Черная вдова - Безуглов Анатолий Алексеевич - Страница 80

Возвращаясь домой, Орыся убеждала себя: отыщут вора, непременно отыщут и вернут пятьдесят тысяч.

Валерий Платонович сидел на верандочке, пил ряженку. Орыся открыла рот, чтобы поделиться с ним успокоительной новостью, но профессор опередил её:

— Где была?

— В милиции…

— Где, где? — заикаясь, переспросил он.

— В милиции. Написала заявление.

Скворцов-Шанявский побледнел, захватал воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, схватился за сердце и стал сползать со стула.

— Что с тобой? — в ужасе бросилась к нему Орыся, едва успев подхватить профессора. — Вызвать «скорую»?

— Не… Не… — заплетающимся языком проговорил Скворцов-Шанявский. — Валидол… Капли Вотчала…

Перетащив Валерия Платоновича на диванчик, Орыся кинулась за лекарством, дрожащими руками накапала в рюмку, влила в рот Скворцову-Шанявскому. Потом сунула ему под язык таблетку.

Он лежал с закрытыми глазами минут десять, и эти минуты показались Орысе вечностью.

Наконец он разлепил веки, слабо произнёс:

— Что ты натворила? Понимаешь или нет?!

— Я хотела… Как лучше хотела! — растерянно проговорила Орыся. — Ведь пятьдесят тысяч! Не рубль.

— Жалкие пятьдесят тысяч, — простонал профессор, положив ладонь себе на лоб. — О чем ты говоришь? Нет, зарезала без ножа! Форменным образом зарезала!

— Но ведь деньги тебе сейчас очень нужны. Так ведь?

— Что они решают? Да я за один день могу иметь сто тысяч. Да что там сто тысяч… — Он медленно приподнялся, сел. — Ну кто тебя просил ходить туда, кто? Ты хоть представляешь, что натворила? Ты можешь погубить меня! И всех подвести под монастырь!

Она начала лепетать насчёт того, что в милиции обещали сделать все, чтобы поймать вора, но профессор грубо перебил её:

— Заткнись! Найди лучше ручку и бумагу.

Орыся покорилась без слов. Под диктовку Скворцова-Шанявского она составила новое заявление в милицию, в котором просила аннулировать первое в связи с тем, что якобы, вернувшись домой, обнаружила пропавшие деньги целыми и невредимыми.

— Как же мне объяснить? — растерянно спросила она, пряча заявление в сумку.

— Как хочешь! Что в детстве тебя уронили с печки, что полный склероз, что… — снова вспыхнул профессор. Затем, сдержавшись, добавил: — Самое лучшее, скажи, что над тобой подшутили.

— Поверят ли? — с сомнением покачала головой Сторожук.

— Сделай так, чтобы поверили! — рявкнул Валерий Платонович. — Понимаешь, должны поверить! Иначе…

Она поспешила в милицию.

Начальник уголовного розыска уже собирался уходить, так как рабочий день кончился. Прочитав заявление, майор Саблин посмотрел, как показалось Орысе, на неё с подозрением, выразительно хмыкнул. Она стала сбивчиво объяснять, что, мол, над ней подшутили, но делала это, вероятно, не очень умело и убедительно, потому что майор усмехнулся:

— Я гляжу, что-то вы не очень рады обнаружению пропажи.

— Рада, рада! — неестественно весело произнесла Сторожук. — Понимаете, перенервничала — страсть! Потом поругалась, конечно: тоже мне — шуточки!

— Да уж… — Саблин неопределённо повертел головой и принял заявление.

Дома Скворцов-Шанявский дотошно расспросил о реакции милиции и, кажется, остался доволен тем, что удалось замять эту историю.

— Смотри, — предупредил он, — больше никакой самодеятельности!

Профессор, вопреки обыкновению, остался дома. Орысю он словно не замечал. И кажется, даже обрадовался, когда к вечеру заглянула Элефтерия Константиновна с приглашением на чашку чая по случаю своего дня ангела. Орыся, сославшись на нездоровье, не пошла. Скворцов-Шанявский и Вадим отправились на хозяйскую половину без неё. Профессор прихватил с собой книгу.

— Прошу прощения за скромный презент, — сказал он Александропулос, вручая книгу. — Надо было предупредить заранее.

Та рассыпалась в благодарностях, заметив, что дорого внимание, а не подарок. Прочитав название книги, она и вовсе растрогалась — это был сборник легенд и мифов Древней Греции.

— Вы всегда умеете преподнести что-нибудь такое-этакое, — чуть не прослезилась вдова. — Ну прямо по сердцу…

Тем временем Орыся не находила себе места. Её мучили мысли — что же произошло с деньгами? Где их украли? Кто? Когда?

«Чего теперь гадать? — вдруг подумала она. — Надо помозговать, где достать пятьдесят тысяч. Может, слетать в Трускавец, снять со сберкнижки? А вдруг встречусь с Сергеем?»

Орыся заперлась в своей комнатке, бросилась на кровать. Ей почему-то вспомнилось слово «сука», которым обозвал её профессор. Зарывшись лицом в подушку, Орыся разрыдалась.

«Во что я превратилась? — спрашивала она себя. — В тряпку, о которую вытирают ноги все, кому не лень… С Сергеем была — дрожала каждую минуту: прибьёт или нет… Вырвалась наконец в Москву. Какие мечты были! Стать певицей, зажить по-человечески… И вот стала… Валерий относится к ней хуже, чем к собаке. Хочет — приласкает, хочет — гонит прочь!»

Подушка стала мокрой от слез. Но желанное облегчение не наступало. Орыся вспомнила мужа Василя, вспомнила Димку и застонала от боли, стальным обручем сжавшей сердце.

«Так можно свихнуться!» — пронеслось у неё в голове.

Она встала, посмотрела в окно. Сквозь ветви деревьев светилась веранда хозяйского дома. Оттуда доносилась музыка.

Орыся проверила, хорошо ли заперта дверь, потом нашарила под кроватью заветный графинчик с «изабеллой», который прятала от Валерия Платоновича.

Вино становилось в последнее время её единственной отдушиной.

…Скворцов-Шанявский пришёл через час. Торкнувшись к Орысе и не получив ответа, он, поворчав, направился к себе. В отличие от неё, сваленной пьяным сном, профессор никак не мог заснуть. Несколько раз за ночь вставал, принимал лекарства: чай из хмеля и валерианку, как советуют в этом случае врачи, но ничего не помогало. Бессонница доводила до отчаяния, выматывала все нервы. Мысли, одна мрачней другой, сверлили мозг. Больше всего беспокоило то, что Орыся ходила в милицию.

«Дай бог, чтобы пронесло!» — молил судьбу профессор.

Забылся он только к утру и не слышал, как поднялась и ушла из дома Орыся.

А она отправилась к Эрику Бухарцеву, бывшему шофёру Скворцова-Шанявского. Мысль обратиться к нему возникла у Сторожук совершенно спонтанно. А может быть, потому, что с Эриком связывали её другие отношения, чем с иными приятелями профессора. В определённом смысле Бухарцев был Орысе многим обязан: вот уже сколько раз она давала приют его матери в своём трускавецком доме.

Услышав, что Сторожук нужны деньги, Эрик сказал:

— Не знаю, может, не поверишь, но нету. Позавчера продал золотишко, вчера — тоже. И все улетучилось как дым.

— Что же делать? — растерянно произнесла Орыся.

— Хочешь? — Бухарцев снял с пальца перстень. — Прилично дадут…

— А кому я его сбуду? — заколебалась Орыся.

— Есть один человечек. Надёжный. Правда, облапошивает, но не так все же, как Решилин.

— Можешь свести меня с тем человеком? — спросила Орыся, у которой возникла спасительная идея.

— Ради бога! — охотно согласился Бухарцев.

…Когда Валерий Платонович пробудился ото сна, — а это было около полудня, — Орыся выложила перед ним пятьдесят тысяч рублей.

— Откуда?.. Где взяла? — удивлённо и радостно спросил профессор.

— Представляешь, я действительно сумки перепутала. Деньги были не в индийской, а в той, под крокодилову кожу.

— Да? — подозрительно посмотрел на неё Валерий Платонович.

— А чего мне врать? — не моргнув глазом, ответила Орыся.

Скворцов-Шанявский побежал отдавать долг.

Леонид Анисимович был из тех людей, которые привыкли властвовать над обстоятельствами. Но в последнее время он почувствовал, что эта власть поколебалась. Положение, как говорится, уходило из-под его контроля. По нескольку раз на день Жоголь звонил в Москву. Вести становились все более тревожными. В гастрономе царила растерянность. Запаниковали даже те, в ком он был раньше абсолютно уверен. А записка сына хоть и несколько успокоила, но, с другой стороны, уколола больно и глубоко.