Нью-Йорк – Москва – Любовь - Берсенева Анна - Страница 57

– Уходи, – глухо выговорил он. – Уходи, уезжай, улетай…

– Уплывай на корабле, – усмехнулась она. – Я поняла. Я так и сделаю.

Входная дверь хлопнула уже через минуту. То есть не хлопнула – Алиса не сделала ни одного резкого движения, – а тихо закрылась.

Тим сел на пол под книжными полками и, положив руки себе на горло, сжал их так, что в глазах у него потемнело.

Слишком поздно он попытался остановить слова, которые так необратимо, так убийственно вырвались из его горла!

Глава 14

Эстер впервые видела такую огромную воду.

То есть такую воду, которая не течет сквозь мир, а покрывает его собою полностью. Атлантический океан вот именно заполнял собою весь мир, даже небо казалось всего лишь его частью. Пароход плыл и плыл уже целую неделю, а океан не становился меньше.

«Ну что за глупости в голову лезут! – подумала она. – Как бы, интересно, океан мог стать меньше?»

Но, как о нем ни думай, умно или глупо, океан обладал одним важным свойством: он не мог надоесть. Именно на это его важное свойство Эстер выходила смотреть каждое утро, на самом рассвете.

Для этого ей даже не пришлось отказываться от своей привычки к поздним пробуждениям: теперь, в декабре, солнце вставало тоже поздно.

О том, что ей следует прислать свои документы в Осло, Эстер сообщили в октябре. Она ждала всю весну и все лето – не известий из Осло, конечно, а известий от Игната. Вдруг он еще раз приедет в Прагу по каким-нибудь своим, связанным с мостами делам, вдруг хотя бы позвонит из Москвы?..

В Прагу он не приехал, а звонок раздался только осенью.

– Третий телефон вам уже, Эстер Давыдовна, – сообщила гардеробщица МХТ, церемонная старушка, пришедшая за нею в гримуборную. – Вчера дважды звонили, застать не могли. Поторопитесь.

Об этом-то можно было не напоминать! Эстер летела по лестницам и коридорам старого пражского театра так, как Золушка, наверное, не летела по дворцу прекрасного принца.

– Да! – воскликнула она, задыхаясь. – Я слушаю!

– Пожалуйста, вышлите срочно ваши документы по адресу, который я вам сейчас назову, – без приветствия прозвучал негромкий голос в трубке.

– Да! – снова воскликнула она. – Вы звоните от…

– Послушайте, пожалуйста, какие документы понадобятся, – перебил этот вежливый голос. – Лучше будет, если вы не запишете, а запомните.

– Я запомню, – наконец опомнилась Эстер. – Диктуйте.

После того как ей были перечислены документы – по тому, что все они должны были быть переведены на английский, Эстер поняла, что они предназначаются для получения американской визы, – она спросила:

– А… он сам не приедет… туда, где я?

Она не знала, имеет в виду Прагу или Америку. Да это было и неважно.

– Он не приедет, – после короткого молчания ответила трубка. – Но я выполняю то, что ему пообещал.

Она тоже выполняла то, что пообещала Игнату. Иначе не плыла бы сейчас по Атлантике, и не стояла бы на палубе парохода «Леди Астор», и не смотрела на первую солнечную рябь, бегущую по воде. И океан, и трансатлантический пароход, и рассвет над водою сами по себе не вызывали в ее сердце никаких чувств.

Но она пообещала Игнату сделать все, что он скажет, и она это делала.

– Вы каждое утро прогуливаетесь здесь в одиночестве. Это романтичность или моцион?

Эстер вздрогнула: этот закоулок нижней палубы обычно бывал по утрам безлюден, и она не ожидала, что кто-то заметит ее здесь.

– Это бессонница, – сказала она.

Неожиданный наблюдатель расхохотался.

– Вы, наверное, актриса? – спросил он, отсмеявшись.

– Почему вы так решили? – удивилась Эстер.

– Потому что назвать пробуждение в половине девятого утра бессонницей может только человек богемы. А поскольку у вас красивое лицо и эффектная фигура, я предположил, что вы не художница, к примеру, а актриса. И уверен, что не ошибся.

– Завидная наблюдательность, – усмехнулась она. – А сами вы, конечно, предприниматель.

Она хотела сказать попросту «богач», но подыскала более расплывчатое определение. А кем, кроме как богачом, мог быть мужчина в пальто от Ворта? Прожив семь лет в Европе, Эстер научилась определять изделия этого кутюрье с первого взгляда. И их стоимость была ей прекрасно известна. Непонятно было только, что человек с таким гардеробом делает на нижней палубе.

– Именно так, – ответил он. – Предприниматель. Владелец этого парохода. Итак, вы плывете в Америку за счастьем.

Услышав это, Эстер расхохоталась.

– Может, вы мошенник? Международный аферист? Для серьезного предпринимателя и владельца парохода вы мыслите слишком наивно, – заявила она.

– Почему же? – Он пожал плечами. Солнечный луч скользнул по ворсу его безупречного пальто, и показалось, даже луч стал выглядеть респектабельнее от этого прикосновения. – Для молодой и красивой женщины стремление к счастью – естественное побуждение к дальнему путешествию.

Он произнес это так, словно ее красота и молодость не могли вызывать сомнения. Это было приятно. Может, просто потому приятно, что Эстер в последнее время стала остро ощущать свой возраст. Безмерность морей и безбрежность тоски… Она вспомнила, как, размышляя, куда бы ей уехать из Москвы, взялась учить французский и упражнения ради стала читать Бодлера. В одном его стихотворении ей как раз и встретилось соединение этих понятий. А теперь, на пароходе, это встретилось ей наяву.

Она была одна среди безмерной воды, и тоска ее была безбрежна.

И в этой своей тоске она все чаще думала о том, что ей уже двадцать девять лет, что жизнь ее течет скудно и нет никаких причин думать, чтобы это течение могло как-нибудь измениться… И неужели надо смириться с тем, что в ней, в этой жизни, больше не будет ничего яркого, сильного, ничего такого, чтобы сердце начало выбивать чечетку?

– Спасибо, – сказала Эстер. – Ваш комплимент приятен. Но я плыву в Америку не за счастьем.

– Ну, дело ваше, – пожал плечами он. – Вениамин Рафалович, будем знакомы. То есть теперь уже Бенджамен, попросту Бен. Так можете меня и называть.

– Эстер Левертова.

Она только теперь догадалась, почему он вызывает у нее расположение. Потому что высокий и широкоплечий! И хотя это придавало его фигуре излишнюю массивность, все же Эстер почувствовала себя рядом с ним как-то… понадежнее. По крайней мере, одиночество, которое она ощущала постоянно, стало не таким острым. Впрочем, может, это было связано только с тем, что Бенджамен Рафалович вызвал у нее хотя и небольшой, но интерес.

Поэтому когда он спросил:

– Я могу пригласить вас сегодня вечером в салон? – Эстер улыбнулась вполне располагающе.

– Можете, – ответила она. – Но я плыву в третьем классе. То есть почти палубная пассажирка.

– Я заметил. Такие вопросы решаются легко.

– Думаете, легко? – насмешливо прищурилась она.

– Уверен. Итак, сегодня в девять я вас жду в салоне к ужину.

«Платье пурпурное надену, – подумала Эстер. – Как наиболее приличное».

Она вдруг почувствовала себя так, словно выпила шампанского и его веселые пузырьки закипели у нее внутри все разом. Неужели не будет сегодня ни бесконечного одинокого вечера на палубе, ни ночи в огромной и мрачной, как трюм, общей каюте?.. Что будет, неизвестно, но хотя бы этого не будет!

Пурпурное платье не утратило своего шарма ни в малой мере.

Эстер почувствовала это сразу, как только вошла в салон первого класса. Она всегда чувствовала, какое производит впечатление, и чувствовала это даже не по внешним признакам – любопытству во взглядах, оживленным расспросам, – а по тому любопытству и оживлению, которые появлялись у нее внутри, когда она и взгляды эти, и расспросы в себя впитывала.

И по всем этим приметам она поняла сегодня вечером, что платье осталось безупречным, несмотря на нелегкий путь, который оно проделало за последние семь лет.

Конечно, его фасон давным-давно вышел из моды, но перед самым отъездом в Америку Эстер собственноручно перешила его, присмотревшись к витринам модных пражских магазинов, так что опасаться за фасон ей сейчас не приходилось.