На острие иглы - Стальнов Илья Александрович - Страница 34

– Неужели непонятно вам, что ваши ошибки, в которых вы все более утверждаетесь, дадут право идущим вслед за вами назвать вас глупцами? – гнул свое турок. – Неужели непонятно вам, что разум ваш затуманен этим носителем коварства и хитрости? – он ткнул в меня дрожащим жирным пальцем, на котором запеклась кровь. – Неужели не видите вы, в чьих руках оставляете судьбы мира? Хаункас – иной! Он должен умереть!

– Умереть? Ну что же, брат Лагут, попробуй убить меня, – я засмеялся. – Меня, Магистра Хаункаса, владельца и носителя Жезла Зари, сила коего служит, по-моему, хорошей защитой.

– Эх, Магистр, я, конечно, неплохо отношусь к тебе, – через силу улыбнулся итальянец, стремящийся надеть свою привычную обаятельную маску. – Итальянцы вообще неплохо относятся к людям, которые не залезли в их карман и не изнасиловали их сестру. И, конечно же, негоже мне желать тебе смерти. Но, когда мы укрепимся в мысли, что ты несешь вред Ордену, будет брошен жребий, и тот, кто вытянет его, заплатит своей жизнью за твою.

– Ты тоже нравишься мне, брат Долкмен. Тем, что откровенен, что предупредил меня, и теперь я знаю, чего мне ждать от вас, мудрейших из Мудрых. Но мне непонятен этот запутанный разговор. Вы испытали меня. Я выдержал испытание. Именно вы, а не я катались по полу в виде, не приличествующем людям воспитанным и соблюдающим свое достоинство. Я же был спокоен и полон сил.

– Именно это и странно, брат мой, – произнес Долкмен. – Торк будто испугался тебя и в ярости своей набросился на нас.

– А может, именно во мне он увидел истинную преданность, ощутил подлинного носителя Тьмы? – засмеялся я. – Вы же, Мудрые, как бы ни превозносили себя на словах и в мыслях своих, полны колебаний и обычных человеческих слабостей.

– Торк действительно испугался тебя. – Карвен говорил сам с собой и смотрел куда-то в пол. – Белая сила? Вряд ли. Ей путь сюда заказан, здесь самые сильные ее чары, великое белое колдовство бессильны Жезл? Нет, он могуч против нас, смертных, а на Торка он не подействовал бы. Третья, указанная в. древних книгах, сила? Сила, о которой мы ничего не знаем, и даже не представляем, в чем она выражается?..

– Ты уже говорил об этом вчера, Карвен, – махнул я рукой. – Наверное, это не лучшая из мыслей, которые посещали тебя.

– Третья сила?.. Кто знает… Ну а если нет. Тогда остается одно. – Карвен помолчал, будто боясь произнести следующее слово. Но он произнес его, и звучало оно каркающе, грубо и как-то тяжело, будто сразу падая на душу тяжелым грузом:

– Кармагор.

– Кармагор? Нет, – хмыкнул итальянец, пожав плечами. – Хаункас вряд ли способен на нечто подобное.

– Глупости, Карвен! – закричал турок. – Кто угодно, но не этот безумец! Не этот шакал! Да я лучше поверю, что на такое способен кто-то из Белого Ордена.

– Кровавый Торк не тронул его… – не согласился аббат.

– Я не понимаю, о чем сей жаркий спор. Кто такой Кармагор и при чем здесь я? – повысил я голос.

– Тебе вообще не должно знать этого, брат Хаункас. Ты ведь не прошел через Первые Врата, и ты пока что не один из нас. Так что умерь свое любопытство и гордыню, – отмахнулся от моего вопроса Карвен.

– Тогда, братья, я вообще не пойму, к чему столь тягучий и бесцельный разговор, – снова возмутился я.

– Как, ты не понял? Это с твоим-то умом, брат. – Турок прищурился и улыбнулся, а улыбка на его жирном, мясистом лице производила удручающее впечатление и напоминала оскал гиены, да и зубы у него были острые, как у хищного зверя. – Мы здесь решаем твою судьбу.

– Похоже, это стало вашим любимым лекарством от скуки, – ухмыльнулся я.

– Мы решаем твою судьбу, Магистр. И я выбираю смерть. Несмотря на то что жребий может выпасть мне, – ощерился турок.

– Ты слишком суров, брат Лагут, – вмешался Долкмен. – Твоими устами говорит лишь злость-чувство, несомненно, достойное, но бесполезное, если оно не подкреплено разумом.

– Вы распоряжаетесь тем, чем распоряжаться не вправе, Мудрые! – воскликнул я. – Моя жизнь принадлежит Властелину, только он волен лишить меня ее. Вы же ничего не сможете поделать!

На меня накатывала ярость, И сейчас мне захотелось биться в открытую и в честном поединке одолеть их всех. Мне хотелось покончить с ними, ощутить свою силу, как ощутил я ее только что в поединке с Торком. Меня обожгла морозом вспыхнувшая ненависть, которой мог бы позавидовать и сам Магистр Хаункас. Я шел по лезвию ножа, но только самоуверенность и бесстрашие могли мне помочь. Мудрые должны были увидеть во мне Зло. И я надеялся, что они увидели его, поскольку тогда в этот миг оно на самом деле жило во мне.

– Я согласен с Карвеном, – кивнул Долкмен, махнув рукой. – За смерть Хаункаса должна быть заплачена слишком большая цена. Как купец, я пока что не вижу должной выгоды, которая последует за таким вложением. Ведь все-таки Торк не взял его в свою бездну. Торк принял его если не равным, то достойным. А может, мысль о Кармагоре не столь глупа. Как бы тебе это понравилось, мой восточный брат?

– Это глупо!

– Торк подтвердил: Хаункас достоин того, чтобы пройти испытание. Первые Врата ждут его. В ночь Черной Луны все наконец-то встанет на свои места.

– О, я счастлив! Мудрые подарили мне жизнь! Только не ждите, что я стану ползать на коленях и лобызать прах у ваших ног, – гнул я свою линию. – Хаункас никогда ничего не требовал для себя. Он всегда был посвящен Тьме. И не следует мешать ему служить делу Люцифера.

– И опять последнее слово осталось за ним. Ты умеешь держаться, брат! – кивнул Карвен.

– Как я понял, второй суд закончен. – Я отстегнул брошь и сбросил на пол уже ненужный плащ.

– О третьем ты просто ничего не узнаешь, бурчал себе под нос Лагут.

До ночи Черной Луны оставалось еще немало времени. На ход событий теперь я мог влиять в очень незначительной степени, но надеялся, что брошенное мной семя даст хорошие всходы.

На меня перестали обращать внимание. Мудрые не стремились увидеть меня, должно быть, у них были дела поважнее. Я оказался перед необходимостью занять себя чем-то полезным и интересным. Тут никаких проблем у меня не возникло. Достаточно легко я получил доступ в подземное хранилище знаний. Кажется, Карвену просто хотелось меня чем-то занять, чтобы я не мешался.

Нездоровое, болезненное любопытство, желание узнать как можно больше, проникнуть разумом туда, куда, видимо, порядочному христианину проникать не стоит, разгорались во мне с каждым новым днем. И каждое утро, после обильной трапезы, в сопровождении главного хранителя сокровищницы я брел по подземным лабиринтам, запутанным и мрачным, в которых я сам бы никогда не нашел дорогу. И потом долго донимал хранителя вопросами, листая книги, пытаясь найти схожесть между живыми и мертвыми языками.

Несколько портил настроение тот, кто был хранителем. А был им не кто иной, как колдун Орзак. Именно он принес во время обряда в жертву невинного ребенка. Стоит ли говорить, как отвратителен он мне был, с каким удовольствием я заставил бы его заплатить за злодеяние, а оно, уверен, было лишь каплей из моря зла, которое он выплеснул в мир за свою долгую жизнь. Маска презрения, жестокости и неуемной гордыни, которую я нацепил на себя и которая была лицом истинного Хаункаса, вполне подходила для общения с этим человеко-зверем. И я не упускал удобного случая уколоть его, поставить в неловкое положение, унизить, чтобы хоть как-то отыграться за то чувство стыда и собственного бессилия, когда на моих глазах убивали девочку. Разумеется, важно было не перегнуть палку, ибо не думаю, что колдун испытывал ко мне добрые чувства, а любого человека можно довести до того, что он станет способным на самое худшее.

Моя неприязнь к Орзаку все же не могла заслонить от моих глаз того, что он был истинным колдуном и мудрецом, чья память хранила неисчислимые знания. Слушать его было не только поучительно, но и захватывающе. Начиная сухо объяснять смысл давно забытой мудрости, он был насторожен, ждал подвоха, но потом увлекался, забывая обо всем, и тогда речь его текла плавно и красиво, а я словно растворялся в его словах.