Улица отчаяния - Бэнкс Иэн М. - Страница 21

– Выпьешь?

– А-а, это ты, своей собственной… Да, зажрал бы чутка белой.

Я заказал Крошке двойную водки, сам же ограничился шанди в облегченном варианте: пиво пополам с лимонадом.

– Слышь, Джим, – сказал Томми, – а нельзя еще полпинты крепкого для Зама?

– Можно, – сказал я, удивленно оглядываясь; мне как-то казалось, что Томми здесь один. – А кто это?

– Собака. – Томми ткнул пальцем куда-то вниз.

Под столиком лежал большой черный пес; его массивная башка покоилась на вытянутых вперед лапах. Такая себе помесь немецкой овчарки с волкодавом… а то и просто с волком. Пес поднял голову и зарычал, я тоже зарычал, в ответ на что он презрительно фыркнул, опустил башку на мощные, толщиной в мою руку, лапы и, по всей вероятности, вернулся к размышлениям.

– В пепельницу, самое оно и будет.

– Что?

– Крепкое. Попроси Беллу налить в пепельницу.

– Окурки вытряхнуть или как? – поинтересовалась маломерная тетка, заправлявшая стойкой, принимая мой несколько экзотичный заказ.

Секунду я молча взирал на ее ослепительно беззубую улыбку, однако не придумал ничего остроумного и ограничился тривиальным:

– Да ты там, Белла, как знаешь.

– Это твоя? – спросил я у Томми, садясь с таким расчетом, чтобы он находился точно между мной и далеко не беззубой пастью. Псина накинулась на пиво с молодым, задорным энтузиазмом и при этом – хотите верьте, хотите нет – расплескала из пепельницы меньше, чем я обычно расплескиваю из кружки.

– Не-а, дядькина. Повесил на меня, пока сам в больнице.

– И какую же это часть она ему отхватила?

– Да не, – ухмыльнулся Томми, – ему геморрой режут. Пара дней, и будет как огурец. Ты же не будешь никого кусать, правда, Замчик? – Он энергично поскреб собаку по загривку. Собака не выказала ни удовольствия, ни неудовольствия. – А ты, длинный, теперь это что, все больше по шанди?

– Ага. Вот жду Макканна, чтобы рассказал мне, как я выступал прошлой ночью.

– Ты там чего, наворотил что-нибудь?

– Возможно. – Я машинально взглянул на ободранные костяшки.

Пить вредно. Алкоголь – наркотик. Виски – яд, береги ребят. Да знаю я все это, кто же не знает. Просто так уж вышло, что спиртные напитки не запрещены законом, легкодоступны, считаются чем-то вполне нормальным, что существует почтенная традиция употреблять их гордо и с удовольствием, а затем страдать от неизбежных последствий, даже бахвалиться этими последствиями, и что эта традиция особенно сильна здесь, в Шотландии, и особенно на западе Шотландии, и особенно в Глазго и примыкающих к нему районах…

Я пью больше, чем следовало бы, но всегда с удовольствием, и я ни разу еще не просыпался с желанием выпить; воды, апельсинового соку, чего-нибудь шипучего вроде лимонада – это да, регулярно, сотни и сотни раз, но никогда, чтобы чего-нибудь покрепче. И буде такое со мной случится, я надеюсь вовремя опомниться, схватить себя за руку, задавить опасную тенденцию в зародыше. Я знаю, что все алкоголики начинают с опохмелки.

Но я-то не такой, я все понимаю.

Господи, это только подумать, сколько людей погубила пьянка, и каких прекрасных людей…

Лично я видел только одного человека, погубленного пьянкой, – своего отца, но уж он-то никак не был прекрасным человеком.

– Так что, с «Уай-эс-ти»[22] у тебя покончено, или что? – спросил я у Томми. Последние несколько месяцев он обеспечивал какую-то мебельную фабрику дешевой рабочей силой.

– Да, раньше времени. Они меня поперли.

– И за что бы это?

– Да понимаешь, я нюхал клей. Бригадир зацапал меня в сортире с мешком на голове.

– Ну ты и дерево, – изрек я, сокрушенно качая головой; мне не хотелось, чтобы мои слова звучали дидактически, по-взрослому.

– Дерево, – согласился Томми. – Даже клей и тот был не тот.

– Это как?

– На водной основе, ну или еще что, не знаю. Я ж целый час его нюхал, сидел на толчке и нюхал. Сперва вроде и потащился, ну вроде, знаешь, как звон в ушах. Ну, думаю, сейчас люки запарит, а вот те хрен. Сижу и шизею, с чего бы так, – банка вроде здоровая, да и воняла эта дрянь дико, шары на лоб.

– На водной основе… – Я снова покачал головой, чувствуя себя безнадежно взрослым. Разве таким я был в его возрасте?

– А не попробуешь, так и не узнаешь, – объяснил мне Томми. – Кто ж его может знать заранее?

«Не попробуешь, так и не узнаешь…» Такой подход к делу меня искренне восхищал. Семнадцать мальчишеских лет… Лично я в этом возрасте был параноидально осторожен. Зачем проверять что-то на себе, когда есть такие удобные подопытные кролики, как студенты-соквартирники? Более того, я отыскивал людей, годами сидящих на наркотиках, и вел за ними тайное психологическое наблюдение, я даже читал специальные медицинские журналы, чтобы узнать, к каким побочным последствиям ведет употребление наиболее распространенных наркотиков. Томми действовал прямо противоположным образом: не знаешь, так попробуй.

Я более-менее выжил, а вот что будет с Томми? Я буквально слышал его голос: «Стрихнин? Ага, дай-ка мне граммулечку…» Усраться можно. Младенцы и души невинные.

Этот сопливый говножуй даже героин пробовал, сам рассказывал. Помню, я тогда крайне его удивил – взял за грудки, притиснул к стенке и сказал, что, если он еще раз хоть притронется к этой дряни, я сдам его фараонам. Я бы в жизни такого не сделал, однако Томми проникся. «Лады, длинный, лады, только не поднимай хипеж. Да мне и так клей больше в кайф, только отходняк с него обломный, балда трещит». (На что я ответил: «Ох, господи…»)

Азохен вей! Эти нынешние дети!

А может, я просто завидую? Героин остался единственным, пожалуй, наркотиком, которого я не пробовал, я его попросту боюсь, ведь с моей-то легко привыкающей натурой раз попробуешь – и не слезешь. Психанутый Дейви начал было, а потом бросил, хотя и с большим трудом, и Кристину он тогда на время потерял, но у меня бы так не вышло, не смог бы я остановиться. Так что же, может, я действительно завидовал Томми, который сумел проникнуть в запретную для меня область? Не знаю.

И что я, спрашивается, должен был ему сказать? Не пробуй все эти штуки, которые испробовал я? Брось коноплю, кури травку? Отпадная, доложу вам, логика.

За торговлю одним из самых безобидных наркотиков, какие известны человечеству, ты поимеешь двадцатку строгого, за торговлю тем, что ежегодно сводит в могилу сотни тысяч людей, можно поиметь рыцарское звание.

Так что нет, я не знаю, что можно сказать ребятам вроде Томми. До знакомства с ним я даже не знал, для какой такой радости нюхают клей, а теперь знаю. Ради глюков, галлюцинаций. Дешевый, очень вредный, с коротким временем действия заменитель кислоты, после которого кошмарно болит голова.

Это как, тоже прогресс?

Пес поднял голову от насухо опустошенной пепельницы и негромко зарычал.

– Еще хочет, – перевел Томми, засовывая руку в карман черных брюк.

– Мне ничего, – сказал я, когда он взял пепельницу и двинулся к стойке. Пес посмотрел ему вслед и снова опустил голову на лапы.

– А он-то когда будет ставить? – крикнул я удаляющемуся Томми.

– Следующий круг за ним, – ответил тот, вроде бы – вполне серьезно. Я выпучил глаза. – Не, без балды, дядька отслюнил десятку специально псу на пиво, пока я за ним присматриваю.

– Зуб даю, он смоется раньше своей очереди.

Томми принес доверху налитую пепельницу и осторожно поставил ее на пол. Пес понюхал пиво и молча уставился на мальчишку.

– Хмм. – Томми задумчиво поскреб у себя в затылке. – Не хочет чего-то.

– Возможно, он хотел, чтобы пепельницу помыли?

– А что… эта зверюга иногда привередничает. – Он встал на колени и с непонятным мне бесстрашием поскреб собаке горло и подбородок. Мощные челюсти сильно смахивали на медвежий капкан, обтянутый зачем-то мехом. – Ты у нас зверюга привередливая, верно, Зяма?

Дверь распахнулась, и в бар вошел несколько зеленоватый Макканн.

22

YST – YouthServiceTeam, программа трудоустройства молодежи