Страсти по Марии - Бенцони Жюльетта - Страница 68

Чтобы оценить возможность немедленного возвращения во Францию, Мария попросила Карла и Генриетту-Марию вступиться за нее. Обещано ей было сделать запрос и через английского посла в Париже.

На самом же деле та поспешность, с которой она намеревалась покинуть страну, едва лишь приехав, страну, где она была окружена друзьями, объяснялась тем горьким разочарованием, которое вызывал в ней Холланд. Она уже не умирала от желания вернуть его себе, а он едва замечал ее присутствие. Мария смело бравировала своими новыми воздыхателями – их всегда волочилась целая вереница! – Холланд же, встречая ее, довольствовался коротким приветствием, нередко развязным, и продолжал свой путь в погоне то за леди Оливией, то за королевой, которая выказывала в его адрес такое радушие, что Мария серьезно задавалась вопросом, уж не влюблена ли она в Холланда.

Тем временем из Лондона пришло потрясшее всех известие: пятого сентября, в воскресенье, в полдень, в замке Сен-Жермен Анна Австрийская после утомительных двенадцатичасовых родов и двадцати трех лет замужества произвела на свет прекрасного малыша, живого и ладного, которого нарекли Людовиком Богоданным. Так рухнули надежды его высочества герцога Орлеанского на престол. Королевство ликовало, из Англии монаршья семья направила свои поздравления. Мария также направила свои в надежде, что счастливое событие позволит ей вернуться. Ответил ей кардинал. Он написал, что мадам де Шеврез может вернуться во Францию, но с одним условием: она признает свои ошибки, в частности, непрерывные контакты с Лореном. Если она хочет, чтобы король ее простил, сначала придется покаяться и доказать свою искренность.

Письмо это взбесило Марию. Она ответила, что все приписываемые ей действия вымышлены и просить прощения ей не за что. И началась переписка, скорее смахивающая на диалог двух глухих: чем тверже ей отказывали, тем настойчивее она просила. С супругом дела обстояли ничуть не лучше: герцог де Шеврез так и не согласился выслать ей затребованное содержание, поскольку на то время после смерти его сестры-аббатисы ему приходилось заниматься дочерьми, юными Люинессами и Шеврезами, обучавшимися до той поры у нее. Клод де Шеврез полагал, что дальнейшее их воспитание будет осуществляться в аббатстве Анны-Марии Люинесской, где все к тому было приготовлено, однако неприязненное отношение к Марии лишило девочек этой возможности и привело всех четырех девочек в Дампьер.

Впрочем, для старшей рассматривалось достойное замужество: речь шла о ее кузене Людовике де Бретань, брате мадам де Монбазон. Мария проявила свое жестокосердие, которое было прощено ей с превеликим трудом: она не только воспротивилась замужеству, но и всячески склоняла дочь к иному решению, требуя, чтобы та поскорее убиралась в монастырь. И все лишь затем, чтобы не тратиться на расходы, связанные с бракосочетанием. Молодая девушка, а тогда ей исполнилось двадцать лет, покорилась. Оставались еще три дочери, возрастом от семи до тринадцати лет. Мария пожелала, чтобы их приняли в аббатство Сен-Антуан, и написала о том кардиналу, тот отказал из тех соображений, что трое членов семьи де Шеврез в одном месте будет многовато. Не зная, кому из святых молиться, бедняга Клод сумел все же пристроить двух старших девочек в Исси, где они приняли постриг. Их желание никто и не спрашивал. Одна малышка Шарлотта осталась при отце.

Шеврез написал своей жене, требуя вернуть Анну и Эрмину де Ленонкур. Первая была при смерти, что же касается Эрмины, она сама выразила желание вернуться, ее тронула судьба девушек, и к тому же она была привязана к Шарлотте. Клод надеялся, что она и будет заниматься воспитанием малышки.

Мария плакала и от гнева, и от огорчения: она-то думала, что Эрмина никогда не оставит ее! Из письма Клода явствовало обратное. Преданная Анна никогда не разлучалась с Марией, и та просто не замечала, как ее служанка старилась, и мысль, что она может умереть, никогда не возникала в ее сознании. Может, и оттого, что Анна, как и Перан, была высечена из бретонского гранита, способного пережить века. Однако годы брали свое... Слезы застилали глаза Марии, тоска сжимала сердце.

Лондон же в это время с показным энтузиазмом готовился к встрече Марии Медичи. Та была матерью Генриетты-Марии и, как известно, ревностной католичкой. С младшей своей дочерью она поддерживала самые нежные отношения, однако в Англию она прибыла отнюдь не по доброй воле. В Брюсселе от нее устали – от ее несносного характера, от ее исступленного жизненного ритма, от никогда не оплачиваемых ею счетов. К тому же если кардинал-инфант и Испания увеличили расходы на ее содержание по согласованию с ней до двадцати тысяч ливров в месяц, то у Людовика XIII расходы на войну c Испанией увеличили лишь гнев против собственной матери: его выводило из себя одно упоминание о выделении ей и так вечно не хватающих денег. После очередных ее интриг королеву-мать осторожно подтолкнули в сторону Голландии, где герцог Орлеанский достойно встретил ее и быстро распрощался, и уже четвертого сентября Карл I прибыл в Грейвисэнд встречать свою тещу, измученную семидневным путешествием, сопровождаемым штормом, который чуть было не отправил ее на тот свет. Накануне прибытия коронованной мегеры в Лондон король в довольно резких выражениях отчитывал мадам де Шеврез.

Скрепя сердце Карл потешил гордость путешественницы торжественным приемом в ее честь и самолично сопровождал до дворца Сен-Джеймс, где королеве-матери были отведены роскошные апартаменты с дорогими коврами и итальянской мебелью. Она получила на содержание сто ливров в день, что было для нее сущей мелочью, учитывая ее свиту и многочисленных прихлебателей.

Посол Франции де Бельер нанес ей церемониальный визит, за которым больше ничего не последовало. У него были совершенно определенные распоряжения Людовика XIII на сей счет: «Явитесь к ней и скажите, что вам поручено засвидетельствовать ей мое почтение, но после этого вы там больше не покажетесь!»

Мария, конечно, тоже поспешила к своей крестной матери, но прием получился, как обычно, кисло-сладким. Старую королеву Мария явно не растрогала. Де Шеврез сразу поняла, что королева-мать рассчитывала на нее лишь в осуществлении одного своего плана, самого важного: вернуться во Францию и снова подчинить себе Людовика.

– Говорят, что здоровье Людовика хуже некуда, да и у кардинала оно не лучше? – спрашивала королева-мать Марию. Она уже видела себя во вновь обретенном Люксембургском дворце.

Мария поостереглась объяснять королеве-матери, что у нее самой весьма неопределенное будущее и что у нее нет никакого желания заниматься чужими делами, но она с готовностью заняла бы место на ее колеснице, если бы такая возможность представилась. Однако очень скоро ситуация определилась не лучшим образом. Обсуждение в Совете возможности возвращения королевы-матери во Францию закончилось единогласным решением: Франция довольно натерпелась от ее интриг, чтобы позволить королеве-матери вновь их плести. Что касается ее возвращения, королевство предлагает следующее: она едет во Флоренцию, как ей неоднократно было рекомендовано и раньше.

Получила старая королева и письмо от кардинала. В нем Ришелье, как всегда, очень твердо держался своих позиций – раскаяние либо невозвращение: «Коль вы невиновны, вы сами себе охрана, но если по слабости духа человеческого, коей не ведает пола, вы не воспротивились чему-либо, что могло стать предметом сожаления Его Величества, вы найдете по его милости все, чего могли ждать от него и чего добивались». Кардинал добавлял, «что упрямство никогда и ничему не послужило, и было глупо осудить себя на изгнание, когда взамен нескольких написанных слов можно легко обрести вновь все, что утеряно...»

На этот раз Мария услышала ответ на свой вопрос. Она хотела все обдумать, а тем временем великолепный пейзаж лондонского королевского двора начали затягивать черные тучи.

Карл I лично взялся за оружие и отправился к шотландцам, руководимым Александром Лесли, опытным военным. Тем временем королева Генриетта-Мария разродилась маленькой Катрин, увы, не выжившей. В качестве некоторого утешения в ее печали королева сумела добиться у Карла для своего дорогого Холланда назначения командовать кавалерией. Правда, Холланд в этом мало что смыслил, так что общее командование возложили на графа Аронделя, стоившего не многим больше. Результат оказался плачевным: под Келсо Холланд, у которого было три тысячи пехотинцев и только триста кавалеристов, встретился лицом к лицу с армией, вдвое превосходившей численностью. Он даже не попытался вступить в сражение, а попросту удрал, что было по-своему мудро. А Карл I сразился с Лесли, не понеся при этом значительных потерь, положив конец давней вражде, что в конечном счете обернулось выгодой для Шотландии, получившей впоследствии право на самоуправление.