Цвет крови – серый - Брайт Владимир - Страница 42

Воин находился еще слишком далеко, чтобы обычный человек мог услышать его мягкую поступь, не говоря уже о том, чтобы увидеть его силуэт, но имур сразу понял – эти безжалостно-насмешливые слова относятся к нему.

Был бы мой слух настолько же совершенен, как и зрение, скорее всего, я мог бы услышать, как заскрипели от гнева его зубы. А если бы вдобавок к этому я обернулся, то смог бы увидеть напрягшиеся скулы, сведенные яростной судорогой, мгновенно исказившей его лицо до такой степени, что оно превратилось в страшную маску.

Но мне не нужно было ничего видеть и слышать, чтобы понять – такое оскорбление может быть смыто только кровью. Часовой вытащил короткий кинжал и, не скрывая враждебных намерений, устремился к презренным людям, посмевшим унизить его.

Все так же находясь спиной к стремительно приближающемуся противнику, я предупреждающе поднял вверх правую руку и торжественно, громко, будто произносил слова древней клятвы, сказал:

– Мое имя Хрустальный Принц. Вместе с оруженосцем я направляюсь к генералу Тиссену, чтобы передать ему важные сведения.

Если бы на месте имура был неуравновешенный орк или представитель любой другой темной расы, то, вероятнее всего, нас бы изрубили в мелкий фарш, назовись мы хоть посланниками лордов Хаоса. Но люди-кошки, несмотря на то что подвержены вспышкам животной ярости, всегда славились тем, что при любых обстоятельствах оставались образцовыми солдатами, свято чтящими воинский долг. Именно на этом и строился мой расчет – мне нужен был взбешенный до предела имур, который тем не менее не только не тронет нас со Свеном, но и лично проследит за тем, чтобы союзники без задержек и происшествий достигли места назначения. До тех пор пока мы не переговорим с генералом Тиссеном, он нас не тронет, а затем...

Сколько странных и загадочных смертей происходит во время войны – не сосчитать. Так что если двое людей оказались зарезанными ночью в поле, это только их проблема и ничья больше. Уязвленный до глубины души воин все рассчитал правильно. Не учтя только одной незначительной детали – мы не собирались покидать лагерь имуров, потому что пришли сюда для того, чтобы остаться здесь навсегда.

Сопровождаемые (точнее говоря, конвоируемые) часовым, мы без проблем вошли в спящий лагерь. Расположение командных пунктов в походных условиях одинаково у всех армий. Шатер главнокомандующего находится в центре. Что, с одной стороны, делает его самым безопасным местом в случае неожиданного нападения, а с другой – позволяет отдавать приказы войскам, находясь в буквальном смысле слова в эпицентре событий.

Мы подошли уже настолько близко, что я мог различить эмблему главнокомандующего, вышитую над входом в шатер, но именно в этот момент по однотонно серому небу прошла темная рябь.

«Надвигается ураган», – еще успел подумать я, но ошибся.

Это был не ураган. Имя стихии, сметающей все на своем пути, не оставляя после себя ничего живого, было гольстерр. А точнее, пара гольстерров. Они вынырнули из низких туч, обрушившись на спящий лагерь смертельным торнадо. Я узнал их только потому, что жуткими историями о слепых монстрах, посланцах богини Фасы, пугали непослушных детей моего племени со стародавних времен. «Будешь озорничать, налетят из-за туч и разорвут тебя на кусочки гольстерры», – частенько ворчала моя бабушка, всегда делая в воздухе охранный знак, якобы защищающий от этих тварей.

– Будешь озорничать, и придут к тебе гольстерры, – машинально повторил я старую присказку, повернув голову к сопровождающему нас часовому и неожиданно даже для самого себя широко и радостно улыбнулся.

Не только генерал Тиссен, но и все без исключения имуры предали моих людей, бросив лучников племени Сави на произвол судьбы, оставив умирать под ударами копий тяжеловооруженных рыцарей. Поэтому, наверное, впервые в истории мира сердце человека, увидевшего неумолимо приближающихся чудовищ, наполнилось радостью.

– А ты ведь, небось, озорничал, – в притворном гневе покачал я головой все с той же неизменно застывшей улыбкой на лице.

В первое мгновение имур подумал, что человек сошел с ума, так как никто в здравом уме не станет посреди ночи вспоминать это древнее зло, но в следующую секунду его зрачки расширились до такой степени, что закрыли всю радужку. Он наконец увидел то, что уже не было секретом для меня, – чудовищ, падающих с небес на спящий лагерь.

Имур был смелым воином и не боялся взглянуть смерти в глаза во время битвы, но гольстерры... Это было нечто совершенно иное, поэтому потрясенный до глубины души часовой зачарованно смотрел в небо, не в силах не то что сдвинуться с места, но даже просто закричать, подняв тревогу.

– Плохой воин... – с укоризной сказал я, одновременно легким скользящим ударом гоблинского ритуального ножа полоснув его по горлу. Это был грязный прием, недостойный уважающего себя человека. Но все то светлое, что еще оставалось во мне, ушло ввысь вместе со стрелой, посланной в небо несколько часов, дней или даже жизней назад, оставив в глубине души лишь обгоревшее пепелище, обильно усыпанное мелкой золой.

Серая кровь россыпью капель брызнула во все стороны с лезвия ножа, и тот, кто собирался бесчестно убить двух людей, сам пал от предательского удара. Зло породило еще большее зло, в конечном итоге вернувшись туда, откуда пришло.

Имур умер не из-за того, что намеревался разделаться с нами, а лишь потому, что я понял – до генерала Тиссена уже не добраться. А этот воин, он лишь ответил за предательство своей расы, отойдя в мир иной легко и безболезненно, чего бы не случилось, попади он в лапы гольстерров. По большому счету я оказал ему милость, избавив от мучений... А впрочем, к чему все эти ненужные оправдания? В них все равно нет ни грамма здравого смысла.

Самая первая капля серой крови из рассеченного горла, словно предвестник дождя, успела коснуться земли, сверкнув отблеском вспышки далекой молнии, а мгновение спустя ударил гром и небеса разверзлись потоками мощного ливня.

В отличие от остальных я прекрасно видел гольстерров, устроивших бойню, и не питал ни малейших иллюзий относительно того, можно ли из этого ада выйти живым.

Моя правая рука все еще сжимала страшный подарок предводителя гоблинов, а левая поднялась к лицу Свена, закрыв ладонью его глаза.

– Не смотри! – успел приказать я, а затем лагерь накрыла волна режущего слух предсмертного воя, который заполнил все окружающее пространство.

Тело Свена напряглось, как будто он собирался не только откинуть прочь мою руку, но и броситься плашмя на землю – вжаться в нее настолько, чтобы слиться с травой, став ее частью, которую даже при желании не смогут найти демоны, вырвавшиеся на свободу из нестрашных и глупых сказок нашего детства. Но, совершив над собой поистине невероятное усилие, он все же остался стоять – никто и ничто в этом мире не могло отнять у него священного права погибнуть достойно, как подобает настоящему воину.

Куски расчлененных тел летали по воздуху, словно шапки, подбрасываемые ликующей толпой во время зимнего праздника Солнца, а я все стоял, будто ледяная статуя, не в силах даже закрыть глаза, чтобы не видеть этого непередаваемого кошмара.

Две неподвижные фигуры в эпицентре бушующего урагана, разумеется, не могли остаться незамеченными. Один из гольстерров метнулся к людям, неизвестно какими судьбами оказавшимися в лагере имуров, и уже занес огромную лапу, но в самый последний момент изменил направление удара. «Убейте всех, кого сможете, только не трогайте этого человека», – прозвучал в его ушах приказ госпожи.

Стоящий посреди лагеря имуров мужчина как раз и был тем самым избранником Фасы, которого она приказала оставить в живых.

Огромная лапа все же успела остановиться за метр до цели, проехавшись по земле.

От сотрясения почвы люди упали, причем тот, кого нельзя было трогать, рухнул на второго, случайно накрыв его своим телом.

Гольстерр не стал тратить время на то, чтобы достать всего одного человека. Во-первых, он мог нечаянно ранить того, кто был нужен его госпоже, а во-вторых, вокруг оставалось еще слишком много живых, на которых не распространялись никакие правила и запреты. Поэтому он повернулся и поспешил наверстать время, потерянное из-за этой короткой заминки.