Любовник из прошлого - Брюс Виктория - Страница 14

– Мы с ним отдаленные родственники, – ответил он, выпуская мою руку. – Кстати, их группировка давным-давно перестала промышлять в этих краях.

– Это обнадеживает, – пробормотала я. – Объясните, почему вы вытащили меня из клиники Леммингса?

– Честные люди не имеют ни шанса против подонков вроде Скайлза и Леммингса. Я просто хотел устранить эту несправедливость.

– Значит, вы – добрый самаритянин.

– Считайте меня кем угодно, только не святым. – Его смех, глубокий, рокочущий, удачно дополнял образ крутого парня, непроизвольно складывавшийся в моем сознании. «Наверное, он действительно связан с бандой Янгера», – почему-то подумалось мне.

– Но вы, наверное, здорово рисковали, – заметила я вслух.

Он пожал плечами, повернулся к окну и, глядя куда-то вдаль, сказал:

– Возможно, но я не мог позволить этому проходимцу издеваться над вами. – Скулы его напряглись, челюсть выдвинулась вперед; у меня возникло подозрение, что он говорит не только обо мне.

– Неужели врачи до сих пор используют пиявки и мышьяк для лечения? – спросила я. Это казалось мне варварством даже для 1926 года.

Шиа сердито щелкнул зубами.

– Большинство врачей давным-давно отказалось от кровопускания, но что касается мышьяка и ртути, их используют очень широко. Мы с доктором Тайлером когда-то обсуждали этот вопрос.

– Вы тоже врач?

– Я? – он удивился. – Не-е, просто интересуюсь.

Я попыталась осмыслить сказанное им: какой человек мог с такой легкостью направлять пистолет на одного врача, а с другим вести степенные разговоры о преимуществах тех или иных лекарственных средств?

– А вы не знаете, почему доктор Леммингc прописал мне мышьяк?

– Невралгия.

Невралгия. Опять это слово. Почему он не дал мне просто пару таблеток аспирина? Даже непрофессионалу – такому, как я, – понятно, что мышьяк для больного – нечто вроде оружия массового поражения.

– Около трети людей из тех, что приезжают на ванны, страдают... невралгией.

– Я даже не знаю, что означает этот термин, – призналась я.

– Я слышал, как вы сказали Скайлзу, что у вас именно это.

– Только для того, чтобы он оставил меня в покое.

Он засмеялся, широкая улыбка приятно смягчила твердую линию его скул.

– Ладно, скажу. В Хот-Спрингс, дорогая, термином «невралгия» принято обозначать сифилис.

– О... – Мое лицо краснело все сильнее, по мере того как смысл этих слов доходил до меня. Скайлз пожирал глазами мое летнее платье – слишком открытое по сравнению со скромными одеяниями женщин в отеле. И Леммингc сказал, что я еще пожалею, что не выбрала другой профессии. Я уронила голову на руки, безуспешно стараясь скрыть смущение.

– Я не... – я искала деликатный термин для обозначения проститутки, – я не шлюха. – О Господи, это звучало еще ужаснее!

Все еще усмехаясь, Шиа сидел на краешке моей узкой кровати, его теплая ладонь поглаживала мое бедро, прикрытое лишь тонкой простыней. Скуластое лицо, жадные зеленые глаза... он был красив не той совершенной красотой, которой отличался Дэвид; но было в этом парне что-то, что привлекало меня не меньше. А может быть, и больше. Такой парень может долго плести вокруг женщины нежную паутину ласки, до тех пор пока она не погибнет в его объятиях. Один раз я попалась уже на такой обман.

– Медицина не знает ни одного абсолютно надежного способа лечения этой болезни, – объяснял он бесстрастным голосом, будто рассуждал о ценах на зерно. – Термотерапия дает неплохие результаты на европейских курортах, именно поэтому минеральные ванны сейчас так популярны. А ртуть и мышьяк высасывают силы из людей, и если больные не умирают, то в какой-то момент начинают страстно желать себе смерти.

Я, конечно, вполне современная женщина – если иметь в виду именно моевремя, – но я становлюсь безнадежно старомодной, когда разговор заходит о болезнях, передаваемых половым путем. Особенно если разговор этот приходится вести с почти незнакомым мужчиной, от близости которого тебе становится жарче, чем под солнцем Арканзаса в самый разгар летнего полдня.

– Почему же они не используют пенициллин? – наконец выдавила я из себя, обмахивая уголком простыни свое разгоряченное лицо.

– Используют что? – Он наклонился ближе, между бровями его обозначилась складка.

Я поняла – правда, слишком поздно! – что пенициллин, вероятно, еще не открыт. Шиа пристально, с подозрением смотрел на меня; я почувствовала струйку пота между грудей. Я стала чаще дышать.

– Я от кого-то слышала об этом средстве, но не сама я... – Больше всего на свете я боялась, что он подумает, будто я имею личный опыт лечения этой зловредной болезни. Шиа смотрел на меня с каменным выражением лица.

– Уверяю вас, я веду очень размеренную жизнь... – Мои нервы начинали сдавать, голос срывался на крик. – Я приехала сюда вовсе не из-за ванн... – Он продолжил смотреть на меня. – Уменянетникакогосифилиса... Господи! – Я содрогнулась, представив, как мои истошные крики разносятся по тихим больничным коридорам.

– Здесь все только об этом и говорят, – эхом раздался голос, пришедший, кажется, откуда-то снизу.

Я была полностью уничтожена. Испарина блестела на моих руках и шее, простыни и подушки, на которых покоилось мое бедное тело, можно было выжимать.

Зеленые глаза Шиа хлыстом стегнули по мне.

– У меня нет с-сиф... этого. Честно.

– Я знаю, – сказал он спокойно; усмешка скользнула по его лицу. – Я видел ваш анализ крови.

– Вы видели мою историю болезни?..

– Конечно. Сегодня утром я зашел в лабораторию выпить чашку кофе, и...

– Вы заходили туда только ради кофе?! – В обычных обстоятельствах я очень уравновешенный человек, – может быть, даже слишком. Но бывают ситуации похожие на ту, что возникла на днях, – которые приводят меня в бешенство. Более того, в такие минуты ко мне приходит неколебимая уверенность, что я имею полное право вести себя таким образом.

– Вы болтаетесь по комнатам, залезаете в картотеку с приватной информацией! – продолжала орать я. – И этот ваш... доктор Тайлер вам позволяет?!

– Я не обращался к нему за разрешением, если именно это вы имеете в виду, – сказал Шиа, начиная сердиться.

– Неужели вы не слышали о праве пациента на конфиденциальность?

– Нет.

– Но это закон.

– Законы пишутся, чтобы было что нарушать, – спокойно ответил он.

– Нет, это правилапишутся, чтобы их нарушать, – настаивала я.

– Законы, правила – какая разница?

Его бесцеремонное отношение к закону поставило передо мной нелегкую задачу. После предательства Дэвида я не хотела иметь ничего общего с человеком, которому я не могу доверять.

– Я решила, что вы думали, будто я заразная.

– Я знал, что это не так.

– Но я не знала, что вы знали. – Широкая улыбка расцвела на его красивом лице.

– Какое вам дело до того, о чем я думаю? – Действительно, какое мне дело? – открыв рот от удивления, подумала я.

С разинутым ртом я выглядела, очевидно, крайне непривлекательно, но сейчас меня не заботило это. Я больная, а больные имеют определенные права. Хотя Шиа Янгер нарушил мое право на конфиденциальность, я помнила о другом своем праве, соблюдение которого зависело только от меня, – праве не заботиться о своей внешности.

Его следующие слова застали меня врасплох.

– У вас очень необычный цвет кожи. Особенно когда вы краснеете.

Права больного были мгновенно забыты, мой рот захлопнулся, как шторка в фотоаппарате. Этот парень принесет мне одни неприятности, я уже знала это; но это знание заставляло чаще биться мое сердце.

Дура, однажды я уже гуляла по этой кривой дорожке. Я нервно крутила обручальное кольцо, вспоминая свой бурный роман с Дэвидом. Взглянув на Шиа, я улыбнулась, изо всех сил сопротивляясь его обаянию.

Как будто прочитав мои мысли, он протянул руку и мягко уложил на место прядь волос, падавшую мне на лицо, потом поднялся, полностью заслонив окно своим могучим мускулистым торсом.