Печать на сердце твоем - Валентинов Андрей - Страница 91

Згур сглотнул, переваривая услышанное. Остальные же внимали, не скрывая восторга. Вешенка даже рот раскрыла, а Ярчук, насупив брови, мерно кивал косматой головой.

– А дядя Гунус не только верши складает! – поспешила сообщить девочка. – Он ведает, как скандов перемогти можно! Скажи дяде Згуру!

– А я и так знаю, – обрадовал ее Згур. – Надо духов вызвать из бездны.

Лысый при этих словах несколько смутился, но ненадолго. Палец вновь поднялся, указуя прямиком в весеннее яркое небо, по которому лениво ползли перистые облака.

– Отсель! С небес разить зловредных скандов должно!

– Точно! – согласился Згур. – Вот только Кея Кавада кликну, ему боги орла подарили…

– То баснословие! – снисходительно ответствовал Гунус. – Ведай же, вьюнош! За морем, за акияном стоит камень бел-горюч! А на камне том – женка из сребного железа громоздится, смолоскип литого злата держит. За нею лежит земля Адалай. И в той земле людь, кубыть птахи небесные, по окоему шныряют. Да не просто шнырют. Повадился кнес их с соседом своим воевать, так посадил воев на птиц железных да каждому шар железный дал, а в шаре том – молния…

И вновь Вешенка открыла рот от изумления, Ярчук же весь напрягся, словно готовясь бежать к кузнецу Долбиле, дабы тот птицу железную ковать принимался. Згур только вздохнул. Хорошо бы этакий шар с молнией заиметь! Да не один, а сотню. И духов из бездны выкликнуть, авось пособят.

– Да только прячут они тайну птицы железной. Но проведал я тайну иную. Раз птицу не можно, то вели, вьюнош, пупырь летучий взгромоздить. А в том пупыре шустрость немалая, летит он по небу, яко же лодья по реке плывет…

Згур охотно пообещал завтра же начать «громоздить» указанный «пупырь», отчего скандам и конец вскорости настанет. Пора было уходить. Приближался вечер, а дел оставалось невпроворот.

– Погодь, боярин! – Ярчук, начисто забыв и о «вершах», и о дивной стране Адалай, отвел Згура в сторону, быстро оглянулся.

– При них говорить не хотел… Помнишь ли, говорил я тебе про злого боярина? Того, чей сын меня погубить хотел, род мой перебил, Вешенку-малолетку в постелю утянул…

– Помню…

Венет глядел хмуро, и Згур понял, что дома того ждали не только радости.

– Зол сын его был, да отец сына покруче. Берегись его, боярин молодой!

– О ком ты? – удивился Згур и вдруг понял.

– Асмут Лутович?

Ярчук засопел, сжал кулачищи:

– Проклято имя его, и род проклят! Змеин язык его, а душа черна. Не верь ему! Ни в чем не верь! Чашу поднесет – вылей, блюдо на стол поставит – не касайся…

Во рту пересохло. Представилось, как чернобородый протягивает ему чашу, по тонким губам змеится улыбка…

– Спасибо, Ярчук! – Згур заставил себя улыбнуться. – Остерегусь! И ты тоже… Поострожней будь!

– Без меня по городу не ходи. Слышь, боярин! Меня дожидайся, вместе ходить будем!

Згур кивнул, но ждать венета, конечно, не собирался. Хороший совет всегда нужен, а вот нянька – нет. Да и у самого Ярчука забот хватает.

Глава четырнадцатая. Холопий воевода.

Возле лодей поставили охрану, лагерь же перенесли к городским воротам, на большой выгон, где в ярмарочные дни добрые горожане торговали скот. Вскоре на Скотьем Выгоне забелело полотно шатров. Для Згура же поставили красный, с золотым верхом, подстать комитову плащу. Рядом врыли в землю Стяг с Единорогом, возле которого недвижно несла дозор стража.

Всем распоряжался Чудик. Сотники были заняты пополнением, Згур же, увидев, что дело пошло, сел у шатра и расстелил прямо на подсохшей земле большую мапу. Мапу эту, по-здешнему, конечно, «карту», ему дала кнесна. Такой «карты» не было ни у кого в Лучеве. Большая, не на бересте – на тонкой коже, с подробным рисунком всех окрестностей. Вот Лучев, вот Донай, вот села, что здесь «деревнями» зовутся, а вот и реки, малые и чуток побольше…

…В Учельне это называлось «задачей на защиту». Им тоже выдавали мапы, но, конечно, не Лучева, а родного Коростеня, чтобы будущие сотники и тысячники научились хитрому искусству обороны. Дело было знакомым. Силы противника, возможные пути подхода, боевые линии… Згур вглядывался в хитрые узоры мапы, начиная понимать, что «задача на защиту» выходит непростая. Не задача даже – каверза.

Леса – густые, почти непроходимые. Они тянулись от дальней реки со странным названием Певуша почти до самого города. В этих лесах, как в болоте, тонули села – ни подойти, ни весть передать. Сканды за Певушей. Река широкая, но мелкая, значит, граница открыта. Згур уже знал, что скандам служит немало местных. Проводники легко обойдут посты, да и не хватит людей, чтобы расставить их по всему речному берегу. Значит, реку не прикроешь. Оставался город, но тогда все, кто живет в округе, обречены. Сканды уже переходили Певушу, оставляя после себя черную гарь. А ведь был еще Донай, по которому легко пройдут лодьи. Врываться в гавань не обязательно, можно высадить «рогатых» где-нибудь вблизи и ночью напасть на город…

…Згур представил, как он выходит перед строем, как разворачивает мапу. «Твое решение, боец Згур?» Что ответить? Что для защиты необходимо не менее двух тысяч кметов и хотя бы три сотни легкой конницы, чтобы по здешним дорогам прошла? Дядя Барсак только усмехнется, а Отжимайло, будь он жив, рыкнул бы, шевельнул рыжим усом. «Я тебе пополнение не рожу, боец Згур! Дадено тебе войско – защищай, коли в башке мозги, а не дерьмо! Усе понял?»

Да, он понял… Згур свернул мапу, огляделся. Вот и вечер, пахнет кашей, скоро вернутся сотники вместе с пополнением – на полусогнутых, с языками на плече. Пора и в гости собираться. Как это сказал Ярчук? «Змеин язык его»? Значит, сходим в змеюшник…

«Змеюшник» был недалеко, совсем рядом с кромом. Згур, бывавший и в Савмате, и в Валине, немало удивлялся здешним обычаям. Сполоты, улебы, да и волотичи, что побогаче, норовят дом лицом к улице поставить, чтобы себя потешить, да и город украсить. Не то – венеты. На улицу выходил лишь тын, а что за тыном, оставалось лишь гадать. Богат ли хозяин, понять можно только по воротам. Ежели дубовые, в железе, то богат, а ежели стража по бокам скучает – то ко всему еще и знатен.

Стражи у подворья Асмута Лутовича не оказалось, но ворота были хороши – с резным верхом, медной обивкой и стальной полосой, идущей понизу. Згур залюбовался хитрой работой и нерешительно поднял руку. Постучать? У некоторых ворот висели особые молоточки, иногда – целые била, тут же гостей явно не ждали. Згур поправил пояс, чтобы пряжка вперед смотрела, огладил складки плаща и примерился. Но ударить не успел – заскрипела калитка, врезанная слева. Молчаливый пышноусый слуга низко поклонился, уступая путь. Згур вздохнул, вновь представив себе чашу, полную яда, и шагнул во двор.

Хозяин встречал его на крыльце – не деревянном, каменном. По широким ступеням скалили зубы невиданные звери, изваянные умелой рукой резчика. Зубатые пасти словно пытались вцепиться в ногу гостю. Камень был бел и гладок, и Згур тут же вспомнил Чудика. Не из его ли каменоломни прислан?

– Хайра! – Асмут Лутович поздоровался по-румски, легко взмахнув правой рукой. Згур ответил, но подниматься по зубастым ступеням не спешил. Один Косматый ведает, что там в этих хоромах?..

– Ты хотел поговорить, великий боярин? Говори, я здесь!

– Заходи, Згур Иворович! Поговорим в покоях. В ногах правды нет!

Губы дернулись легкой усмешкой, но темные глаза смотрели серьезно, не мигая.

– Я долго не мог понять, почему в ногах нет правды. Мне объяснил отец. Вернее, показал. На здешнем скотском наречии это называется «правеж». Холопа или мужика бьют палками по пяткам, пока не сознается – или не заплатит. Вот они и выдумали – насчет правды. Эта собачья порода умнеет на глазах, когда начинаешь их сечь!

Асмут не шутил. Он словно на что-то намекал, давал понять. Згур вспомнил – он назвался сыном холопа, когда говорил с кнесной. Не в этом ли дело?

– Не знаю даже… – Згур обвел взглядом высокие хоромы, ткнул сапогом о резное крыльцо. – По чину ли мне в твоих покоях полы пачкать?