Цвет крови – серый - Брайт Владимир - Страница 43

Адская тварь возникла перед глазами неожиданно. Стремительно увеличивающаяся в размерах лапа чудовища заслонила собой все небо, а затем раздался удар.

Меня подбросило, и уже в полете я успел отстраненно подумать: «Как странно, тело расплющено всмятку, а боли нет...»

После чего голова моя ударилась обо что-то твердое, и сознание провалилось в бездонный колодец, на дне которого меня ожидала маленькая девочка с большой охапкой цветов...

– Странный ты какой-то, – как ни в чем не бывало сказала старая знакомая. – Исчезаешь и сразу же появляешься. Потом опять пропадаешь, кажется, уже окончательно, но – ра-аз-з, – она смешно протянула последнее слово, – и снова ты здесь.

– Для тебя прошла только секунда? – Я сразу же включился в разговор, как будто действительно никуда не пропадал.

– Что такое секунда? – В серьезных глазах девочки не было даже намека на шутку.

– Секунда – это такой крохотный отрезок времени, в течение...

– А что такое время? – Она в который раз с поистине детской непосредственностью перебивала меня, не давая закончить начатую мысль.

– Время... – Я ненадолго задумался, пытаясь подобрать более или менее нормальный ответ на этот странный вопрос. – Наверное, это то, чего нет, но одновременно оно есть.

– А разве так бывает?

Эти вопросы могли загнать в угол даже опытного мудреца, не говоря уже обо мне.

– Нет, наверное, не бывает, но...

– Ты запутался? – Она великодушно кинула глупому мужчине, нелепо барахтающемуся в бурном потоке своих мыслей, спасательный круг.

Я хотел было сказать, что нет, не запутался, а просто не могу объяснить доступным языком хорошо известные вещи, но решил, что не стоит этого делать. Поэтому коротко кивнул:

– Да, я запутался.

Удовлетворенная честным ответом, она перевела взгляд на мои руки, мгновенно сменив выражение лица с любознательно-веселого на печальное:

– Нашел еще одну штуковину?

Я посмотрел вниз – и увидел, что до сих пор сжимаю в кулаке рукоять жертвенного кинжала, на котором все еще оставалась кровь убитого имура.

Мне сразу же стало ужасно стыдно. Как будто я был уличен в чем-то до невозможности гадком. Хотя по большому счету это и было гадко – подобные вещи нельзя показывать ребенку, так как детство не заслуживает, чтобы грязная правда взрослой жизни стекала кровавой каплей с лезвия жертвенного клинка.

– Не нашел... Мне ее подарили, – сказал я чистую правду, одновременно пряча за спину страшный кинжал Мгхама.

– Странный подарок.

– Взрослые вообще странные, – все еще не зная, как загладить неловкость, сказал я первое, что пришло в голову.

– А кто такие взрослые?

Я был благодарен своей собеседнице за то, что она сменила тему разговора, но в очередной раз слегка опешил от странного вопроса.

– Взрослые – это дети, которые со временем вырастают.

– Ты же сказал, что время – это то, чего нет. Как же с ним может что-то вырасти?

– Со временем или без, но дети вырастают, превращаясь во взрослых, – раздраженно ответил я, совершенно запутавшись в этой непонятной и необъяснимой детской логике.

– А ты уже вырос? Или так до сих пор и остался мальчишкой, который пошел на свою первую охоту, сжимая в руках полуигрушечный лук и свято веря в то, что не вернется домой без добычи?

– Откуда ты знаешь про эту охоту? – спросил я, пораженный не столько самим вопросом, сколько сопровождающим его взглядом, в котором мне почудилось что-то намного большее, нежели обычное любопытство маленькой девочки.

Она пренебрежительно дернула плечами, как будто собеседник сморозил откровенную глупость. Но затем, все же сжалившись надо мной ответила:

– Все вы, мальчишки, одинаковые. Думаете что особенные, что великие охотники, у ног которых лежит весь мир. И что если не докажете это в самый первый раз, то не достигнете Алогона. Алогон – это пик мироздания, – поспешила добавить она, заметив мой вопросительный взгляд.

– А ты там была?

– Зачем? – Она снова пожала плечами. – Что мне там делать и чего я там не видела?

– Н-да... Действительно, ты, наверное, права – пик мироздания не самое лучшее место для маленькой девочки.

– Для маленького мальчика, кстати, тоже.

– И для маленького мальчика тоже, – легко согласился я, начиная чувствовать в голове стремительно приближающийся гул колоколов, который предвещал скорое окончание разговора.

– Если ты когда-нибудь вырастешь, то сможешь побывать на этой вершине. Только не думаю, что тебе там понравится.

– Я уже вырос.

Гул стал просто невыносимым, перекрыв все остальные звуки, и ее последние слова я даже не услышал, а прочитал по губам.

– Еще нет, – сказала странная маленькая девочка и, не будучи уверенной в том, что я правильно понял ее мысль, уточнила: – Ты все еще не вырос.

«Ты ошибаешься», – хотел возразить я, но не успел – поле с цветами пропало, растворившись в обрывке тревожного сна, и, открыв глаза, я увидел бескрайнее поле, но в отличие от того, первого, с ковром нежных цветов, это было усеяно трупами. А точнее сказать – расчлененными и расплющенными останками.

Гольстерры ушли, оставив после себя кошмар, который невозможно вычеркнуть из памяти.

Я с трудом приподнялся, только сейчас заметив сидящего рядом Свена, который, не проявляя никаких признаков беспокойства, сосредоточенно теребил в руках выдернутый с корнем стебелек. Он был так спокоен, будто находился не в эпицентре жуткой бойни, а всего лишь вышел в поле, чтобы подставить лицо ласковому ветру и встретить приближающийся рассвет.

«Почему...» – Вопрос так и не сорвался с моих губ, так как я неожиданно понял: старый друг просто не видит всех этих ужасов. Он наверняка догадывается о том, что произошло и каковы последствия нападения гольстерров, но благодаря непроглядной тьме не в состоянии охватить взглядом и постичь разумом весь этот ужас.

– Ты знал, что эти твари нас не тронут? – спросил он, не поворачивая головы в мою сторону.

Голос, разорвавший тишину ночи, показался неожиданно громким.

– Нет.

– Тогда почему закрыл мне глаза?

Свену нужен был ответ не на этот вопрос, он хотел знать большее – усомнился ли я в его мужестве.

– Тени гольстерров намного страшнее, чем они сами.

Я солгал, но сделал это для того, чтобы не обидеть старого друга. Но он уловил искру фальши в моем ответе.

– Ты врешь?

Два мальчика сидели посреди бескрайнего поля, на котором не осталось ни одного цветка или травинки, не обагренных кровью, и пытались выяснить, насколько сильна их дружба...

«Ты все еще не вырос», – сказала маленькая девочка, и тогда я подумал, что она ошибается, но прямо сейчас был уверен в обратном. Она была права: мое время взойти на Алогон, пик мироздания, еще не пришло.

– Нет, – скупо ответил я, поднимаясь с земли, – не вру. – Смерть страшна именно потому, что ее не видно. Если бы приближение неизбежного можно было различить, все стало бы простым и обыденным, как чашка горячего кофе солнечным утром. Ты ведь не боишься чашки кофе? Так? Вот и с гольстеррами то же самое – они не страшны, если их видно, – и наоборот.

Свен помолчал некоторое время, видимо обдумывая мои слова, а затем наконец ответил:

– Я все еще чувствую свои отрезанные пальцы. – Для убедительности он поднес руку, обмотанную тряпкой, к моим глазам. – А раз я их чувствую, значит, они есть... Единственная проблема заключается в том, что я боюсь не обнаружить их под этой повязкой, когда решусь размотать ее. Наверное, это и есть моя чашка кофе... А нормально врать ты так и не научился.

– Это хорошо или плохо?

– Для ребенка, может быть, и хорошо, а для взрослого – плохо.

– Ну, тогда будем считать, что я до сих пор не вырос.

– Как скажешь. Ты у нас по-прежнему главный. Так что тебе решать – воюем ли мы по-настоящему, или это всего лишь игрушечная война в деревянных солдатиков.