Спроси у Ясеня - Скаландис Ант - Страница 82

Правда о зловещих замыслах Москвы попала в западную прессу, а оттуда через радио в Оброссию. Конец света временно отложили. Скоротечная, но кровавая гражданская война вновь поставила все в России с ног на голову. Заболевание "демокардией" все-таки оказалось хроническим и неизлечимым.

А финальная сцена такова: Валерий и Лайза вдвоем в камере смертников перед расстрелом. "А как хотелось осуществить извечную мечту честных людей, – рассуждает Лобачев, – уничтожить именно тех, кто хочет войны, а остальным дать возможность жить в нормальном мире! Как это было красиво задумано!" "Красиво, – соглашается Лайза, – но наверно, ты все-таки не прав. Ведь там, в Подземной империи оставались и ни в чем не повинные дети… Может, поэтому ничего не получилось? Может, сам Бог был против нас?" "Может быть, – говорит Валерий, – может быть…"

– Ну, и как тебе? – спросил Тополь, когда я закончила читать и закрыла книгу.

– Неплохо, – честно признала я. – Добротная современная фантастика. Автор хорошо разбирается в политике, писать умеет, да и мыслит правильно. Только зачем я теряла время на все это? Ты же знаешь, мне последние вещи Стругацких до сих пор прочесть некогда.

– Время она теряла! – передразнил Тополь. – Да это же очумительный роман! Ты хоть задумалась, откуда он все это знает? Откуда такие точные описания спецсооружений в Московском метро?

– Ну, поехали, – улыбнулась я, – кто о чем, а вшивый – о бане! Ты просто мало читал фантастики. А я одно время увлекалась. Это же дежурная ситуация. Американцами сколько раз обыгранная. Писатель что-нибудь придумает, а туповатые сотрудники ФБР или АНБ давай пытать несчастного: откуда узнал? Кто проболтался? На кого работаешь? Уверяю тебя: ни на какую разведку этот фантаст… как его? – я посмотрела на обложку, – Разгонов не работает. Он просто писатель, прозаик. Умный он, и газеты читать умеет внимательно.

– Все у нас умные, – пробурчал Тополь недовольно, – а мне что-то слабо верится…

– Ну, замети его на Лубянку, – предложила я злобно, – гуманист ты наш, демократ и правозащитник. Ну, вызови в кабинет и учини допрос по всей форме.

– Уже, – сказал Тополь тихо.

– Что?! – не поверила я.

– В бывшем Втором главном управлении сегодня по почкам сразу не бьют, – успокоил Тополь. – А впрочем, дело не в этом. На вот, взгляни на фотографию нашего дорогого автора.

Нужно ли говорить, о чем я подумала в тот момент? Кто-то из нас сошел с ума: либо Ясень, ни с того ни с сего написавший фантастический роман, либо Горбовский, устроивший такую масштабную мистификацию, либо я.

А уже в следующую секунду – тихий взрыв в голове: так вот же кто стоял у Машкиной могилы! И сразу следом за ним – еще один: новое звено в цепи страшной тайны?! Я же не знала Разгонова, значит его не знала и Машка. Кто знал его? Полковник Чистяков? А может быть, сам Седой? Но что означает сходство с Ясенем? Незаконный сын одного из малинских родителей? Все! Стоп. Крыша едет… Слишком много вопросов. Ответы появились довольно скоро.

Так началась весной девяносто четвертого долгая, тщательная и очень сложная разработка агента-двойника ОО1, которому сразу дали кличку "Лайза".

Мы устроили тебе тогда медосмотр от райвоенкомата. Помнишь, какой ты был мрачный, когда не удалось ускользнуть от очередной повестки, потому что тебя поймали по телефону и пригрозили, что в случае неявки пришлют солдатиков с автоматами? А помнишь, как ты оживился и даже загорелся, когда сказали что могут направить на подготовку в Рязанскую дивизию спецназа ВДВ, а потом в Боснию? Вот уж романтик непроходимый, прирожденный авантюрист! Дома жена, ребенок, а он собрался за границу воевать – то ли за свободу братского народа Сербии, то ли за сербских бандитов. Много ты понимал тогда в Боснийском кризисе? Да ладно, я ж тебя в военкомате сама не видела, просто мне рассказывали.

А сколько бессонных ночей провели мы, изучая все твои напечатанные и даже не напечатанные, по редакциям найденные произведения, сколько времени потратили на прослушивание телефонных разговоров и анализ твоей жизненной ситуации, твоей психологии, твоих возможностей. Были у нас горячие головы – настаивали на немедленной вербовке, но Ясень все выжидал, выжидал, и Дедушка поддерживал такое осторожное решение.

Помню влетает на конспиративную квартиру Осокорь, Петя Глызин, классный опер с Петровки, лучший наш специалист по уголовщине. Мы сидим вчетвером: я, Кедр, Ясень и Пальма.

– Дамы и мужики, – начинает он, передразнивая Кедра с его любимым обращением, – у меня срочное внедрение на "крытой" в Воркуте. Там сейчас сидит Дато, а он лично знает Ясеня. Двойник нужен – во! – и он хватает себя рукой за горло с такой энергичностью, что кажется, у него сейчас глаза из орбит полезут.

Все молча смотрят на Петю и думают.

– Нет, – говорит, наконец, Ясень. – Пока не надо.

И так было несколько раз. А ведь могло, могло получиться совсем иначе.

Апрель. Девяносто пятый год. Позвонил художник Юрка, тот самый, что был у меня непосредственно перед Ясенем.А я сидела дома одна и сказала ему: приезжай. Поболтали, предались воспоминаниям, вина попили. Он вяло клеился, я вяло отказывала. Потом я проводила его, вернулась в комнату, открыла еще бутылку вина и задумалась, откинувшись на подушки дивана.

И чего он приезжал? Потрахаться? Да вроде не в этом дело. Стареем, наверно. Начинаем жить прошлым.

И вдруг я очень ярко вспомнила тот давний декабрьский вернисаж в Домжуре. И выплыло из глубин памяти незнакомое, но очень четко прорисовавшееся лицо. Среди белых стен, безумных картин, расфуфыренных дамочек и длинных бокалов с шампанским – грубое, мужественное, твердое лицо, рассеченное глубоким шрамом. И погоны с черными просветами. И золотые танкеточки в петлицах. Ага, майор танковых войск. Да, это с ним я собиралась пойти в тот вечер, если бы не Юрка. Мало того, и он собирался пойти со мной. Точно помню. Он так пристально смотрел на меня. Почему? Что ж, я узнала бы это. Если б не Юрка… А годом позже я пошла бы с Бернардо. Если б не Малин. И Бернардо пошел бы со мной. Если б не Малин… Бернардо… Вот оно!

Я уронила стакан. Он упал на ковер и не разбился, но все вино выплеснулось напрочь.

Вот оно – то самое последнее звено.

Я должна найти майора танковых войск с большим шрамом на лице. Реально это? В общем реально. Если его еще не убили. Господи! Сколько лет прошло! Сколько лет…

– И все-таки это чушь собачья, – еще раз повторил Ясень.

По моей просьбе мы доехали до Измайлова и, бросив "ниссан" возле дороги, углубились в парк. Я хотела знать наверняка, что нас не слушают.

– Чушь собачья. Майор смотрел на тебя как на фигуристку Лозову, майор смотрел на тебя как на красивую бабу, майор смотрел на тебя как на проститутку – допустим, видел раньше у "Националя", наконец он просто мог тебя с кем-то перепутать. Вариантов – тьма, не допускаю только одного. Что майор был агентом Седого. Ведь в этом случае майор обязан был вернуться. Посуди сама: от Бернардо увел тебя я – полковник ГБ и сотрудник ИКС, а здесь – подумаешь, какой-то художник! Убрали бы его – и точка. Разве не так?

– Не так. Ты просто не хочешь понять. У Седого сложные и странные цели. У Седого ко мне совершенно необычное отношение. Собственно, он такой же шиз, как и я, только еще посерьезнее.

– А-а-а, – протянул Ясень. – Ну, тогда это тяжелый случай. Для чего здесь моя помощь? Я же не врач.

– Врач, – возразила я. – Ты для меня в одном лице все: и муж, и любовник, и врач, и друг и начальник. Помнишь этот замечательный анекдот? У каждой женщины должно быть пять мужчин…

– Не помню. Расскажи.

– Ну, мужу надо кое-что рассказывать и кое-что показывать. Любовнику – все показывать и ничего не рассказывать. Другу – все рассказывать и ничего не показывать. Врачу – все рассказывать и все показывать. А начальнику – как прикажет. А ты у меня действительно един в пяти лицах.