Улица отчаяния - Бэнкс Иэн М. - Страница 22

– Господи, Томми, – сказал он, не прерывая целеустремленного продвижения к стойке, – я видел тебя в обществе разных скотин, но эта бьет все рекорды. – А затем подмигнул мне: – Ну, длинный, как головка?.. Доброе утро, Белла, мне как обычно.

– Привет, мистер Макканн, – вскочил на ноги Томми. К людям старше меня он относился с не совсем понятным почтением.

– Моя-то прекрасно, – обрадовал я Макканна, – а вот как твоя?

– Вот заглотну я все это, и ей сразу похорошеет, – сказал Макканн, ставя на столик пинту крепкого и рюмку виски, и сел напротив меня. Попутно он отпихнул собачью лапу и высокомерно проигнорировал воспоследовавший рык.

– Клин клином вышибаешь? – съехидничал я.

– Просто поддерживаю себя в пропорции, Джеймс, в ровной пропорции. Как говаривал по утрам один мой знакомый, больше пить не буду. И меньше не буду.

Он начал медленно, словно с опаской, отхлебывать из кружки. Крошка Томми счел наконец возможным сесть. Судя по доносившимся из-под столика звукам, собака тоже взялась за свое пиво.

Макканн ополовинил обе тары и заглянул под столик.

– Это что, Томми, твоя собака?

– Дядькина, – отрапортовал Томми. – Зам, так его звать.

– Это какой же у него тогда босс? – съюморил Макканн.

– А вот вы-то с ним, чего вы там творили той ночью? – нагло полюбопытствовал Томми.

– А тебе что, длинный, – подмигнул мне Макканн, – память отшибло?

– Плясали на шоссе, – сказал я. – А еще я знаю, что мы зашли куда-то за жратвой навынос.

– И всего-то? – расхохотался Макканн; по той или иной причине мои слова его очень позабавили. – Плясали на шоссе. Хе-хе-хе! – Он прикончил виски, потряс головой и повторил: – Хе-хе-хе!

– Под Санта-Клауса косит, – объяснил я Томми.

– Ты хоть помнишь, как мы отсюда уходили? – спросил Макканн.

– Да так, смутно.

– Ты назначил Белле свидание. – Он широко ухмыльнулся, продемонстрировав нам чересполосицу желтых настоящих и ослепительно белых вставных зубов.

– О, – смутился я. – Ничего, она поймет. – И оглянулся на стойку, но Беллы там не было.

– Потом мы пошли в «Ашоку», помнишь? Но ни за какими не навынос. Ты помнишь, как дрался на шпагах с управляющим?

– Чего?

– Не помнишь, да? Все перезабыл? – Макканнова улыбка стала еще шире, теперь она охватывала самые задние коренные.

Мрак и тоска. В «Ашоке», в моем любимом индийском ресторане… Шпаги?

– Ну, Макканн, если ты брешешь…

– Не боись, это понарошке на шпагах, а так на шампурах. Ты это для смеху, ржал все время.

– Уж мне-то, конечно, было смешно, а вот как ему?

– Да ему тоже.

– Слава тебе господи.

– Так ты помнишь эти пляски на… – Макканн подмигнул Крошке Томми, – на «шоссе»?

– Смутно.

– А ты помнишь, какой это был участок шоссе?

– Не очень. Только не говори, что прямо напротив полицейского участка.

– Нет. – Макканн снова подмигнул заранее ухмылявшемуся Томми и неторопливо отхлебнул из кружки. Я ждал.

– А стриптиз-то ты помнишь? – вопросил он театральным шепотом.

– Господи Иисусе…

– Так ты что, совсем не помнишь?

– Нет, – сказал я и безнадежно вздохнул. Так вот куда подевалась моя одежда.

– А тебе знаком… – Макканн упер руки в столик, подался вперед и наконец завершил фразу: – Обрубленный виадук?

Томми секунду поосмысливал услышанное, а затем громко фыркнул в стакан. Меня охватил неподдельный ужас, я смотрел на Макканна и буквально чувствовал, как глаза мои вываливаются из орбит.

– Боженька, – прошептал я, – милосердный…

– Да, – кивнул Макканн и весело побарабанил по столику пальцами.

– Боженька милосердный и сорок святых великозасранцев. – Я уронил лицо в ладони, посидел так немного и снова взглянул на Мак-канна. – Да как же нам это сошло?.. Да нет… нет… нет!

Я снова уронил лицо в ладони. Макканн заржал. Томми заржал. Я не знаю точно, но думаю, что и Белла заржала. Я не совсем уверен, что из-под стола не донеслось собачье ржанье.

Шоссе М-8 проложили прямо через Глазго; оно идет с северо-востока, поворачивает почти прямо на запад, огибает городской центр с севера, проходит между центром и Вест-Эндом, пересекает Клайд по Кингстонскому мосту и завершает нижнюю часть S-образного путешествия через город поворотом на запад, к Пейсли и Гриноку. Для строительства этой штуки очень много порушили, однако город каким-то образом выжил и получил в награду за страдания едва ли не самый быстрый в Европе маршрут от центральных районов к аэропорту.

Но были, конечно, и ошибки, кое-где появились не связанные с основной трассой объезды, ответвления, утыкающиеся в земляные насыпи, эстакадные развилки, повисающие одним концом в воздухе. Одна из этих дорожно-транспортных причуд возникла чуть к северу от виадука Соксихолл-стрит – бетонная эстакада, пересекающая шоссе и ровно никуда не ведущая, ее дальний, обрубленный конец сиротливо висит прямо над бегущим внизу потоком машин. Судя по широким бетонным ступеням на другом, норт-стритском конце, в какой-то момент проектировщики решили приспособить это чудо света под пешеходный переход, но было то давно и неправда, теперь эти ступеньки наглухо перекрыты, а со стороны Ньютон-стрит никакого строительства не наблюдается.

Гладкая, без единой зацепки, поверхность опор и высокие стальные ворота на входе должны бы вроде защитить бестолковый обрубок от излишнего внимания детей и придурков, однако встречаются придурки, способные преодолеть любые препятствия. Я перелез через ворота, пробежался по заросшему травой бетону и начал выплясывать у самого края этой дороги в никуда, в нескольких десятках футов от мчащихся внизу машин. А затем перешел к стриптизу. По свидетельству Макканна, я воспылал желанием распределить свои шмотки по всей стране, даже миру, а для того прицельно метал их в проезжающие по шоссе контейнеровозы. Оставалось только надеяться, что я поступил таким же образом и со своими кроссовками, а не оставил их наверху: в городе не так-то много людей, у кого одна нога одиннадцатого размера, а другая двенадцатого. Во всяком случае, теперь я понял, почему утром у меня были такие грязные ноги.

Затем подъехала патрульная машина, и Макканн крикнул мне, чтобы я смывался. Я перекинулся через край, повис на пальцах, свалился в кусты, ничего себе не поломал и с диким гоготом умчался в неизвестном направлении.

Ну, псих я, псих, кто же спорит. Я очень стараюсь действовать разумно и все-таки раз за разом удивляю себя какими-то дикими, крайне рискованными выходками.

И ведь все эта пьянка проклятая.

– А кто такой этот самый Тамблер, который к тебе приезжает? – спросил Макканн, когда мы трое, не считая собаки, сидели уже под сводами собора Св. Джута, снимая пробу с венгерского бренди и запивая его «Будвайзером». Точнее говоря, пьянствовали они, я же по-прежнему вел себя паинькой, пил исключительно апельсиновый сок и газированную артезианскую воду. Все тихо-мирно, и тут вдруг Макканн ошарашивает меня фамилией Тамбер (простим ему небольшую неточность).

Получается, что вчера по пьяни я что-то такое ему сболтнул. А ведь боялся я, всегда боялся, что однажды напьюсь и выдам кому-нибудь вроде Макканна всю свою игру, и тогда все вокруг узнают, что я не забулдыга-сторож, а кошмарно, отвратительно богатый… композитор? басист?.. одним словом – рок-звезда. Макканн перестанет со мной дружить – какая же дружба с человеком в миллион раз богаче тебя? Крошка Томми запрезирает меня за другое – за то, что когда-то, в семидесятых, я был главной движущей силой одной из тогдашних показушных, нарциссических и продажных рок-групп… и ни один из них не простит мне моего вранья. Мне и самому не хотелось бы врать, но ведь иначе же было никак… ладно, поздно об этом думать.

Так что же я ему сказал? И что теперь-то врать, чтобы не запутаться окончательно?

В подобных случаях лучше всего не слишком отклоняться от истины.

– Он из записывающей компании, которая выпускала пластинки этого парня. – Далее следовало уточнить обстановку. – А что, чего я там про него говорил?