Гном Гномыч и Изюмка - Балинт Агнеш - Страница 4

ГНОМЫЧЕВЫ КРЫЛЫШКИ

В холодные дни Изюмка больше всего любил свой подпечек. Там и тепло и дремать приятно. И бездельничать. Постепенно Изюмка так обленился, что и вылезать из подпечка не желал.

— Подай мне сюда обед, Гномыч! — захрюкал он, почуяв, как вкусно пахнет тушеной капустой.

— Еще что? — возмутился Гном Гномыч. — Уж и обед ему подавай в подпечек!

— Боишься, как бы я так не отъелся, что и наружу не вылезу? — спросил Изюмка.

— Вполне возможно. Но не в этом дело. Боюсь другого. Вдруг ты двигаться разучишься совсем. Придется мне тебя на себе таскать. Забудешь, что у тебя и ноги-то есть.

Изюмка расхохотался. Однако после обеда у него пропало настроение смеяться. Гномыч открыл дверь во двор и сказал:

— А ну иди погуляй. Тебе полезно.

— Там же холодно! — захныкал Изюмка, уже привыкший к теплу.

— А ты побегай, попрыгай — вот и согреешься! — ответил Гномыч и тут же захлопнул за ним дверь.

Изюмка остался снаружи. Потоптался на крыльце — замерз, волей-неволей пришлось бегать. Обежал все кротовые холмики. А когда выбрался на проселок, уже больше не мерз. На развилке дороги повстречал он мышку Кишмишку, и они пошли вместе, весело болтая.

— Мне на холоде всегда так есть хочется, — признался Изюмка. — А тебе — нет?

— Мне тоже, — подтвердила Кишмишка. — Но как я помню, ты и в тепле тоже всегда больше меня ел.

Так за разговорами они очутились возле какой-то замерзшей лужи. Лужа была покрыта молодым ледком, потому что старый, толстый лед вырубили крысы и снесли к себе в погреба. Чтобы летом делать мороженое. Теперь на луже ледок был новенький и гладкий как зеркало.

— Я покатаюсь немножко, — сказала Кишмишка. — Но ты смотри, на лед не заходи: он тонкий, такого толстого поросенка не выдержит.

— Кто это — толстый поросенок? — удивленно переспросил Изюмка.

— Ты! — крикнула Кишмишка и пробежалась по тонкому ледку — аж до противоположного берега. Бежит, попискивает по-своему, по-мышиному.

— Ты что же, думаешь, я побоюсь на лед выйти? — крикнул ей Изюмка, когда Кишмишка повернула назад.

— Побоишься, — сказала мышка. — Под таким толстячком он обязательно проломится.

— А вот и не проломится! — упрямо закричал Изюмка и шагнул вперед.

Кишмишка удивленно посмотрела на него.

— Такой ты смелый? — говорили ее глазки-бусинки.

— Такой! — ответил Изюмка и покатился на острых копытцах по тонкому льду.

Сначала было слышно только, как ледок слегка потрескивает. Но когда Изюмка выкатился на середину лужи, лед вдруг сразу прогнулся и рухнул под поросенком. Изюмка по самую грудь очутился в воде, а Кишмишка во всю мочь принялась звать на помощь.

Изюмка же только хрюкал и, обламывая лед, сам стал выбираться на берег. Тут, услышав крики, прибежал и Гномыч. А Кишмишка поспешила сообщить ему:

— Изюмка под лед провалился!

Разумеется, Гномыч теперь и сам видел, что произошло. Схватил он в охапку промокшего до нитки поросенка и быстро-быстро побежал с ним домой. А Кишмишка — за ними следом.

И всю дорогу приговаривала:

— Гномушка, миленький, не ругайте его, пожалуйста. Он такой смелый. Я бы никогда не подумала, что он решится на лед выйти.

Дома Гномыч уложил Изюмку в постель, вскипятил ему чаю. А Кишмишка побежала домой рассказывать своей родне, какой смелый поросенок Изюмка.

Тем временем Изюмка сидел на кровати и попивал чай с медом. Гномыч подложил в печку побольше дров, сел на край Изюмкиной кровати и спрашивает:

— Ну так как же все это случилось?

— Как, как! Кишмишка говорит: тебе, мол, слабб на лед выйти. Тебя, говорит, такого большого поросенка, ни один лед не выдержит!

— Так она сказала? — удивился Гномыч. — «Тебя, такого большого»?

— Ну не совсем так. «Такого толстого», она сказала, если быть точным.

— А-а! Тогда понятно. Ну, а дальше? — кивнул Гномыч.

— А я ей в ответ: а вот и не слабо!

— Теперь я понимаю, почему Кишмишка так восторгалась тобой. Да, я вижу, ты и сам собой тоже доволен.

— Люблю быть смелым, — скромно улыбаясь, признался Изюмка.

— Я тоже люблю смелых, — сказал Гномыч, а затем, помолчав, добавил: — Но не люблю хвастливых и тщеславных.

— Это кто такие — тще-тще-славные? Это которые очень славные?

— Нет, это которые очень любят славу и ради этого всем на свете готовы пожертвовать.

— А я-то тут при чем?

— При том, что ты из тщеславия на тонкий лед пошел. Перед Кишмишкой похвалиться хотел и доказать ей, что ты совсем и не толстый.

Изюмкино самодовольство исчезло, словно дым. Вид у него был такой грустный, что Гномыч в конце концов сжалился над ним и сказал:

— Ладно, не вешай свой пятачок. Бывает такое со всеми. Я вот, к примеру, когда был маленьким…

У Изюмки даже глаза от радости заблестели.

— Расскажи, расскажи, Гномыч, как ты был маленьким! — закричал он.

— Я и рассказываю… Маленьким я очень летать любил.

— На чем?

— Ни на чем. Сам, на своих крыльях. Тогда у меня еще крылышки были.

— Ой, крылышки! Какие?

— Тоже маленькие. Чтобы с цветка на цветок порхать.

— И ты порхал? — удивлялся все больше Изюмка.

— Порхал. Было у меня тогда много друзей. Я в ту пору лично знал всех сверчков, всех кузнечиков и даже сердитых шмелей. И очень я любил летать вместе с одной красивой стрекозочкой. У нее крылья были большие, прозрачные. Как стекло. И большие красивые глаза. Один раз стрекоза и говорит мне: полетим на ту сторону ручья. Мне бы сказать: не могу, у меня ведь крылышки-то маленькие. А я постеснялся. Ну мы и полетели.

— И что дальше?

— Ничего. Упал я в воду.

— Ой! Но не утонул?

— Нет, как видишь. Лето было. Вылез я на берег, на солнышко, быстро обсушился. Только летать долго еще потом не мог. Помню, был концерт. Кузнечики на скрипках играли, сверчки в барабаны били. А я пока без крыльев-то туда добрался — концерт уже закончился. Да, многих гномиков тщеславие до добра не доводит.

«И поросят тоже», — подумал Изюмка.

ВОЗЬМЕМ ЕГО ДОМОЙ

Всю неделю не переставая лил дождь. У Кишмишки затопило весь их подземный дворец. Одна кладовая с запасами продовольствия осталась сухой. Теперь здесь отсиживалось все мышиное семейство — к превеликой радости мышат. Они с утра до вечера могли, сидя тут, лакомиться калачиками просвирника да семенами сурепки. Время от времени Кишмишка, вспоминала и маленького поросенка Изюмку.

— Что-то он, интересно, поделывает в такую мерзкую погоду? Надо бы сходить к нему, поиграть с ним.

— Еще чего! — рассердилась Кишмишкина мама, тетя Мышария. — Их жалкая хижина из тыквы, наверное, уже давным-давно развалилась. Сиди лучше дома да радуйся, что живешь в добротном земляном дворце. Хоть наш дом залит наполовину водой, но все равно он лучше пустой тыквы, которую в любую минуту может сожрать прохожая корова.

Вот, наверное, посмеялся бы Гномыч, услышь он такие слова. Какая же корова станет жевать тыкву, когда в этой тыкве есть и дверь, и окно, и даже труба дымоходная? И уж конечно, не страшен был тыкве дождь. Он только дочиста отмыл окна, а вода, скатившись вниз по глянцевитой зеленой стене, собралась в отличнейшую лужу у самой двери.

— Сделай милость, Изюмка, — обратился к нему Гномыч, — выкопай канавку, чтобы отвести воду от крыльца.

— Только нос в глине испачкаю, — заспорил Изюмка. — Разве можно в этакий дождище канавы копать?

«Может, действительно земля здорово промокла в такой ливень?» — подумал Гномыч, взял в руку тяпку и в два счета управился с пустяковой работой. Отвел воду из лужи у крыльца. Он уже стряхивал капли с плаща, как вдруг услышал над головой знакомый голос:

— Напрррасно и прррямо-таки стррранно, что ты дома сидишь. Как раз в это вррремя на улице Кузнечиков выставка огоррродных пугал пррроводится.

— Спускайся к нам, приятель! — крикнул Гномыч старому Грачу. — Посуши у огня перышки да расскажи, что ты там хорошего увидел, в городе-то.