удалиться с тем, чтобы выиграть время, ибо только оно помогло бы мне оправдаться. Заверения в вашей ко мне доброте, что были мне даны уже здесь, заставляют меня надеяться на успех, который я пообещала сама себе...»