Маленький большой человек - Бергер (Бри(е)джер) Томас - Страница 73

Глава 16. МОЯ ИНДЕЙСКАЯ ЖЕНА

— Постой, брат! — крикнул я по-шайенски. — Давай поговорим!

И, не сводя с него глаз, я шагнул вперед, но тут случилось непредвиденное: мой сапог опустился на круглый камешек, и я едва не упал. От неожиданности пальцы мои сжались, и раздался выстрел.

Индеец занес нож над головой, поддерживая левой рукой запястье правой, как бы стремясь вложить в удар всю отпущенную ему силу. Я начал жалеть, что случайно вылетевшая пуля не задела его.

В следующее мгновение мы уже катались с ним по дну оврага: я старался, как мог, удержать его смертоносную руку от удара, а он с не меньшим упрямством пытался пересилить мою хватку и довести свое дело до конца. Конечно, я мог бы в любой момент пристрелить его, но он был нужен мне живым. Я снова попытался заговорить, но он так двинул меня коленом в живот, что у меня дух перехватило, а перед глазами поплыли красные круги. Руки обмякли, я весь словно провалился в жгучую боль, поселившуюся в солнечном сплетении, и почти отстраненно наблюдал, как надо мной снова взлетает стальной клинок… А потом под подбородком Мелькающей Тени вдруг образовалась маленькая круглая дырочка, и из нее потекла кровь. Он несколько раз сглотнул, будто подавился костью… Только тут до моего заторможенного слуха долетел звук выстрела. Затем второго — и Тень, дернувшись, завалился назад.

Я выбрался из-под него. Рядом стоял невесть откуда взявшийся Бешеный Медведь, который приставил дуло своего «спенсера» ко лбу Мелькающей Тени и нажал курок в третий раз, а затем встал у трупа на одно колено, и — хлоп! — скальп бедняги покинул его бренный череп и повис на поясе у пауни.

Слов нет, он спас мне жизнь, но мне почему-то не хотелось его благодарить. Помните, как Маленький Медведь возненавидел меня, когда я, много лет назад, оказал ему такую же услугу? Но теперь дело было несколько в другом: Мелькающая Тень взял меня когда-то в мой первый набег на пауни, и я относился к нему как к старшему брату. Он мне действительно очень нравился. И теперь я страшно расстроился, причем даже не от того, что его убили, ведь рано или поздно все мы умрем, и не от того, что невольно послужил причиной его гибели. Нет, меня угнетало, что он так и не узнал меня и дрался со мной, как с врагом. Хотя, с другой стороны, я и был врагом, раз пришел вместе с остальными, разве не так?

Черт, я еще не до конца оправился от его удара и с трудом дышал. Между тем Бешеный Медведь вскарабкался наверх, вскочил на свою лошадь и, подняв в знак прощания карабин, ускакал. За все это время он не проронил ни слова.

До сих пор мне и в голову не приходило задуматься, а что, собственно, делал Мелькающая Тень в этом овраге. Ведь он мог оказаться там и не один… Но настроение мое было таково, что я почти хотел получить в спину пулю или стрелу, пока копал своему старому другу могилу его же ножом.

Едва длинный нос Мелькающей Тени скрылся под последней пригоршней песка, я услышал в соседних кустах какой-то шорох, и мигом чувство самосохранения вернулось ко мне: я быстро лег на живот и, сжимая «ремингтон», пополз вперед. Кусты между тем снова ожили, и я замер в самой нелепой позе: руки вытянуты вперед, а ноги согнуты, как у лягушки. Так, то извиваясь на песке, то останавливаясь, я проделал еще несколько метров, и глазам моим открылась необычная картина.

На земле, у самых корней раскидистого куста, лежала индианка. Подол ее платья был задран выше пояса, ноги широко расставлены… Она рожала. Уже показались головка ребенка и часть плеча. Несмотря на страшную боль, женщина тужилась без единого стона или всхлипа, изредка приподнимаясь на локтях, чтобы посмотреть, как идут дела.

Все это время она была здесь, и мне стала понятна ярость Мелькающей Тени и та ожесточенность, с которой он бросился в бой.

Когда подходит время родов, шайенки в одиночестве удаляются туда, где их никто не может видеть, а затем возвращаются уже с ребенком и как ни в чем не бывало снова принимаются за свою обычную работу. Не был исключением и этот случай, вся разница заключалась лишь в том, что малыш решил появиться на свет прямо в разгар боя, но ведь дети — существа своевольные и вообще редко считаются с делами родителей.

Я отлично знал шайенов и сразу понял: даже смерть Мелькающей Тени не так ее расстроит, как то, что кто-то наблюдал за нею в столь неподходящий момент. Поэтому я дал задний ход и, стараясь не шуметь, ретировался назад, к тому месту, где под тонким слоем песка покоился мой недавний противник. Через несколько минут она вышла из-за куста, прижимая к груди крохотный комочек, завернутый в голубое одеяло. Увидев меня, она не останавливаясь выхватила свободной рукой из-за пояса нож. В ее глазах читалась такая решимость, что у меня по спине пробежал холодок и я направил на нее свой револьвер. И не говорите мне, что это дико и бесчеловечно: краснокожие обоего пола проявляют недюжинную тупость, когда встречают белых людей, а я, черт возьми, хотел жить.

— Послушай, — сказал я ей, — мне придется пристрелить и тебя, и твоего ребенка, если ты меня не выслушаешь. Мелькающая Тень пал от руки пауни. Именно эти выстрелы ты и слышала. Если ты давно жила с Тенью, то наверняка слышала от него о Маленьком Большом Человеке. Так называли меня, когда я жил в палатке Старой Шкуры. Я был другом шайенов до тех пор, пока они не украли мою жену и сына. Поэтому я здесь. Я заберу тебя с собой, а потом обменяю на свою семью.

Она изучающе посмотрела на меня своими пронзительными черными глазами и ответила:

— Хорошо.

— Мне совсем не нравится так поступать с тобой и твоим малышом, — продолжал я, — но у меня нет выбора.

— Хорошо, — повторила она, села на песок и принялась кормить ребенка грудью.

— Послушай, — сказал я, — нам лучше подняться наверх, а то снова могут прийти пауни. Они убьют тебя раньше, чем я успею им что-либо объяснить.

— Сперва он должен поесть, — невозмутимо ответила она и не двинулась с места.

Мне оставалось только ждать, и я оглядывал края оврага, готовый в любой момент открыть огонь. Эта женщина, вернее почти девочка, была мне незнакома, и я принял ее за новую жену Мелькающей Тени, однако, расспросив, выяснил, что она его дочь, одна из тех, кого он учил когда-то не шуметь и не хихикать.