«Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война - Лозунько Сергей - Страница 76

В мае 1937 г. польское посольство в Праге направило в Варшаву на имя Бека обширный и обстоятельный доклад «О немецком нацменьшинстве в Чехословакии». В документе (с многочисленными приложениями) в подробностях была освещена деятельность генлейновцев, в частности, внесенные в парламент шесть законопроектов, имеющие целью, как писал в докладе польский посол в Праге, «справедливое разрешение национального вопроса в Чехословакии». Перечислялись пропагандистские акции Судетской немецкой партии.

При этом, отмечало посольство Польши в Праге, генлейновцы пытаются встать во главе движения не только в защиту прав собственно немецкого меньшинства в Чехословакии, но и других национальных меньшинств, проживающих в этом государстве: «Наряду с этим благодаря внесению проектов нового урегулирования вопроса нацменьшинств в Чехословакии, которое даст этим нацменьшинствам фактические возможности развития и помешает их чехизации, партия судетских немцев старается стать во главе стремлений также и других нацменьшинств, направленных на улучшение их положения».

Ну а поскольку судетский фашист Генлейн выступает в качестве защитника всех обездоленных национальностей внутри Чехословакии, то, логично умозаключили в польском посольстве в Праге, его (Генлейна) патрон Гитлер выступит в этой ипостаси на международной арене: «На практике за ней с немецкой стороны, несомненно, последуют попытки согласования акций отдельных нацменьшинств на территории Чехословакии»[447].

Действительно, именно так и будет — Гитлеру надо было продемонстрировать широкий международный фронт против Чехословакии — «тюрьмы народов». Дескать, не только Берлин поднимает вопросы угнетенного немецкого меньшинства, но и другие страны тоже крайне обеспокоены положением своих соотечественников, стонущих под чешским игом.

Но не только подходы к проблемам нацменьшинств приглянулись польским дипломатам. Большой блок в докладе польского посольства в Праге был посвящен «правильным» внешнеполитическим установкам генлейновцев — польские дипломаты нашли их вполне отвечающими интересам Варшавы.

«О позиции партии судетских немцев по отношению к чехословацкой внешней политике говорил недавно член партийного руководства и руководитель отдела прессы этой партии, — говорилось в документе. — Он исходил из того, что Чехословакия совершает существенную ошибку, всецело становясь на сторону государств, оказывающих сопротивление нормальному и здоровому развитию отношений в Европе. Чехословакия упорно вопреки собственным интересам придерживается в своей внешней политике французских директив. Польша, Румыния и Югославия, по мнению партии судетских немцев, с большой для себя выгодой уже давно отбросили принудительные рамки политики, продиктованной версальским договором».

Пеняли генлейновцы Праге, что та не желает подключаться к усилиям выше перечисленных держав, «чтобы создать „пояс безопасности“ между Германией и СССР», что чехословацко-советские отношения воздвигают «новые непреодолимые затруднения на пути соглашения со своим самым крупным соседом, т. е. Германией», и что «нынешнее направление чехословацкой внешней политики будет и впредь вызывать опасность все более сильного обострения отношений в Центральной Европе».

И вот в этом направлении — наставить Прагу на путь истинный, т. е. на разрыв отношений с Францией и СССР в пользу сотрудничества с Гитлером, и работает партия Генлейна: «Партия судетских немцев считает, что она избрала единственно возможное и правильное направление, по которому должна пойти вся чехословацкая внешняя политика, если Чехословакия действительно хочет содействовать мирному развитию отношений в Европе. Это направление сводится к установлению отношений с Германией при одновременном разрыве нынешних отношений с СССР. СДП считает для себя большой честью, что 3 миллиона немцев, живущих в Чехословакии, оказывают солидарный нажим на чехословацкое правительство в смысле такого изменения курса чехословацкой внешней политики, становясь таким образом одним из важнейших элементов мирной политики в Центральной Европе».

Польское посольство в Чехословакии с удовольствием цитировало нападки генлейновцев на чехословацкого премьер-министра Годжу за его интервью британской «Морнинг пост», в котором тот «определил партию судетских немцев как передовой отряд гитлеризма в Чехословакии» и высказал мнение, что «Чехословакии… угрожала серьезная опасность нападения со стороны Германии»[448].

Вот эта «мирная политика» судетских фашистов и вызывала восторг у польских дипломатов в Праге. Что, впрочем, понятно. Ведь и официальная Варшава на внешней арене действовала именно в этом русле — разрушения системы французских военных союзов, выстраивания «санитарного кордона» на границах СССР, а политику коллективной безопасности против агрессии Гитлера, которой придерживалась Чехословакия, тогдашняя Польша называла «деструктивной» и «вредящей интересам мира».

В Варшаве идею польско-германского сотрудничества на почве защиты нацменьшинств нашли перспективной. Вскоре Берлин с Варшавой (далее к ним присоединится Будапешт) стали выступать на внешней арене одним голосом и по этому вопросу.

Такое взаимодействие выглядело абсурдным, ибо проблема нацменьшинств была серьезным раздражителем в собственно германопольских отношениях. В связи с этим, а также во имя укрепления альянса Германии и Польши к осени 1937-го было подготовлено польско-германское соглашение о нацменьшинствах. Текст согласовывался несколько месяцев, и еще на стадии выработки документа советский поверенный в делах в Польше информировал НКИД, какой характер придают этому соглашению в варшавских политических кругах, — оно рассматривалось как свидетельство «нового проявления польско-германского сближения»[449].

Польско-германское соглашение о национальных меньшинствах состоялось в форме идентичных правительственных деклараций, опубликованных 5 ноября 1937 г. в Берлине и Варшаве.

Декларации представляли собой набор пустых фраз о том, что проблема нацменьшинств в отношениях между Германией и Польшей не стоит. Польское руководство вовсе не насторожил тот факт, что Гитлер категорически отказался включать в официальную декларацию гарантии для Данцига (на чем поначалу настаивала Варшава). В Берлине полякам пояснили, что опасаются «такой формулировки, которая прямо или косвенно являлась бы подтверждением Версальского договора». Дескать, это повредило бы нашему общему — польско-германскому — делу, в т. ч. в вопросе дальнейшего расчленения такого версальского создания, как Чехословакия.

Поэтому Варшава удовлетворилась секретным соглашением, которое прилагалось к официально опубликованной декларации о нацменьшинствах. В этом секретном протоколе Польше «было дано категорическое заверение, что принцип „вольного города“ не будет Германией нарушен и что интересы польского государства и польского населения в Данциге будут ею полностью соблюдаться (уважаться)». Эти заверения были расценены Беком и Рыдз-Смиглы «как вполне удовлетворительные»[450].

Кроме того, Гитлер обязался повлиять на национал-социалистов Данцига (где имелся свой Генлейн — Форстер), которые вели открытую пропаганду за присоединение вольного города к рейху. В ответ Варшава взялась приструнить польских чиновников из числа тех, кто позволял себе антигерманские выступления. К примеру, досталось катовицкому воеводе Гражинскому, ставившему под сомнение гарантии Гитлера, — он получил «резкий выговор» от Рыдз-Смиглы и президента Мосцицкого[451].

Совершенно очевидно, что «гарантии», которые Гитлер дал Польше в конфиденциальном порядке, ничего не стоили. Ведь Гитлер запросто нарушал даже официально задекларированные обязательства Германии, те же Версальский договор и Локарнские соглашения, а в момент, когда подписывалась польско-германская декларация о нацменьшинствах, Берлин полным ходом готовил акцию в отношении Австрии, несмотря на то что всего полутора годами ранее Вене были даны письменные гарантии суверенитета и независимости. Заметим, все это происходило на фоне присоединения Италии к «Антикоминтерновскому пакту» (6 ноября 1937 г.) — для Гитлера это фактически открывало дорогу к аншлюсу. Но жажда территориальных захватов застила глаза польскому руководству, полагавшему, что Гитлер обманет кого угодно, но только не Варшаву.