Сердце дракона - Бойе Элизабет - Страница 49

— Рибху для нас непостижимы и зачастую достигают своей цели путями, недоступными пониманию обыкновенных существ. Быть может, именно их воля привела тебя в Хьялмкнип. Быть может, они не желают, чтобы ты так скоро ушел отсюда. — Она подалась ближе и продолжала шепотом:

— Быть может, Рибху хотят, чтобы ты остался здесь и завладел всеми сокровищами Дирстигга, начиная с меча, который я очень скоро отдам тебе.

Несколько мгновений Бран не находил слов. Глянув мимолетно на Тюркелля, он понял, — доккальв корчится от ненависти и зависти при одной мысли, что Хьердис отдаст меч Брану. Понял он также, что королева изо всех сил старается найти способ привязать его к себе, вынудить остаться при ней и использовать сокровища Дирстигга с его помощью для ее же целей. Искусительные тенета… или же искусный замысел Рибху.

— Что же я должен буду сделать взамен? — проворчал Бран, принимая вид, за которым рабы зачастую скрывают свой природный ум и сообразительность — упрямая гримаса и ссутуленные плечи. Хьердис вздохнула с облегчением и торжествующе заулыбалась.

— Об этом ты пока не тревожься — это не так важно, — почти добродушно отвечала она. — Поговорим об этом позже, когда повидаешь своих друзей. Тюркелль проводит тебя туда, где их устроили. — И она кивком разрешила им удалиться.

— Ну, пошли, — злобно прорычал Тюркелль. — Надо выйти наружу и спуститься в другой туннель.

Доккальв шел за Браном, держа руку на топоре и подталкивая скиплинга с рычанием и ворчанием. Он указал на самый большой — а также дымный и грязный — вход, и они протиснулись в его наклонную пасть, протолкавшись сквозь толпу доккальвов, которые сновали у костров, дремали либо стряпали. Тюркелль шагал вперед, не замечая ни почтительных приветствий, ни ненавидящих взглядов, которыми одаривали его соплеменники.

Грязный туннель расширился в большую залу, которую кое-где подпирали растрескавшиеся и подгнившие балки. Здесь горело еще больше костров и толпились доккальвы, то и дело отпиливая от балок большие щепки для костра. Пахло сырой шерстью, вареной рыбой и конским потом — лошади были привязаны в ряд у дальней стены залы. От многочисленных костров исходил такой вонючий сизый дым, что Брану живо припомнился вкус драконьего мяса.

— Здесь хуже, чем в конюшне, — сказал Бран, встретив ненавидящий взгляд Тюркелля. — Разве в таком месте годится содержать дочь вождя?

Тюркелль оскалился совершенно по-волчьи.

— Ага, наконец-то сообразил! Нет здесь никакой дочери вождя. Хьердис хорошо ее запрятала, и если ты будешь паинькой, с ней ничего плохого не случится. Если же ты попробуешь вызвать ей на помощь Рибху, она умрет прежде, чем ты ее отыщешь.

Бран стиснул кулаки, осознав, что его провели.

— Я хочу поговорить с Хьердис… прямо сейчас! — объявил он убийственным, бесстрастным голосом.

— А я не вправе беспокоить королеву из-за такого пустяка, как жалобы пленника, — отвечал Тюркелль, скорчив мерзкую ухмылку, от которой его физиономия не стала краше. — Поговоришь с ней, когда она за тобой пошлет, и не раньше. Так что пошевеливайся, скиплинг. — Доккальв потянулся к топору и зловеще ухмыльнулся, словно собираясь пробить в черепе Брана изрядную дыру.

— Я ничей не пленник, — упрямо проговорил Бран. — Я могу уйти отсюда, когда захочу.

— И тогда конец твоей драгоценной Ингвольд, — отозвался Тюркелль, угрожающе помахивая топором. — От души тебе советую побыть еще немножко в нашей компании… хотя, будь моя воля, я бы давно уже тебя вздернул. Хьердис сильно сомневается в Миркъяртане и его драугах, и нам, быть может, понадобится подмога драконьего сердца, чтобы завладеть Микльборгом.

— Никогда вам не завладеть Микльборгом, если я хоть как-то смогу остановить вас! — Бран был так зол, что едва мог говорить. — Все вы — воры и убийцы, алчные дикари, которые готовы уничтожить всякого, кто живет достойно — чтобы остались лишь вонючие тролли да мерзкие доккальвы! Вы, земные черви, только и роете свои ходы и разоряете землю, чтобы добыть побольше золота и железа — было бы за что и чем драться. А ты, Тюркелль — жирная крыса со слизью в жилах вместо крови и сердцем лживого предателя!

— Вы только послушайте! — пробормотал кто-то из толпы доккальвов, которая сбилась у ближайшего костра, с интересом наблюдая за перебранкой.

— Если дойдет до драки — ставлю все мои денежки на скиплинга, — объявил другой голос.

Тюркелль отшвырнул топор и принялся кружить вокруг Брана.

— Поглядим, спасут ли тебя на сей раз твои дражайшие Рибху! — прорычал он. — Эти вон олухи могут подтвердить, что я и голыми руками переломал не одну шею. Ради Хьердис я тебя пощажу и не выбью весь дух из твоего бренного тела.

Бран первым бросился на него, и они сцепились, точно пара разъяренных медведей, молотили, лягали друг друга и катались по земле, расталкивая зрителей и их немудреные пожитки. Драки в стане доккальвов были так привычны, что стали уже не развлечением, а досадной помехой, особенно для тех, кто пытался поспать. Драчуны получали, как правило, свою долю тычков и пинков от раздраженных доккальвов, которые искали сухого местечка, чтобы выпить чаю, и от престарелых соплеменников, считавших, что их почтенные годы заслуживают более осторожного обращения.

Посему и эта драка закончилась тем, что некий древний доккальв без всяких церемоний вылил на Тюркелля кипяток из чайника и ошпарил его, как свинью. Он взвыл, как опаленная кошка, и отпрянул, а Бран, не теряя времени даром, прыгнул на него и вцепился ему в горло. Однако едва он принялся душить Тюркелля, как все тот же дряхлый старец оглоушил его чайником.

Теряя сознание, Бран успел заметить, как воинственный старик ковыляет прочь, ворча себе под нос, что вот, мол, зазря пропал кипяточек, а дуракам все бы драки затевать, нет бы брать пример с таких мирных особ, как он… Перед глазами Брана мелькнуло последнее видение — изрядно помятый чайник, который, верно, обрушивался не на один череп… а затем скиплинг погрузился в кромешную тьму.

Глава 16

Бран очнулся и обнаружил, что одной рукой он изо всех сил стискивает драконье сердце. Рука болела почти так же сильно, как голова, которая, — Бран ощупал ее другой рукой — была покрыта брызгами засохшей крови, да еще вдобавок на ней вздулась изрядная шишка.

— А все-таки он живой! — словно возражая кому-то, объявили над ним. — Свагги, ты мне должен фляжку. Никто лучше меня не знает, какая у Брана крепкая черепушка.

Бран протер глаза, в которых все еще двоилось. Перед ним расплывался смутный облик Пера, за Пером восседал коренастый и толстый доккальв в засаленной рубахе, который держал на коленях солидных размеров топор. Каким-то образом, вне всякого сомнения не по своей воле, он потерял один глаз и добрую половину уха.

Доккальв ворчал, рычал и угрожающе размахивал топором — тем и завершалось его участие в разговоре.

— Не обращай на него внимания, — посоветовал Пер, помогая Брану сесть и поднося ему воду. — Я уже три дня пытаюсь его расшевелить, а он все стесняется. Никогда не видал такого скромника… и такого уродца, кстати, тоже. До чего же я рад вновь увидеть тебя, старый друг — я-то думал, тебя убили, или ты засел где-нибудь в безопасном месте и замышляешь, как бы нас выручить. Впрочем, как я понимаю, в одиночку тебе это вряд ли бы удалось. А… предмет раздоров… все еще у тебя?

— У меня, — сказал Бран, и от звука собственных слов голова у него заныла хуже прежнего. — И потом, я был не один. Я повстречал одного нашего общего знакомого.

— Скальг! — Пер застонал. — И он снова предал тебя?

Можешь не отвечать. Если б я только на миг добрался до его глотки…

— Ты видел Ингвольд? — перебил его Бран.

— Нет, но я слыхал, что она под усиленной охраной.

Слушай, Бран, откуда у тебя такая замечательная вмятина на макушке? Когда тебя приволокли сюда за ноги, я уж решил было, что ты или помер, или вот-вот помрешь. Я даже пытался побиться об заклад со стариной Свагги — или Врагги, или Скрягги, как его там — но с ним разговаривать — все равно что стучаться в двери дома, где нет никого, кроме собак. Но теперь тебе немного лучше, правда? — Пер, болтая, пытался поудобнее пристроить Брана у каменной стены, и в голосе его было неподдельное беспокойство.