Одиннадцать сребреников - Асприн Роберт Линн - Страница 71

Мигнариал зарылась лицом в пестрый мех кошечки.

— Все, что я рассказала сегодня, Ганс, я узнала только этой ночью. Это не было видение с'данзо. Шурина каким-то образом.., поведала мне все это. Я просто говорила за нее.

После долгого молчания Ганс произнес:

— Думаю, мне лучше будет хлебнуть еще пива.

— Э-э… Ганс.., ты не нальешь и мне тоже?

— Нотабль — мой друг, — произнес Ганс. Он сидел на стуле с кружкой в руке и глядел куда-то в стену. Мигнариал, Радуга-Шурина и Нотабль-Нурис внимательно слушали его. — Он спасал мне жизнь не менее полутора десятков раз. Я не могу назвать Тьюварандиса своим другом, но он и не враг мне. Он не заслуживает того, что творит с ним Корстик. Ни он и никто другой. Тьюварандис, наверное, хочет умереть. И он, конечно же, имеет право умереть.

Ганс обратил взгляд на своих слушателей, и его глаза, казалось, превратились в пылающие угли.

— Корстик тоже должен умереть, — выдохнул Ганс. — Я все-таки должен пробраться в его логово, Мигни!

— Ох, Ганс!

Однако Шурина отреагировала на слова Ганса еще более эмоционально, чем Мигнариал. Кошка бросилась к Гансу и принялась тереться о его ноги. Ганс провел ладонью по пестрой спинке, а затем вдруг повернулся к Нотаблю:

— Нотабль! Ты понимаешь меня? Ты знаешь, о чем я говорю?

Нотабль посмотрел на него, а потом отвернулся и несколько раз провел языком по своей шерсти, оставляя на ней блестящие гладкие полоски. Затем уселся и стал смотреть, как Радуга ласкается к Гансу.

— Мне кажется.., мне кажется, Шурина понимает нас, — сказала Мигнариал. — Я думаю, что Нотабль — просто кот, как бы дом для ка Нуриса. Но Шурина осознает себя. Она сама здесь, понимаешь, милый? Я знаю, что это она говорила через меня. Это было совсем не так, когда бывает видение. Я слышала слова и знала, что говорю. — Поколебавшись несколько секунд, девушка позвала:

— Радуга!

Пестрая кошечка продолжала тереться о лодыжки Ганса и выгибать спину и все-таки повернула свою изящную головку в сторону Мигнариал.

Мигнариал снова сказала:

— Шурина? — И кошка мгновенно повернулась к ней. Ганс перевел дыхание. Мигнариал кивнула:

— Да. Женщина по имени Шурина смотрит на меня из этих раскосых зеленых глаз, все верно! Ты понимаешь меня! Шурина, ты понимаешь — я должна все знать. Ты знаешь, как это важно для тебя. Покажи мне.., дай мне понять, что ты понимаешь меня. Пожалуйста, подойди к Нотаблю.

Кошка, ни мгновения не задержавшись, чтобы еще раз потереться о ногу Ганса, направилась к Нотаблю. Сев рядом с рыжим котом. Радуга внимательно посмотрела на Мигнариал.

— Проклятье, — пробормотал Ганс, уставившись в пол. — Колдовство, настоящее колдовство, но.., впервые я готов смириться с этим. Как можно ненавидеть Радугу? Как можно ненавидеть бедняжку? — Он перевел взгляд на пеструю кошечку. — Шурина, ты понимаешь только Мигнариал или меня тоже?

Оба кота смотрели на него, лениво поводя хвостами. Казалось, они внимательно слушают Ганса. И все же Ганс знал, что такое пристальное внимание и полная неподвижность — если не считать подергивающихся хвостов — вполне обычное для кошек поведение. Кошки могут сидеть так довольно долго, даже если никто на них не смотрит. С другой стороны, кошка может отвлечься, чтобы почесать зудящее место, погнаться за пролетевшей бабочкой или обернуться на неожиданный звук и совершенно не обращать внимания на беседующего с ней человека.

— Если ты понимаешь меня, Шурина, подойди, пожалуйста, ко мне, к Мигнариал и вернись к Нотаблю.

Кошка нервно дернула хвостом. Но затем она напряженно подошла к Гансу, проследовала к Мигнариал и снова уселась рядом с Нотаблем. Кот зевнул. В такие моменты Ганс всегда старался отвести взгляд, чтобы не видеть этого кошмарного зрелища. Ему совершенно не хотелось разглядывать эти здоровенные клыки, а широко раскрытая розовая пасть Нотабля выглядела просто.., кровожадной. Ганс не любил думать о хищных наклонностях даже маленьких кошек, не то что такой здоровенной твари, как Нотабль.

И теперь Ганс, даже не чувствуя себя при этом дураком, сказал:

— Извини, Шурина. Но я должен был знать. Ты хочешь, чтобы я убил Корстика. Теперь это ясно. — Он умолк, когда пестрая кошечка вновь бросилась к нему и принялась тереться о его ноги. — Полагаю, мне уже приходилось браться за столь же опасные дела, но здесь, в Фираке, я чужой и многого не знаю. Мне нужна твоя помощь. Шурина. Понимаешь.., ох!

Кошка вдруг встала на задние лапки, а передними оперлась о колено Ганса. Она стояла как маленький ребенок, глядя ему в глаза, словно ожидая указаний.

Ганс кивнул и погладил пальцами по усам кошки. И пусть даже в теле Радуги жило человеческое сознание, она отреагировала на эту ласку совершенно по-кошачьи — потерлась мордочкой о пальцы Ганса.

— Лезть через стену в поместье Корстика, не узнав ничего более, будет глупо. Вероятно, это будет просто самоубийство, — объяснил Ганс пестрой кошке. — С другой стороны, мне вряд ли удастся узнать все, что нужно, если я просто буду слоняться около стены. Однако я могу посадить тебя и Нотабля на лошадь и поехать туда. Мы даже не будем дотрагиваться до стены или перелезать через нее. Я посажу вас на ветку дерева. Вы сможете осмотреть все, понаблюдать, а потом вернетесь туда, где я буду вас ждать. Я не настолько смел, чтобы все это время сидеть на лошади около той проклятой стены. Меня могут заметить, и тогда станет понятно, что я кого-то жду. Вы это сделаете? Сможете сделать? И еще, Шурина.., ты сможешь.., э-э.., как-то присматривать за Нотаблем? Поговорить с ним по-кошачьи, чтобы сообщить ему, где опасно и что он должен делать?

— Ганс… — начала было Мигнариал, но вдруг умолкла. Ловким движением, на которое способны только кошки с их мускулистыми гибкими телами, Радуга соскользнула с колен Ганса и направилась к выходу из комнаты.

Ганс и Мигнариал переглянулись и подошли к двери, чтобы понять, что происходит. Пестрая кошка стояла у двери в коридор, ожидая, пока ее выпустят наружу. Затем она издала какой-то тихий звук, и Нотабль в мгновение ока подбежал к ней, проскочив между двумя людьми.

Ганс положил руку на плечо Мигнариал и спросил:

— И что теперь?

— Полагаю, ничего, — ответила девушка. — Я знаю, это должно произойти. Ты сделаешь это. Но только сейчас уже далеко за полночь, и скоро рассветет. А нам надо хоть немного поспать.

— Верно, — согласился Ганс. — Значит, завтра ночью. Хм-м… Я бы сказал — уже сегодня!

Два человека, негромко беседуя, ехали вверх по главной дороге на Городской Холм и не заметили в темноте высокого серого коня, привязанного в рощице слева от дороги. В роще на дереве прятался одетый в черное человек, однако его не интересовали ни ягоды, ни эти двое припоздавших всадников, возвращающихся из Фираки домой. Человек в черном проводил их взглядом, а они так и не заметили его. Он не знал, кто они такие, а они не обратили внимания, что здесь вообще кто-то есть.

Формой рощица напоминала почти правильный полукруг. Сразу же за опушкой начинался невысокий, но довольно крутой обрыв, и потому никто не стал и, вероятно, не станет строить себе дом на таком ненадежном месте. Скорее всего эта земля кому-то принадлежала, однако Шедоуспану не было дела до этого. Корстик не мог быть владельцем рощи — нижний изгиб стены, ограждавшей его владения, проходил в половине лиги выше по дороге, к тому же с другой стороны от нее. Шедоуспан ждал. Он ждал уже довольно долго. Больше всего его донимало не ожидание и беспокойство, а зуд с внутренней стороны бедра. Чесаться было бесполезно — это зудели царапины от когтей Нотабля. Должно быть, натягивая штаны, Шедоуспан стер зеленоватую мазь, которой Мигнариал намазала его раны. Где-то поблизости серый тейанский конь щипал траву и время от времени срывал листья с нижних веток деревьев. Как и его хозяин, мерин ждал здесь уже больше часа. Шедоуспан сидел в темноте, на дереве, и размышлял.