Призрачный сфинкс - Корепанов Алексей Яковлевич - Страница 56

В память впечаталась проселочная дорога, сбегающая с пригорка. Она рассекала широкий луг, поросший застывшей в безветрии густой темно-зеленой травой, в которой то тут, то там пестрели яркие цветы. Лес дугой охватывал луг, над лесом светило солнце, и там, на дальнем конце этой дуги – он знал это! – затаившись в кустах, его поджидали еще двое, поджидали именно его, третьего охотника. Он мог добраться до тех кустов по кромке леса, дабы не подвергаться опасности на открытом месте – день-то был в самом разгаре, – но там путь преграждал глубокий овраг, вдающийся в луг. Гораздо быстрее было обойти этот овраг по лугу, напрямик, – на дороге никого, и ни звука не доносилось из-за пригорка. Прошагать по траве – и присоединиться к остальным охотникам.

Доктор Самопалов знал, что это вовсе не его мысли, не его ощущения… и не его тело! Там, на том неизвестно откуда взявшемся и неизвестно где находившемся лугу, он был не Виктором Павловичем Самопаловым, сорокашестилетним врачом-психиатром, человеком – там, на лугу, убегало от опасности существо, покрытое длинной бурой шерстью, злобное существо, жаждущее крови, направлявшееся вместе с двумя другими добывать кровь, свежую кровь… Он, Виктор Павлович Самопалов, на какое-то время стал этим существом, и в него стреляли – да, тот резкий громкий звук за спиной был выстрелом… И хотя рана была нанесена другому, чужому телу – боль теперь ощущал и он, человек, а не только тот мохнатый злобный монстр…

Доктор Самопалов прислонился лбом к оконному стеклу. Плечо продолжало болеть. Ему было страшно.

«Боюсь, что куски этих иллюзий проникнут сюда…» – так сказал Ковалев.

Доктор Самопалов стоял у окна и растирал плечо. Он по-прежнему не сомневался в том, что вполне психически здоров и не галлюцинирует. Не было предпосылок для того, чтобы вот сразу взять да и сойти с ума.

Доктор Самопалов думал о том, что Ковалев, судя по только что случившемуся феномену, может быть очень и очень опасным для окружающих.

«Не только к кровати привязывать, но и накачивать до полнейшей отключки, – потерянно подумал он. – Чтобы себя не осознавал…»

Вечер был довольно теплым, но доктор Самопалов дрожал от озноба.

18. Ритуал

Слуга разбудил Сергея осторожным стуком в дверь. Небо уже посветлело, в комнате было прохладно и из-за распахнутого окна не доносилось ни звука. Выцветшие звезды едва угадывались в вышине, и только бледный серп одной из здешних лун пытался противостоять наступающему рассвету.

Умываясь, Сергей размышлял о том, какие дела предстоят им сегодня, и как все сложится дальше – и вдруг осознал, что воспринимает предстоящую схватку с неведомыми и грозными скоддами как очередную обыкновенную операцию по обезвреживанию криминальных шестерок и тузов. Это очень напоминало процесс рассматривания стереоизображения на обложке журнала, когда в какой-то неуловимый момент плоские разноцветные пятна и линии превращаются в объемную узнаваемую картинку.

Этот мир вдруг перестал быть для него чем-то неестественным и инородным; он совместил себя с этим миром, совместился с миром, врос в этот мир, облекся им – и сразу сами собой отпали многочисленные недоуменные вопросы. Нужно было просто жить в этом мире и постараться сделать то, ради чего этот мир вовлек их в себя.

Натянув куртку, Сергей выглянул в окно и обнаружил внизу, у крыльца, мага Ольвиорна и Уолтера Грэхема. Маг был в длинном светло-сером плаще, а темнокожий американец – в расстегнутом чуть ли не до пояса апельсинового цвета комбинезоне с кобурой на боку. Можно было задаться вопросами, зачем в калифорнийской лаборатории пользуются столь ярким одеянием в стиле дорожных рабочих и в кого Уолтеру Грэхему предписано стрелять или от кого отстреливаться в этой частной лаборатории – но Сергей не стал задаваться вопросами. Застелив постель, он вышел из комнаты и тоже спустился во двор.

Дольше всех, как и положено, ждали Элис. Наконец она появилась и всем стало понятно, что Элис провела не самую спокойную ночь: лицо ее было бледным и чуть опухшим, а под глазами залегла легкая синева. У Ральфа Торенссена тоже было опухшее лицо и полусонный взгляд, а вот Уолтер Грэхем казался собранным и сосредоточенным. Гусев был спокоен. Саня Веремеев с видимым наслаждением вдыхал свежий и чистый утренний воздух и щурился как кот, которого почесывают за ухом. А глаза мага Ольвиорна сияли надеждой и сам он словно подтянулся и помолодел после этой ночи – вот что значит увидеть свет в конце туннеля…

Обменявшись приветствиями, шестерка чужестранцев и чужемирцев, возглавляемая странствующим магом, направилась к воротам – как пояснил Ольвиорн, ритуал воздействия с применением пятого заклинания Великого Мерлиона надлежало проводить в стороне от чьих бы то ни было любопытных глаз. Бородатый, мощного телосложения стражник открыл ворота, с уважением и благоговением глядя на могущественного, хорошо знакомого ему мага и, наверное, столь же могущественных пришельцев из Подземного Мира, и вернулся на свой пост. Ему хотелось верить, что объединенными усилиями удастся справиться с нависшей угрозой; много разного и невнятного говорили об этой угрозе, никто не знал, в чем она заключается, но не с маргами была она связана, и не с гвирами – какое-то невиданное и неслыханное черное зло затаилось за горизонтом, и вся надежда на них – странствующих магов и подземных жителей, а если нужно будет – каждый, кто может держать в руках оружие, встанет на пути черного зла.

Так думал стражник, проводя взглядом удаляющихся чужеземцев, ведомых магом Ольвиорном.

Едва заметная тропинка пересекала луг – в мокрой от росы траве запутались легкие клочья тумана, – взбиралась на пологий склон невысокого холма и исчезала в редкой рощице, сквозь которую просвечивало все больше светлеющее небо. Шли гуськом, молча – никому не хотелось нарушать торжественно-трогательную тишину ясного утра. Поднявшись на холм, Сергей, замыкавший шествие, оглянулся: и замок, и селение четко прорисовывались в прозрачном воздухе, вдали темнела полоса леса – и разливался, расплескивался над лесом розовый свет восходящего солнца.

На вершине холма, на прогалине, стоял невысокий сруб с плоской бревенчатой крышей и бревенчатыми же стенами, снизу доверху исполосованными широкими – и в два, и в три пальца, а то и в ладонь – щелями. Внутри сруба обнаружились вкопанный в землю стол, сколоченный из неоструганных досок, и короткая скамья рядом с ним – и больше ничего в срубе не было. Суть предстоящего ритуала оставалась для иноземцев неизвестной: как пояснил маг, знание в данном случае могло повлиять на результат, то есть ритуал мог просто не получиться.

Предложив гостям располагаться на бревне, лежащем на земле вдоль стены, маг снял плащ – на внутренней стороне плаща был нашит большой белый равносторонний треугольник – и расстелил его на столе. Как оказалось, под плащом у него, кроме просторной светлой рубахи навыпуск, была еще перекинутая через плечо объемистая матерчатая сума. Безропотно устроившись плечом к плечу на бревне, чужеземцы молча наблюдали за тем, как маг извлекает из сумы разные предметы и раскладывает их на столе. Хотя в срубе было темновато, предметы распознавались без особого труда, чему способствовали многочисленные полоски света, проникавшие извне в это не отличающееся архитектурными излишествами строение, которое Сергей про себя окрестил «магильней».

В первую очередь из сумы было вынуто что-то узкое и длинное, завернутое в кусок тонкой материи. Развязав тесьму и размотав светлую ткань, маг бережно положил на стол нож с хорошо начищенным лезвием и белой ручкой, испещренной черной вязью каких-то символов. Рядом с ножом был водружен большой серебряный кубок на вычурной ножке. Следом за кубком маг выложил на стол деревянный жезл с такими же, примерно, как на ручке ножа, письменами и несколько туго набитых мешочков. Затем на столе появились три подсвечника и три свечи – желтая, черная и красная, – темная бутылка, и в довершение – хрустальный шар размером с мяч для игры в большой теннис, уложенный в углубление в черной деревянной подставке. В полной тишине маг расставил подсвечники по углам треугольника, установил в центре хрустальный шар и, разрезав ножом каждую из свечей пополам, вставил верхние части в подсвечники, а нижние спрятал обратно в суму. Чиркнув спичкой, он зажег свечи и принялся развязывать мешочки.