Спроси у Ясеня - Скаландис Ант - Страница 88

88

– Что, просит в своей смерти никого не винить?

– Ты почти угадал, Леня. Прочти.

И Леня прочел.

Меня все время гладят против шерсти,Мне наливают горькое вино,А в голове всего лишь пять отверстий…Проделать, что ли, еще одно?..

Целиком читать было, в общем, не обязательно. Но жуткое впечатление производил все тот же навязчивый рефрен в конце:

Я не хотел. Я всех любил. Поверьте.Но так уж вышло: кончилось кино.А в голове всего лишь пять отверстий.Ну что ж, проделаю еще одно.

– Вот только отверстий получилось немножко больше, – грустно подытожил Тополь.

– А я и не верю в такое самоубийство! – взорвался Кедр. – Тоже мне, Есенин! "До свиданья, друг мой, до свиданья…", "Меня все время гладят против шерсти…" Вроде не кровью написано. Как ты полагаешь?

– Не надо так, Женька. В самоубийство я тоже не верю, но с другой стороны, ведь он же ничего и никому не сказал, ото всех прятался… А что говорит Верба?

– Она сказала довольно странную фразу: "За жизнь любого самоубийцы всегда найдется кого удавить".

– И все?

– И все.

– Ты считаешь, она сможет завтра работать?

– Уверен в этом, – ответил Кедр.

 3

Белка обнаружила записку в воскресенье вечером, вернувшись с дачи. И первая мысль у нее была такая: "Дурака валяет. Завтра приедет обратно. Боже, как мне все надоело!" Потом она еще раз перечитала послание и споткнулась о трогательное совпадение – его фразу "Надоело все". Подумала о том, какие они стали одинаковые за десять лет совместной жизни, и появилась вторая мысль: "А может, поехать к нему?". И тут же сама себе ответила: "Ну уж нет!" Поняла вдруг, что давно не любит Разгонова, что любовь превратилась в привычку, не более, что Андрюшку, конечно, жалко, но на фига ему такой отец, который тоже не любит ни жену, ни сына. "Что, я одна не прокормлю Андрюшку? Родители помогут, в конце концов," – такой была третья мысль. И продолжая развивать ее, Белка подумала: "Какие мои годы! Еще и замуж выйти смогу. Более удачно. Боже, сколько роскошных мужчин могли быть моими, а я проходила мимо. Из-за этого… прозаика! Вот он, его шедевр: "Уехал в Заячьи Уши. Возвращаться не намерен." Ну и не возвращайся! А вернешься – я тебя не пущу. Может быть, я уже с другим буду. Позвонить, что ли, Геннадию?"

Раздражение и грусть сменились пьянящим весельем и чувством ожидания – ожидания чего-то нового и прекрасного.

Потом она ощутила усталость. Геннадию звонить передумала. Позвонила только Лехе по поводу трех "штук", но ему о семейных делах решила не рассказывать.

– Вот так, Степа, остались мы с тобой вдвоем, – сказала она коту, который мурчал и терся об ноги.

Заварила себе кофе. Сделала яичницу. Поужинала без аппетита. Она никогда не любила есть одна, а кот Степан ел по-своему собственному графику и компанию составить не мог. Покурила. Рассеянно посмотрела телевизор, перещелкивая дистанционником с канала на канал. Ни одна из программ ее не увлекла, и Белка решила спать. Вот только сон не шел, несмотря на усталость. Мешало непонятное, но с каждой минутой растущее чувство тревоги. За кого? За Андрюшку, отдыхавшего с бабушкой и дедушкой в Прибалтике? Да нет. За Миху. За него бестолкового. Какая глупость! Нелюбимый муж бросает жену и уезжает в свою деревню. А нелюбимая жена за него беспокоится. Ужасная глупость.

Кот начал бродить по квартире и орать – ну, прямо как весной. С чего бы вдруг?

А Белка выкурила еще три сигареты и выпила стакан спедифена – немецкой шипучки от головной боли, прежде чем сумела заснуть.

Утром в понедельник Белку разбудил телефон. Звонил Леха. Он извинился за раннее беспокойство (по богемно-коммерческим понятиям половина девятого время для звонков малоприличное) и сообщил, что за деньгами приехать сможет только послезавтра. Едва Белка задремала, а потревоженный кот Степан выбрал себе новую позу, вытянувшись во всю длину вдоль подушки, как телефон снова ожил, и теперь уже подруга Женечка, десять раз извинившись, попросила в долг до пятницы пятьдесят тысяч. Ей было обещано. Встретиться договорились в середине дня. Но и своей лучшей подруге не рассказала Белка об уходе Разгонова из Ясной Поляны. Может, просто потому, что ей хотелось спать, а может… Да. Было, было какое-то предчувствие.

Ее последняя попытка уснуть успехом не увенчалась.

– Вы жалюзи продаете? – поинтересовался низкий женский голос.

Степан тоже оставил надежду уютно свернуться и отправился хрумкать недоеденный вечером "вискас".

– Продаю, – огрызнулась Белка, – только не вам.

И повесила трубку.

Телефон тут же зазвонил вновь. Сна уже не было ни в одном глазу – было только желание послать всех очень далеко.

– Знаете что, – прокричала Белка вместо "алло", – засуньте себе эти жалюзи…

– Разгонова Ольга Марковна? – спросил бесстрастный вкрадчивый голос.

И Белке сразу сделалось холодно от этого официального обращения. Мгновенно всплыл в памяти "ТТ", завернутый в тряпку, и фраза из записки – про "пушку" и полторы штуки грин. Доигрался хрен на скрипке.

– Да, это я.

– Вас беспокоит старший инспектор ГУВД следователь по особо важным делам майор Кондратьев.

Этот длинный титул уже не произвел слишком сильного впечатления. Вот только зачем по особо важным делам?

– Ольга Марковна, постарайтесь сохранять самообладание. Вам будет нелегко услышать то, что я сейчас сообщу.

Ох, уж этот садистский обычай готовить человека к страшному известию!

– Ваш муж Разгонов Михаил Григорьевич погиб. Он убит неизвестными лицами.

– Кого? – вырвался у Белки идиотский вопрос.

Она все еще автоматически продолжала думать, что это Миха натворил чего-то.

– Вашего мужа Разгонова Михаила Григорьевича, – повторил майор, изменяя падеж, – убили при еще не до конца выясненных обстоятельствах.

– Где? – выдохнула Белка, словно это было теперь самым главным.

– В городе Старице Калининской области.

Белка помолчала. Потом задала совсем глупый вопрос:

– Почему?

– Ольга Марковна, я понимаю, как вам сейчас тяжело. Я вам соболезную, но, пожалуйста, выслушайте меня внимательно. Сегодня, не позднее семнадцати ноль-ноль, вы должны явиться в морг больницы МПС для опознания тела. Запишите, пожалуйста, как ехать и кого спросить.

– Уже пишу, – сказала Белка, поскольку блокнот и что-нибудь пишущее всегда держала рядом с телефоном, и не чувствуя карандаша в онемевших пальцах, нацарапала продиктованный адрес на листке.

– А завтра, в двенадцать ноль-ноль, я жду вас у себя на Петровке. Пропуск уже заказан. Скажите, что вы к майору Кондратьеву. Не забудьте паспорт. И еще. Я должен предупредить вас. Лицо вашего мужа будет несколько трудновато узнать. Понимаете, он был убит тремя выстрелами в голову. Из крупнокалиберного оружия. И последнее. Запишите мой телефон. Если вдруг возникнут вопросы.

Белка не помнила, как закончился этот разговор. Она даже не помнила, как вставала за сигаретами и зажигалкой. Но теперь она сидела на краешке незастеленного дивана, курила одну за одной, стряхивая пепел на ковер и не могла плакать. Плакать было нечем, словно это у нее исчезло напрочь лицо, словно это ей в голову попали три пули крупного калибра.

Что в таких случаях полагается делать? Завешивать черным зеркала? Молиться Богу, в которого никогда не верила? Рвать на себе волосы? Обзванивать родных и друзей? Она никак не могла сообразить, кому следует звонить в первую очередь, и поэтому позвонила Майклу. Тот, по счастью, оказался дома.

– Салют, Майкл. Миху убили.

– Что?

– Я говорю, Миху убили.

– Кто? – Майкл всегда даже в состоянии полной ошарашенности правильно выбирал ключевой вопрос.