Эвританские хроники - Шелонин Олег Александрович - Страница 49

49

– Тихо! Песню петь буду! – объявил маэстро. – Душевную…

Заинтригованные сорвентцы послушно притихли.

Постой, экипаж, не стучите колеса, Извозчик, тяни сильней вожжа-а-а-а-а-а-а-а-а!..

Децибелами Кузьма пошел в папашу, и если в обычном состоянии он еще как-то мог их контролировать, то под градусом… Короче, первые же строки душевной песни вдребезги разнесли витраж. Разноцветные осколки, сметенные акустическим ударом, весело звеня, осыпались на булыжную мостовую.

Я к маменьке родной с последним приветом Спешу показаться на глаза!!!

Полупустой кувшин валлонского в руках дона Эстебано треснул. Рубиновая жидкость выплеснулась на каменный пол, забрызгав лакированные туфли ночного правителя славного города Сорвенто. Спасая барабанные перепонки, зрители дружно заткнули уши и застыли с открытыми ртами и выпученными от изумления глазами. Дубинки и прутья полетели на пол. В ожидании команды все уставились на дона Эстебано. Дон команды не дал. Он был в ступоре.

Не жди меня, мама, хорошего сына – Твой сын уж не тот, что был вчера-а-а-а-а-а… —

дико ревел меж тем Кузя. Голос офигительного дарования умудрялся проникать даже сквозь плотно прижатые к ушам ладони, и до сорвентцев начало доходить, о чем, собственно говоря, поется в этой песне. Благодаря вентиляции, устроенной маэстро, помещение трактира уже не так резонировало, а потому кое-кто рискнул оставить свои уши в покое.

Меня засосала опасная трясина, И жизнь моя вечная игра!!!

Последние слова упали на благодатную почву. Глаза ночного правителя славного города Сорвенто подернулись влажной поволокой.

А если посадят меня за решетку…

Тут зал просто-напросто взорвался восторженными воплями. Среди завсегдатаев сорвентских трактиров трудно было найти человека, хоть раз не повидавшего небо в клеточку. Братья Фальшифьяно, пользуясь случаем, незаметно выскользнули на улицу и бросились наутек, сдавая позиции без боя. Под гром оваций Кузьма Филимонович закончил свой первый «азорский» хит.

– Маэстро, – ошеломленный ночной правитель Сорвенто робко приблизился к эстраде, – а как насчет шедевров Ничейных Земель? Мы, я надеюсь, достойны?

– Как твое имя? – вздернул подбородок Кузьма.

– Здесь меня называют доном Эстебано…

Кузьма покровительственно похлопал его по плечу. С высоты эстрады ему удалось это сделать, даже не поднимаясь на цыпочки.

– Базара нет. Специально для моего первого поклонника в славном городе Сорвенто – последний шедевр Ничейных Земель. Мурка!!!

Раз пошли на дело я и Эстебано, Эстебано выпить захотел…

Дальше ему продолжить просто не дали. Зрители словно сошли с ума.

– Блин, битлы бы от зависти удавились! – пропыхтел Кирилл.

– Как бы нас не удавили, – рыкнул Нучард.

Квартету приходилось трудно. Кузьма в считанные секунды обзавелся кучей фанатов, которые рвались к своему кумиру. Притиснутые к эстраде, обременительные музыканты грудью встали на защиту маэстро, прекрасно понимая, что если заслон прорвут, то их домового просто раздерут на сувенирчики. А маэстро в пьяном умилении посылал публике воздушные поцелуи, шаркал ножкой и делал реверансы, доводя толпу до исступления.

– Дайте ему кто-нибудь по лбу, что ли, черт! – простонал Дим, держась из последних сил. – Дон Эстебано, вы там поближе…

Но дон Эстебано их не слышал. Вытесненный на сцену бушующей толпой, он умиленно смотрел на ушастого маэстро, вытирая кружевным платочком наворачивающиеся на глаза слезы.

– Нельзя по лбу, – процедил сквозь зубы Кирилл, – нас всех сразу на куски порвут.

– Тогда по заднице…

– Я им порву… – утробно сипел Нучард. – Не пора ли за мечи взяться?

– Какие мечи? Это ж поклонники… чтоб им… – испугался Кирилл.

– Прелестно! – Дон Эстенбано отстегнул от пояса кошель, демонстративно потряс им и швырнул на пол, вызвав тем самым новый взрыв энтузиазма. Пол-эстрады завибрировало под градом золотых и серебряных монет.

– Дон Эстебано… мать твою! Нас же ща раздавят!!!

Отчаянный вопль Кирилла вернул ночного правителя Сорвенто к действительности. Сообразив, какой опасности подвергается «маэстро», он отдал короткое распоряжение своим подручным, и те ринулись на выручку, щедро раздавая оплеухи направо и налево. В отличие от квартета они не церемонились с почитателями «офигительного» дарования. В воздухе замелькали прутья.

Владелец кабака довольно потирал руки, взирая на перевернутые столы и битую посуду. На это у него была отдельная графа – с очень и очень приличными процентами.

– Фальшифьяно свинтили! – истошно заорал какой-то любитель изысканных развлечений.

Толпа отхлынула от эстрады. Самые азартные ринулись в погоню. «Обременительные музыканты» облегченно вздохнули и дружно сели на пятые точки – там же, где и держали оборону, на пол эстрады.

По залу засновали официанты, оперативно наводя порядок. Вскоре перевернутые столы были водружены на свои места, осколки выметены, и возбужденная публика вернулась к прерванной трапезе, с нетерпением поглядывая на помост – в ожидании продолжения концерта.

Но тут возникла проблема. Коротенькие ножки упившегося в зюзю маэстро, не выдержав бремени свалившейся на них славы, подогнулись, и Кузьма Филимонович растянулся на полу.

– Что с вами? – всплеснул руками не на шутку испугавшийся дон Эстебано.

– Это от избытка чувств, уважаемый дон, – деликатно пояснил Дим, молниеносно материализовавшийся перед ночным правителем Сорвенто. – Понимаете, – проникновенно продолжил он, отвлекая бандитскую светлость от хлопочущих над Кузей друзей, – маэстро – талант, в этих местах еще не признанный, а тут дальняя дорога, издержки… Связанный с ними пост… И вдруг такой успех… С нами, творческими натурами, такое случается…

– Издержки? – удивился дон Эстебано.

– Ах! Превратности судьбы. Не все способны отличить бездарность от гения!

– Сеньоры!!! – взревел растроганный дон. – Эти господа – под моей личной защитой! Они мои гости! И не только мои! Они – гости нашего города! Покажем, как у нас в Сорвенто умеют ценить таланты! Трактирщик! Лучшие покои, полный пансион и отдельный стол для господ артистов! Я плачу! Вы, я надеюсь, не возражаете? – повернулся Эстебано к «обременительным музыкантам».

– Ни боже мой, – затряс головой Дим. В отличие от своих друзей, занимавшихся, по его мнению, всякой фигней возле пьяного вдрызг маэстро, он уже деловито сметал позаимствованным у официанта веником деньги в совочек и пересыпал их в видавшую виды котомку Кузи. – Когда угодно, сколько угодно и в любом количестве…

И тебе в вечернем сизом мраке Часто видится одно и то ж: Будто кто-то мне в кабацкой драке Саданул под сердце финский нож… —

старательно выводил Дим приятным тенорком.

Публика рыдала. Кирилл мрачно смотрел на эстраду. Он уже жалел, что обучил свою команду основам музыкальной ритмики и искусству держаться хотя бы приблизительно в одной тональности. На Эвритании с этим был напряг. Теперь он понимал, почему братья Фальшифьяно имели такой успех.

Накануне раззадоренный дон Эстебано пытался в унисон с маэстро спеть «Мурку». Тихий ужас!

Шел третий день их пребывания в славном городе Сорвенто. Герой Эвритании покосился на шумно сморкающегося в платочек Сарката, утирающего слезы Нучарда и понял, что застрял здесь надолго.

– Все, – жестко сказал он, – последний хит – и валим отсюда. У меня Мавр дома небось всех тараканов сожрал с голодухи, а мы тут, как голодные волки, на луну воем.

– Как ваш импрыс… прыс… ссарио, – донеслось до них из-под стола, – кат-т-тегорич-ч-чски против!!! – Друзья и не заметили, как их маэстро там оказался.