Пальмы, солнце, алый снег - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 50

Я распахнула дверь и тут же нарвалась на претензию.

– Ты почему не открываешь? – напустилась на меня незваная гостья.

– Сплю, – пожала плечами я. И зачем-то начала оправдываться: – А что, не имею права?

– Времени – два часа дня! – закатила глаза Ярослава. – И тут такое творится!!!

Она решительно оттеснила меня, вкатилась в номер, захлопнула за собой дверь.

– Ну, что еще случилось? – устало поинтересовалась я.

– Ты была права. Это он, – выдохнула Ярослава.

И замолчала.

– Кто «он»? – не поняла я.

– Гвоздицин. Наш психолог.

И снова смолкла.

– Да что «он»? – начала злиться я.

– Он убил их всех, – прошептала Ярослава. – А я была не права. Я так ему верила…

Я на секунду опешила. Стою соляным столбом, хлопаю глазами.

Еще два дня назад я бы ликовала: ай да я, какая проницательная! Как мои подозрения подтвердились! Но сегодня я в вине Мефистофеля уже сильно сомневалась.

– И что ты не радуешься? – требовательно поинтересовалась Ярослава.

– Так, невесело, – пожала плечами я.

– А кто мне все уши прожужжал? Кто распинался, какая наш психолог сволочь?! Ну, вот и ликуй: его арестовали. Перед тренингом, прямо в аудитории. Добилась своего, да?

– Что ты несешь, Ярька? – поморщилась я.

– Наверняка это ты ментам накапала.

– Какая чушь!

– И журналеров небось сюда назвала, – продолжала нападать на меня Ярослава. – Чтобы уж окончательно его добить!

– Сбавь тон, – попросила я. И припечатала: – На работе на секретаршу свою ори. А у меня от твоих воплей ребенок в животе прыгает.

– Ладно, извини, – тут же стушевалась Ярослава. Виновато улыбнулась: – Забыла я, что ты у нас на особом положении…

И тут же захлопотала:

– Ты, наверное, нездорова, раз в халате? Может, тебе обратно в постель лечь? Полежать, уснуть?

– Какой уж тут сон после таких новостей, – вздохнула я. И пригласила: – Проходи. Сварим кофейку – и ты все мне расскажешь.

– Ох, прости меня, Аленка, что я прямо с порога на тебя орать начала. Характер такой, несусветный. Я же потому на тренинги и ездила, что изменить себя пыталась… Ну и потом, я ведь только что с допроса – все жилы, подлецы, вытянули… Двое их, ну, ментов, было. На лицо одинаковые, то есть никакие, а по характеру – как в кино и книжках: один – добрый, а второй – злой. Злой все пытался меня в сообщницы Гвоздицину записать. Говорил, что мы с ним чуть ли не на пару убивали, можешь себе представить? А добрый в душу лез. Приставал: «А зачем вы, такая успешная и красивая, записались на психологический тренинг?.. А расскажите, как ведет себя ваш психолог, когда вы общаетесь в неформальной обстановке».

(Реплика Алены: «Да ты по делу говори! В чем Гвоздицина обвиняют?»)

– Ну-у… Мне, конечно, никто не докладывал – но я по тому, как менты свои вопросы задавали, картинку восстановила. На сто процентов, конечно, поручиться не могу… но дело вроде бы было так. Наш Яков Анатольевич – медик, и у него есть доступ ко всяким хитрым лекарствам. Вот он и использовал одно такое. Хитрое название, сейчас, дай вспомню… во, тофранил. Это из группы каких-то амитриптилинов, антидепрессантов, короче. Он знаешь как действует? На душе – красота, хор из ангелов песни поет, и кажется, что жизнь такая прекрасная-прекрасная!

(Вопрос Алены: «Подожди, я не поняла: тофранил – это отрава?»)

– А любое лекарство – отрава и есть, люди даже от аспирина мрут, все дело в дозе. Ты лучше не перебивай. Короче, в малых порциях этот тофранил тоску лечит. А если сразу много употребить, то крышу и вовсе сорвет.

(Вопрос Алены: «Сорвет – это как?»)

– Ну, как Антон ко мне тогда, ночью, пришел. Глаза дикие, руки трясутся, хотя не пьяный, и хохочет все время. А еще час назад, когда мы расстались, он абсолютно нормальный был. В смысле, спокойный…

(Вопрос Алены: «Опять не поняла. А Яков-то Анатольевич тут при чем?»)

– Да притом! Напоминаю, что было в тот день. С утра – первые занятия по тренингу, и уже на нем у нас с Антошей начал намечаться амур. Мы и обедали вместе, и в бар потом пошли, а вечером сидели в ресторане и потом по дорожкам гуляли. В общем, любовь грозила начаться ба-альшая и страстная. Но только я с этим делом, про секс говорю, строгого принципа держусь: в первый вечер – ни-ни.

(Вопрос Алены: «Третьего дринка, что ли, ждешь?»)

– Ну, третьего, не третьего, а на первом свидании не даю. Не из-за нравственности, конечно. Просто чтобы больше ценили. Вот и с Антоном так – и целовались, и в любви он мне объяснялся, а в номер я его не позвала. Завтра, говорю, может быть, а сегодня никак. Ну, он расстроился, конечно, но пережил. Ушел. А потом, через час, вдруг является снова. Уже какой-то другой. Странный, дерганый, глаза бешеные. В руках – бутылка коньяка, початая. И с порога – чуть не на колени: «Яречка, милая, не могу больше ждать!»

Ну и я, дурочка, размякла. Пустила его… И дальше все у нас было классно, и потом мы уснули… а часов в пять утра я проснулась и вижу: кровать пустая. А Антон – в ванной комнате. С перерезанными венами.

(Вопрос Алены: «Так его Гвоздицин, что ли, зарезал?»)

– Да не резал он, конечно, его! Но в нашем номере был. В то самое время, когда мы уснули… Короче, так было. Сначала психолог встретил Антона, когда он в первый раз от меня ушел – весь в расстроенных чувствах. Пригласил вместе посидеть в ресторане, залить облом коньячком. Как они там сидели – миллион народу видело. И, кстати, одна из официанток заметила, что Антон пьет коньяк, а его собеседник – минералку. А не пил он потому, что подсыпал в коньяк этот тофранил, он со спиртным особенно быстро действует. Антон очень быстро поплыл – и Яков Анатольевич уговорил его вернуться ко мне. И отдал недопитый коньяк с собой – что, говорит, пропадать добру: все-таки настоящий «Хеннесси». Антон послушался. Принес коньяк мне – мы, перед тем как в койку прыгнуть, еще по рюмочке выпили…

(Вопрос Алены: «А почему же ты не умерла?»)

– Как ты не понимаешь?! Тофранил – это не яд. Это психотропное. В малых дозах – как у меня с единственной рюмкой получилось – он как снотворное действует. А в больших – подавляет волю. И сознание путает. Вот Антон – он-то больше, чем полбутылки, выпил – и стал игрушкой в руках психолога… А я со своей единственной рюмки просто уснула. А в этот момент – время, видно, специально рассчитал – на мобильник Антону позвонил Яков Анатольевич. Велел ему открыть дверь моего номера. И Антон – он уже совсем невменяемый был – его послушался. Отпер дверь. А дальше – Гвоздицин, он же плюс ко всему хороший гипнотизер, подавил его волю – и заставил покончить с собой. Прикинь, какая гнида?!

(Вопрос Алены: «Подожди, подожди… Откуда ты все это знаешь? В таких деталях? Психолог чистосердечное признание написал?»)

– Ничего он пока не писал. Упорствует. Но только токсикологический анализ готов: в той бутылке коньяка – ее из моего номера на экспертизу забрали – тофранила десять миллилитров. И у Антона в крови этот тофранил в убойной дозе. А в комнате у Гвоздицина – обыск уже сделали – его еще больше… Двадцать ампул. В шкафу, под одеждой, прятал.

(Вопрос Алены: «Но разве из этого следует, что именно он убил Антона?»)

– Ох, ты и въедливая! Ну, тогда слушай дальше. Александру помнишь? Ну, как тебе ее не помнить – ты на нее орала как резаная, а потом она тебя едва снегоходом не переехала… Так вот, нашлись свидетели: тем вечером, когда ты ее обличать взялась, а она из ресторана выскочила, – Сашка в номер-то не пошла. С изменившимся лицом гуляла по дорожкам… Вот тут-то ее Гвоздицин и встретил. И тоже повел в ресторан, якобы утешать. И их там опять видел миллион народу. И пили они: Александра – вино, а психолог – минералку. Сидели долго, едва не до утра. А на следующий день Александра, вместо тренинга, пытается сшибить тебя снегоходом. А потом кончает с собой. Просекаешь картинку?!