Билет на погост - Блок Лоуренс - Страница 50

— Да, непохоже на то.

— А значит, ты и объяснять мне ничего не должен.

— Нет, — возразил я, — это тоже интересная история.

Я рассказал ему все от начала и до конца. Где-то в середине моего рассказа он рукой провел в воздухе короткую невидимую черту, и Барк в мгновение ока выставил засидевшихся посетителей и принялся закрывать бар. Когда он начал поднимать стулья на столы, Микки отпустил его, заявив, что остальное сделает сам; Барк выключил свет в баре и светильники на потолке и вышел, задвинув за собой металлические жалюзи. Микки сам запер дверь изнутри, откупорил еще одну бутылку виски, и я продолжил свой рассказ.

Когда я добрался до конца, Микки еще раз взглянул на портрет Мотли.

— Это опасный мерзавец, — сказал он. — По глазам вижу.

— Художник, рисовавший портрет, ни разу в жизни не видел его.

— Не имеет значения. — Он сложил рисунок и передал его мне. — С этой женщиной ты как-то раз заходил ко мне, — полуутвердительно-полувопросительно сказал он.

— Да, ее зовут Элейн.

— Да, помню. Она мне понравилась.

— Замечательная женщина!

— Вы с ней, очевидно, друзья с давних времен?

— Уже многие годы.

Микки кивнул в ответ.

— Тогда, на суде, — сказал он, — этот парень сказал, что ты подставил его. Он и сейчас продолжает утверждать то же самое?

— Да.

— Это правда?

В рассказе я умолчал о том, как все было на самом деле, но каких-либо причин скрывать истину у меня не было.

— Да, — ответил я. — Я нанес ему удачный удар, и он свалился без сознания. У него «стеклянная челюсть» — может, помнишь такого боксера — Боба Саттерфилда?

— Как можно такое забыть? Он дрался как зверь, пока не получил удар в челюсть и не рухнул как подкошенный. Да, Боб Саттерфилд... Много лет уже я о нем не слышал.

— Да, так вот у Мотли челюсть была, как у Саттерфилда. Пока он валялся без сознания, я вложил ему в руку его же револьвер и несколько раз продырявил стены квартиры. Нельзя сказать, что я подставил его, — просто это позволило пришить ему более серьезное обвинение и продержать в тюрьме немного дольше.

— А ты был уверен, что на суде она поддержит тебя?

— Я знал, что она была готова сделать это.

— И ты решил, что так будет лучше для нее?

— И до сих пор так думаю.

— Ну и как, не подвела она тебя?

— Нет, на суде Элейн вела себя стойко, как маленький солдат. Она была уверена, что это было его оружие. Я прихватил с собой небольшой автоматический пистолет — незарегистрированный, конечно — на всякий случай. Он лежал у меня в руке, и я сделал вид, что нашел его, когда обыскивал Мотли. — Элейн и подумать не могла, что это не его пистолет. Затем я на ее глазах вложил его в руку Мотли и сделал несколько выстрелов: на суде она под присягой подтвердила, что Мотли стрелял, пытаясь убить меня; тогда она подтвердила бы все что угодно.

— Не каждый решится на такое.

— Я знаю.

— И в конце концов твой план сработал. Ты все-таки упрятал Мотли за решетку.

— Упрятал. Хотя и сомневаюсь теперь, что я добился того, чего хотел.

— Почему?

— После выхода из тюрьмы он убил уже восемь человек — троих здесь, пятерых в Огайо.

— Останься он тогда на свободе, трупов было бы не меньше.

— А может, и нет. Но тем самым я дал ему повод выбрать вполне определенных людей в качестве своих жертв. Я сам нарушил закон и теперь пожинаю то, что когда-то посеял.

— А что еще тебе оставалось?

— Ну, не знаю. Тогда размышлять было некогда, все произошло слишком быстро, и я действовал инстинктивно, автоматически. Теперь я уже не уверен, что поступил правильно.

— Да почему? Потому что бросил пить и услышал Глас Господень?

Я засмеялся:

— Не думаю, что я уже услышал его.

— Похоже, что именно этому вы учитесь на своих собраниях. — Поразмыслив, он откупорил бутылку и плеснул себе в бокал еще виски. — Наверное, вы учитесь на них обращаться к Богу по имени.

— Друг друга мы всегда зовем по именам. И я твердо верю, что некоторым удается развить в себе способность поддерживать общение со своим Господом.

— К тебе это не относится?..

Я покачал головой.

— Не так-то много мне известно о Боге, — ответил я. — Даже не могу сказать наверняка, верю ли я в него. Каждый день я чувствую это по-разному.

— Ага.

— Но теперь я уже не так быстро решаюсь сам исполнять роль Бога.

— Иногда человеку приходится брать на себя всю ответственность за собственные поступки.

— Возможно; теперь я не уверен в этом. По крайней мере гораздо реже чувствую в этом потребность. Чем бы ни был Бог на самом деле, мне понемногу приоткрылась истина, что я — это не Он.

Микки поразмыслил над моими словами, не забывая про бокал с виски. Если он и опьянел, то я этого, во всяком случае, не заметил. То, что на столе была выпивка, никак не задевало меня. Недавнее происшествие у меня в номере послужило своего рода водоразделом, и вылитый в канализацию коньяк на время полностью избавил меня от всякого, в том числе и подспудного, влечения к алкоголю. Иногда я чувствовал, что мне небезопасно появляться в баре и пить колу среди посетителей, вливающих в себя виски, но теперь случай был другой.

— Но ты же пришел сюда! — подал наконец голос Микки. — Когда тебе понадобился револьвер, ты пришел сюда за ним.

— Я подумал, что у тебя он может оказаться.

— Но ты ведь отправился не в полицию и не к трезвенникам своим, друзьям по несчастью. Ты пришел ко мне!

— У меня сейчас надежных друзей в полиции уже не осталось; а коллеги по движению, как правило, не держат у себя такие штучки.

— Мэтт, но ведь ты пришел сюда не только из-за револьвера, не так ли?

— Нет, у меня и в мыслях не было ничего другого.

— Ты хотел рассказать мне, как все было на самом деле, снять груз с души. Ты кому-нибудь еще об этом рассказывал?

— Нет, никогда!

— Так вот, ты пришел сюда для того, чтобы рассказать об этом. Именно здесь, и именно мне! Почему?

— Понятия не имею.

— Тут дело не в револьвере; вдруг у меня бы его для тебя не оказалось? — Глаза его, такие же холодные и зеленые, как холмы на родине его матери, внимательно смерили меня. — Мы бы все равно оказались с тобой за этим столиком. И я услышал бы тот же рассказ.

— Тогда зачем ты дал мне револьвер?

— Почему бы и нет? Он у меня и так в сейфе безо всякой пользы валялся. А если что, у меня и другое оружие есть. Почему бы мне не помочь товарищу?

— Предположим, его у тебя бы не было. Знаешь, что бы ты сделал? Ты стал бы расспрашивать всех и наконец раздобыл бы его.

— Почему ты так считаешь?

— Не знаю, — ответил я, — но поступил бы ты именно так. А почему — не знаю.

Микки снова погрузился в размышления. Я отправился в туалет; в забитом окурками писсуаре и в этот раз появилась окрашенная в слегка розоватый цвет жидкость, но теперь она была почти нормального цвета; почки мои постепенно приходили в норму.

На обратном пути я зашел в бар и налил себе содовой. Когда я подошел к столику, Микки был уже на ногах.

— Пошли! — сказал он. — Возьми куртку, немного освежимся.

Микки держал свой автомобиль — большой серебристый «кадиллак» с тонированными стеклами — на круглосуточной стоянке на Одиннадцатой авеню. Служитель стоянки отнесся и к автомобилю, и к его владельцу с подчеркнутым уважением.

Город затих, улицы его были почти пусты. Мы проехали весь Манхэттен, затем свернули на Вторую авеню.

— Ты должен взглянуть на дом, в котором он остановился, — сказал Микки, когда мы пересекли Тридцать четвертую улицу. — Ты так много заплатил, чтобы узнать его адрес, что должен выяснить, не пустой ли тебе выпал жребий на этот раз.

— Неплохая идея. Правда, в прошлый раз, когда я пошел проверять свой жребий, ничего хорошего я не нашел.

Микки остановился на ближайшей автобусной остановке; я заглянул в записную книжку и отправился по указанному мне Брайаном адресу. Это был шестиэтажный дом, квартиры в котором сдавались внаем. На первом этаже размещалась парикмахерская; написанное от руки объявление обещало высокое качество и быстрое обслуживание. Я зашел внутрь и сверился с висевшим там списком жильцов. На каждом этаже находились по четыре квартиры; напротив одной из них, под номером 4-С, значилась фамилия Лепкурт.